— Что за черт? — вырвалось у охранника.
Он поставил на стол оловянную тарелку с ужином — порция бобов и ломоть хлеба — и взялся за дубинку:
— Ионково! Шутить со мной вздумал?
Ионково неизменно удивляло, с каким упорством простые смертные не желают признавать того, что видят собственными глазами. Спрятаться в камере негде, стало быть, очевидно, что узника в ней попросту нет. И все же охранник, наморщив лоб, осторожно двинулся вперед.
От свечи на стену позади него упала его собственная тень — огромная, намного больше хозяина. Рябь беззвучно прошла по ней, и из тени вынырнула рука Ионково. Пальцы, скрюченные, как когти, сомкнулись на шее жандарма.
Тот сдавленно захрипел, вскинул руки к горлу в безуспешной попытке ослабить хватку врага. Ионково рывком дернул охранника к себе, и тот, не устояв на месте, неуклюже качнулся назад. Шаг, другой… на третьем жандарм вместо того, чтобы уткнуться в стену, мешком ввалился в собственную подернутую рябью тень. Черный силуэт еще мгновенье маячил на стене, а затем бесшумно исчез.
Ионково разжал пальцы, и с душераздирающим криком охранник канул в ничто, в бесконечную и безграничную пустоту. Его бывший узник вынырнул в реальный мир и протяжно выдохнул, оказавшись уже не в камере, а в коридоре.
Без сомнения, по пути наружу его ждет еще немало запертых дверей. Впрочем, уже ночь, и почти все лампы погашены. Кордегардия заполнена тенями.
Глава шестнадцатая
Винтер
В подземельях Вендра было темно и почти тихо. Наверху, во внутреннем дворе, ярко освещенном фонарями и десятками факелов, с новой силой возобновилось празднование победы, прерванное зарядившим на весь день дождем. Здесь, глубоко под землей, некому было менять догоревшие свечи, и ликующий рев толпы снаружи доносился сюда лишь едва различимым ропотом.
Все камеры — кроме одной — опустели. По этому поводу не обошлось без споров: в казематах, помимо оппозиционных газетчиков и обанкротившихся коммерсантов, содержалось под арестом немало заурядных воров, взломщиков, контрабандистов и другого уголовного отребья. Впрочем, отличить этих негодяев от добропорядочных граждан не было никакой возможности, и недавно увеличившийся совет постановил выпустить на свободу всех без разбору.
Винтер направлялась к самой последней камере, перед которой висел на крюке одинокий фонарь. Абби, неслышно ступавшая следом, несла их собственный фонарь и сейчас помахала им, привлекая внимание охранника. Правда, «охранник» сказано слишком громко: на посту торчала прыщавая девица лет пятнадцати из банды Кожанов. Глаза ее полезли на лоб, когда она поняла, кто ее посетил.
— Э-э… — промямлила она, неуверенно поглядывая то на одну, то на другую. — Случилось что?
— Джейн послала за ними, — ответила Винтер, нарочито небрежно ткнув пальцем в сторону камеры.
— Ага! — Девчонка моргнула. — То есть… мне никто не говорил… Абби подалась к ней.
— Принципа, — сказала она, — вот я тебе об этом говорю. Верно?
— Э… верно. — Принципа судорожно сглотнула. — Погодите, сейчас открою.
Она неловко сунула ключ в замочную скважину и потянула на себя дверь. Раздался пронзительный ржавый скрип. Винтер уже отметила, что на этом ярусе камеры были чистые и опрятные, без луж стоячей воды, которыми отличались наспех оборудованные кутузки на нижних этажах.
«Видимо, Орланко считает, что и казематы должно содержать в порядке».
Из камеры вышли двое мужчин, одетые в зеленые жандармские мундиры, правда, изрядно пообтрепавшиеся после долгой осады. Они остановились, моргая от чересчур яркого света. Абби подняла бровь, глянула на Принципу и призывно махнула рукой в глубину коридора. Узники безмолвно обогнули ее и, шаркая ногами, двинулись к лестнице.
— Кхм… — неопределенно выразилась охранница. — А я что же?
— Оставайся здесь, — приказала Винтер. — Я потом за тобой приду.
— Проследи, чтобы Джейн ее не наказала, — попросила Винтер, едва они вышли за пределы слышимости.
— А я наказал бы, — отозвался Гифорт, — если бы эта девица служила в моей тюрьме. Всем известно, что заключенный может быть выпущен из камеры только по письменному распоряжению, причем непременно с подписью. Чтобы сразу было ясно, кому достанется на орехи в случае побега.
Абби рассмеялась и легонько похлопала отца по плечу.
Придется нам призвать тебя на службу — натаскать наших тюремщиков.
— Так это побег? — уточнил капитан Д’Ивуар. — Или совет уже решил, что с нами делать?
— Совет, — сказала Винтер, — не способен решить, что съесть на завтрак. Джейн считает, вам опасно оставаться здесь.
— Она не может просто выпустить вас на виду у всех, — пояснила Абби. — Они сейчас готовы забросать камнями любого, кто носит зеленый мундир.
Гифорта передернуло.
— А что сталось с моими людьми?
— Большинство уже отправилось по домам, — ответила Абби. — Остальные сбросили мундиры и присоединились к повстанцам.
— Это все влияние Дантона, — пробормотала Винтер.
— Так или иначе, — продолжала Абби, — для всех лучше, если вы… незаметно скроетесь. У пристани внизу ждет лодка.
Гифорт насупился, но ничего не сказал. Некоторое время они шли молча, виток за витком спускаясь по центральной винтовой лестнице, минуя площадку, где Винтер и Кит прошлой ночью приняли бой. Свет фонаря упал на бурые пятна на каменном полу, и от этого зрелища Винтер замутило.
Когда они спустились на нижний ярус, стал слышен негромкий плеск воды, набегавшей на сваи маленькой пристани. Капитан Д’Ивуар вдруг резко остановился и в упор взглянул на Винтер.
— Полагаю, — сказал он, — нам стоит ненадолго оставить их наедине.
Винтер посмотрела на Абби, и та пожала плечами. Они с Гифортом прошли немного вперед, а Винтер и Маркус отступили к лестнице. Единственный фонарь остался у Абби, и, когда те двое свернули за угол, сопровождавший их свет стал тусклым, едва видимым. Винтер привалилась к каменной стылой стене. Силуэт Д’Ивуара почти сливался с темнотой.
Черт! И зачем только она пошла с Абби? Прошлой ночью капитан ее не узнал, но потом он имел достаточно времени, чтобы все обдумать. «Надо было послать кого-то другого. Глупо, до чего же глупо…»
— Игернгласс! — едва слышно прошептал Маркус. — Это же ты, верно?
Вот и конец притворству. Винтер глубоко вздохнула. Проклятье! Что же теперь делать?
— Я знал, что полковник отправил тебя куда-то с секретным заданием, — продолжал он, — но мне и в голову не могло прийти, что оно такое! Не хочу тебя подвести, так что не задержу надолго.
Винтер медленно выдохнула и на миг зажмурилась. Не так, совсем не так она представляла себе этот разговор.
«Если он сейчас заявит, будто с самого начала знал, что я женщина, — господь свидетель, я завизжу».
— Мне просто подумалось, — говорил Маркус, — что наша встреча окажется кстати. Я имею в виду, если нужно сообщить полковнику что-то важное. Отправлять ему донесения, наверное, непросто.
Наступила долгая пауза. Наконец Винтер покачала головой, но тут же сообразила, что в темноте капитан не разглядит этого жеста, и сказала вслух:
— Сообщать особенно нечего. Просто расскажите ему обо всем, что тут произошло, и подтвердите, что у меня все в порядке. Если вдруг понадоблюсь, я буду здесь, с Джейн.
— Ладно. Я не вправе говорить от имени полковника, но от себя скажу: ты отменно справляешься. Уж верно лучше, чем я, — прибавил он со вздохом. — Он послал меня охранять тюрьму, а в итоге я сам угодил в камеру. Причем дважды.
— Думаю, сэр, мы оба сделали все, что могли, — сказала Винтер. — И… спасибо вам.
Капитан — неясная тень в почти кромешной темноте — с признательностью кивнул.
— Представляю, как это непросто, хотя в банде Джейн и принято носить штаны.
Винтер запнулась, но все же осмелилась переспросить:
— Непросто, сэр?
— Выдавать себя за женщину. У тебя получается чертовски убедительно. Ты и меня одурачил бы, если б только я не знал правду.
И вновь воцарилось молчание, но на сей раз Винтер изо всех сил старалась побороть приступ буйного хохота, который так и просился наружу. Она была близка к поражению, когда из-за угла коридора донесся раздраженный крик, и оба они, как по команде, обернулись.
— Кажется, наше отсутствие затянулось, — заметил Маркус. — Пойдем, пока они там не поубивали друг друга.
Так вы знали про Абби? — спросила Винтер. И прикрыла рот ладонью — неудержимый хохот сам собой превратился в икоту. — Я имею в виду — что она дочь вице-капитана.
— Понятия не имел, — признался Маркус. — Он рассказал мне, пока мы сидели в кутузке. Похоже, они не ладят…
Ни за что! — взвился голос Абби с той силой, которую оперные певцы пускают в ход, выступая перед полным залом. — Залезай сейчас же в эту чертову лодку!
— …хотя это, наверное, слишком мягко сказано, — пробормотал капитан.
Разнимать никого не пришлось. Абби размашисто прошагала мимо них, сжимая в руке фонарь, от которого по стенам коридора суматошно метались тени. Она свернула за угол и, судя по отсветам, там и остановилась. Винтер и Маркус переглянулись и двинулись дальше. Выйдя на пристань, они обнаружили, что Гифорт уже сидит в маленькой двухместной лодочке.
— Надо убираться отсюда, — проворчал вице-капитан. И когда Маркус осторожно ступил с причала в лодку, отчего та сразу угрожающе закачалась, с мольбой посмотрел на Винтер: — Присмотри за ней, ладно?
— Постараюсь, — ответила она. — Не беспокойтесь. Джейн хорошо заботится обо всех своих подопечных.
Гифорт неохотно кивнул и взялся за весла. Едва Маркус уселся, Винтер отвязала причальный канат, и лодочка под мерный плеск воды отправилась в глубину туннеля, навстречу куда более уютным пристаням Северного берега.
Абби не ушла далеко — затаилась в коридоре, так, чтобы ее не было видно с пристани. В скудном освещении судить нелегко, но, похоже, она только что плакала.
— Ты в порядке? — спросила Винтер.
— Просто зла, как черт. — Абби провела ладонью по лицу. — Вечно он доводит меня до белого каления.
— Чего он хотел?
Чтобы я отправилась с ним, конечно! Она раздраженно махнула рукой. — «Нет ничего дурного в том, чтобы пожить в трущобах, — это он сейчас так говорит, хотя в то время грозился от меня отречься, но теперь здесь становится опасно». А стало быть, я должна вернуться домой и сидеть под замком в укромной башенке с зарешеченными окнами.
— Я его не виню, — призналась Винтер. — Будь у меня дочь, я бы вряд ли была рада оставить ее здесь. Черт, да мне и самой иногда неохота здесь оставаться.
— Да он просто упрямый старый осел! — выпалила Абби. — Я ему именно так и сказала. Вот уж кого стоит посадить под замок! В его возрасте надо сидеть в кабинете и подписывать бумаги, а не оборонять крепостные стены от Чокнутой Джейн и ее бан… что такое?
Винтер давно уже неудержимо хихикала вперемешку с приступами икоты. Сейчас она отчаянно замотала головой и не остановилась, пока не сумела взять себя в руки.
— Так, ничего, — выдавила она. — Настроение странное, вот и все.
— Пойдем, — бросила Абби. — Мне нужно выпить.
«Итак, — размышляла Винтер, пока они поднимались но лестнице, — я — женщина, которая притворяется мужчиной, который притворяется женщиной. Во всяком случае, так считает Маркус».
При одной мысли об этом ее разбирал смех. Янус, наверное, так все и задумал. Винтер до сих пор не смогла понять, почему он отправил ее именно к Джейн, разве только чтобы выполнить условие, которое она выдвинула тогда в Хандаре.
«Ох, сомневаюсь…»
Не потому, что Янус из породы людей, не способных держать слово; но Винтер была прочно уверена: он непременно устроил все так, чтобы извлечь какую-то выгоду для себя лично.
«Может, я попросту недостаточно хитроумна, чтобы понять, в чем эта выгода? Впрочем, было бы гораздо легче, если бы я знала, что ему нужно».
На первом этаже их настиг непонятный шум. Вначале она решила, что Вендр опять атакуют и сейчас полным ходом идет рукопашная. Толпа, наводнившая внутренний двор, внезапно взорвалась общим оглушительным ревом, который, казалось, сотрясал замок до основания.
— Что там еще такое? — пробормотала Абби.
— Понятия не имею, — отозвалась Винтер. — Давай выясним.
Так и осталось тайной, кто первым доставил в Вендр известия из Онлея — слух как будто сам собой вырвался на волю из плена человеческих уст и улетел на призрачных крыльях.
Всякий рассказ, который повторяют так часто, обречен исказиться и исковеркаться, пока дойдет до последнего слушателя, — и потому изначальная, сама по себе ошеломляющая весть неизбежно обросла сотнями слухов помельче. Неизменными во всех рассказах оставались только две детали: король Фарус Орбоан VIII умер, и на трон взошла королева Расиния Орбоан. И первым своим указом объявила о созыве Генеральных штатов, которые соберутся в Кафедральном соборе Истинной церкви.
Во всем прочем повествования расходились, и расхождения эти зависели от того, что испытывал рассказчик — безудержный восторг или глубочайшее уныние. Среднего в этот вечер было, судя по всему, не дано. Толпа так и не пришла к общему мнению о том, что же стало с Последним Герцогом, но все с упоением повторяли кружившие среди бунтовщиков слухи.
Орланко мертв, убит на поединке графом Тораном после того, как бросил вызов королеве.
Орланко был посажен под арест в одной из камер его собственного министерства и то ли покончил с собой, не вынеся позора, то ли подвергается пыткам с помощью им же введенных приспособлений.
Орланко исчез, бежал к себе в сельские поместья или вовсе покинул страну, чтобы на свои неправедные доходы вести роскошную жизнь в Хамвелте или Виадре.
Да, бежал, соглашались иные, но недалеко — всего лишь до ближайшего лагеря регулярной армии, чтобы вернуться с войсками, которые раздавят новоявленную королеву и ее сторонников. Хуже того — это будут даже не ворданайские войска, но наемная армия Бореля на северной границе и хамвелтайские полки на востоке, готовые с двух сторон ударить по Вордану, как они уже некогда проделали в Войне принцев. Уже двинулись в поход легионы Мурнска, бессчетная орда нечестивого императора, дабы раз и навсегда сокрушить оплот Свободной церкви.
Винтер слышала все эти версии, и не только эти.
Королева согласилась ввести выборную монархию.
Королева выйдет замуж за Вальниха и даст стране нового короля.
Принц Доминик жив и скрывался все годы после битвы при Вансфельдте, но теперь вернулся, чтобы править своим народом.
Депутаты заставят борелгайских барышников и спекулянтов отказаться от подлых замашек, и хлеб будет стоить один орел за буханку, как раньше.
Вслед за новостями из дворца к Вендру хлынули толпы новообращенных. Указ королевы волшебным образом превратил бунт в его полную противоположность; те, кто недавно считался грабителями и убийцами, теперь стали героями, взявшими правосудие в свои руки после того, как пагубные силы попытались использовать в собственных целях слабость умирающего короля. Горожане, что несколькими часами раньше запирались в домах и прятали фамильное серебро, теперь сами заполонили улицы. Казалось, добрая половина жителей Южного берега, несмотря на поздний час, покинула свои дома, и столько народу жаждало отпраздновать победу на Острове, что части жаждущих пришлось в итоге отступить на Великий Мост. Вскоре на мосту уже ярко пылали костры, и по всей длине его, от края до края, теснилась горластая, радостно возбужденная толпа.
В самом Вендре распоряжался совет. Охраняли крепость Кожаны и те, на кого, по мнению Джейн, можно было положиться, — те, кто не покинет пост, чтобы присоединиться к безудержному веселью. Снаружи стоял оглушительный шум, но в стенах крепости царила странная тишина, точь-в-точь как на кладбище, расположенном в центре многолюдного города. Поручение было выполнено, и теперь Винтер не знала, чем заняться. От усталости она едва держалась на ногах, но о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи, пока не утихнет праздничное ликование. Винтер отправилась на поиски Джейн и обнаружила, что та уединилась с советом и несколькими студентами из Дна. Она дождалась, пока Джейн ее заметит, помахала рукой, давая понять, что узники уже на свободе, и опять поплелась вниз.
Наружная дверь донжона была приоткрыта, и вход охраняли двое портовых рабочих. Один из них узнал Винтер и вытянулся по стойке смирно — или по крайней мере попытался это изобразить. Ее снова разобрал смех, но она сдержалась и, выходя, четко, по-уставному козырнула в ответ.
Во внутреннем дворе и прежде царило радостное настроение, но теперь веселье развернулось полным ходом. По меньшей мере одна причина этого стала очевидна сразу: после окончания военных действий столичные торговцы и разносчики с воодушевлением принялись снабжать мятежную толпу всем, что ей могло понадобиться, то есть едой и, что еще важнее, выпивкой. Повсюду щедро переходили из рук в руки бутылки со спиртным. Винтер своими глазами видела, как торговца с доверху нагруженной вином тележкой со всех сторон окружили жаждущие клиенты и в считаные минуты расхватали все до последней бутылки. Торговец развернул пустую тележку и, позвякивая монетами в туго набитых карманах, отправился за новой партией товара.
Казалось, весь город до последнего человека решил в эту ночь напиться до беспамятства. Здесь, во внутреннем дворе, компания Кожанов, став в круг, предавалась своеобразной игре: они распевали одни и те же куплеты, щедро помогая пению вином из ходивших по рукам бутылок. Винтер подумалось, что кое-кто из девчонок все-таки слишком молод для такого рода развлечений, однако вряд ли она имела право их упрекнуть.
Среди них была и Кит. Девушка наконец-то смыла черную тушь, которой обвела глаза; лицо ее сияло беззаботной радостью, и она громко, заливисто хохотала. Заметив Винтер, Кит призывно замахала рукой, но та покачала головой и указала жестом на внешние ворота — мол, дела в городе.
На улице под стенами крепости творилось то же праздничное безумие. Приволокли походные плиты либо смастерили их подобие из ящиков и обломков досок, и десяток предприимчивых разносчиков уже вовсю торговал горячей снедью. Вокруг стоял такой шум, что крики торговцев невозможно было расслышать уже за пару шагов, а потому они забирались на ящики и обеими руками поднимали свой товар над головами толпы.
Все это напомнило Винтер рынки Эш-Катариона. Там она впервые попробовала имхалит — целиком зажаренного жука на половинке раковины (горько и вязко), обжаренный в жире дхакар (разновидность многоножки, пряно и хрустко на вкус) с толстым ломтем черного хлеба, кукурузные лепешки с медом и все мыслимые блюда, какие только можно изготовить из забитой овцы. При одном воспоминании в животе заурчало от голода, но кушанья, которые предлагали разносчики, показались ей странно непривычными. Глядя на обжигающе горячие засахаренные каштаны, пирожки со свининой и пышущие жаром бутерброды с беконом, Винтер испытала острый приступ ностальгии. Не по Эш-Катариону, если быть точной, но по лагерю полка под его стенами, по черствым галетам и «армейской похлебке».
Как будто полжизни она провела в чужой земле, среди чужих людей — и вот сейчас, вернувшись в родной город, точно так же оказалась чужачкой. Здесь, посреди ликующей толпы, ей было более одиноко, чем…
«Чем в Форте Доблести. С тех пор как капитан Д’Ивуар сделал меня сержантом, с тех пор как я повстречала Бобби и всех остальных».
До того она, конечно, тоже была одинока, всегда одна, сама но себе — когда ее не донимали сержант Дэвис и его подручные, — но тогда она искренне не представляла, что все может быть иначе. Седьмая рота изменила это представление. Вот только Бобби, Феор и все прочие пока еще в море, так далеко отсюда.
Ей вдруг до смерти захотелось бегом вернуться в Вендр, вытащить Джейн с этого дурацкого собрания, прильнуть к ней и замереть в объятиях, пока не уймется смятение, царящее в голове. Наедине с Джейн все становится так просто…
«Не дури», — жестко одернула она себя. Джейн поневоле пришлось возглавить эту странную разношерстную коалицию, и меньше всего ей сейчас нужно, чтобы Винтер сорвалась с катушек и принялась требовать утешения. С этим можно и подождать. Решительным шагом она направилась к ближайшему торговцу и купила бумажный пакет с засахаренными каштанами. Раскрыла пакет, вдыхая приторный пар, и, едва они немного остыли, сунула один в рот. Он был хрусткий и сладкий, и Винтер пришлось признать, что это лакомство куда приятней многоножек.
Неподалеку, на площади, собрался народ, и она из любопытства двинулась в ту сторону. Подойти вплотную и разглядеть, что творится, не удалось, но, судя но всему, там кто-то выступал с речью. Когда Винтер сумела уловить обрывки фраз, она узнала голос Дантона.
— Четвертая обязанность гражданина, — вещал он, — состоит в том, чтобы неустанно уделять внимание состоянию вверенных его заботе объектов труда, как то: земельные и пахотные угодья, семена и скот, орудия ремесла и все прочее, что способствует росту его благосостояния. Обязанность гражданина перед его страной состоит в том, чтобы содержать, оберегать и улучшать все вышеназванное, равно как для благополучия его собственных потомков, так и ради грядущего, сообразно промыслу господню, процветания всей нации. При всем том обязанность эта не должна входить в противоречие с первой, второй или третьей обязанностями, и гражданину не следует…
И так далее и тому подобное. Случись Винтер читать все это в печатном виде, она вряд ли одолела бы и страницу. Голос Дантона, могучий и звучный, безусловно, придавал сказанному некую живость, но все равно предмет его речи оставался невыносимо скучен. И тем не менее люди вокруг завороженно внимали ему, затаив дыхание, чтобы не упустить ни слова из объяснений великого человека о том, например, чем картофель превосходит брюкву и отчего его повсеместное возделывание входит в интересы нации.
«Наверное, с тем же успехом он мог бы читать наизусть словарь, и люди точно так же ловили бы каждый звук».
Дантон, безусловно, был мастер подбирать нужные слова — речь, с которой он обратился к заключенным в ночь падения Вендра, произвела впечатление даже на Винтер, — но сейчас он явно не изощрялся в красноречии. Помимо воли она задумалась о том, который из них настоящий: тот кипучий вождь, любимый толпой, или этот книжный мыслитель с его одержимостью картофелем?
Ее отвлек от размышлений легкий зуд в основании позвоночника. Инфернивор беспокойно зашевелился — точь-в-точь неугомонный ребенок, который ворочается во сне. С тех пор как прикосновение к Расинии пробудило живущего в Винтер демона, тот все ощутимей давал о себе знать. Дантон явно заставил его нервничать, и, незаметно выскользнув из толпы, Винтер направилась назад, к тюрьме.
Расиния. Она же хотела сообщить Янусу об этой девушке, описать странное поведение Инфернивора — но та погибла прежде, чем подвернулся случай послать донесение. Судя по словам тех, кто был тогда на парапете, ей выстрелил в голову шпион Конкордата, который тут же нашел и собственную смерть, рухнув с высоты башни на острые камни. Припомнив, что вытворяла Джен Алхундт в десолтайском храме, Винтер заподозрила, что на деле все не так просто. Если Расиния и впрямь была магическим самородком, возможно, убийцу к ней подослали Черные священники? Все же надо будет рассказать об этом Янусу, если им когда-нибудь выпадет случай поговорить наедине.
Позади нее все так же монотонно гудел голос Дантона. Впереди высились стены Вендра, где Джейн наверняка была по-прежнему занята чертовски важными делами. Вокруг ликовала толпа, поднимая тосты за победу, распевая популярные в кофейнях песенки и даже кое-где пускаясь в пляс. Кто-то добыл скрипку и играл на ней неумело, но с воодушевлением, что вполне соответствовало мастерству певцов.
Винтер сунула в рот последний каштан, скомкала бумажный пакет и побрела куда глаза глядят.
Расиния
У дверей «Летнего домика леди Фарнезе», окруженного сейчас солдатами в красно-синих мундирах — личной охраной Януса, Расиния повернулась к придворным и слугам, которые гурьбой следовали за ней от самого дворца.
— Здесь мы должны расстаться, — сказала она. — Мне необходимо побеседовать с графом Миераном о чрезвычайно важных делах.
С этими словами Расиния коротко кивнула Сот, и та подошла к ней. Янус распахнул входную дверь, и миерантайский кордон сомкнулся, отделив свежеиспеченную королеву от ее свиты. Тотчас поднялся протестующий ропот, и Расиния вновь обернулась.
— Господа, прошу вас, — терпеливо проговорила она. — Отдать дань этикету можно будет и позднее, но государственные дела не могут ждать. Благодарю вас всех за беспокойство.
Она вошла в дом и, дождавшись, пока за спиной захлопнется дверь, тяжело вздохнула. «Неужели вот так мне и предстоит теперь жить до конца своих дней?» Ответ был удручающе очевиден.
— Ваше величество, — сказал Янус, — прошу прощения за то, что так настойчиво приглашал вас сюда, но, полагаю, вы ничуть не больше, чем я, хотите, чтобы наш разговор был во всех подробностях передан его светлости.
— Думаете, здесь мы в безопасности? — Расиния огляделась по сторонам. Ни слуг, ни охраны видно не было, но это ровным счетом ничего не значило. Онлей с его изобилием потайных дверей и укромных коридоров был идеальным местом для охотников за чужими секретами.
— Насколько это в моих силах — да. Мисс Сот уже ознакомилась с моими приготовлениями.
Сот кивнула.
— Если только Орланко после моего ухода не изобрел новых хитроумных уловок, нас никто не подслушает.
— Отлично. — Расиния помолчала, собираясь с мыслями. — В таком случае, может быть, вы двое наконец расскажете мне, что, черт возьми, происходит?
Она бросила на Сот убийственный взгляд:
— Ты никогда, ни единым словом не упоминала, что знакома с графом Миераном!
Расиния и сама удивлялась тому, как сильно это ее уязвило. Сот была единственным человеком, кому она доверяла всецело, безгранично, и тем болезненней оказалось вдруг обнаружить, что камеристка от нее что-то скрывала. Впрочем, этого следовало ожидать. Сот явилась из мира, которым правили тайны.
— Уверяю вас, — проговорил Янус, — наше знакомство состоялось совсем недавно. Услыхав о вашем… падении, я связался с ней и предложил свою помощь.
— Так вы знали… — Расиния запнулась. Он знает всё. — Откуда?
— Думаю, — сказал Янус, — будет лучше всего начать с самого начала. Присядьте, прошу вас.
Он сопроводил свои слова приглашающим жестом. Они находились сейчас в прихожей особняка, за которой располагалась гостиная с диванчиком и креслами. Следуя приглашению, Расиния вошла туда и осторожно присела на диванчик, расправив жесткие складки траурного платья. Янус устроился в кресле напротив, а Сот осталась стоять.
— Я бы предложил чем-нибудь подкрепиться — ночь, как ни говори, выдалась на редкость долгой. Впрочем, полагаю, ваше величество не нуждается в подкреплении сил, да и в любом случае я отослал всю прислугу, чтобы мы могли поговорить, не опасаясь даже моих собственных людей.
Расиния коротко кивнула.
— Благодарю вас, — сказала она. — А теперь…
— «Что, черт возьми, происходит?» — Янус откинулся в кресле, и по губам его скользнула беглая улыбка. — Что ж, вопрос по существу. Дабы не вдаваться в ненужные подробности, я не стану рассказывать всю историю своей жизни и просто замечу, что глубоко изучил сверхъестественные и оккультные науки. То, что некоторые называют темными искусствами. Демонологию. Магию.
— Опасный род занятий, — заметила Расиния, прилагая все силы, чтобы не выдать своего удивления.
— Безусловно. И однако же есть места, где он процветает. По большей части в восточных городах Лиги — там власть Элизиума слабее всего. Именно туда я отправился, чтобы расширить свои познания, и именно там три года назад меня отыскали агенты вашего отца.
— Агенты моего отца? Вы имеете в виду Конкордат?
— Категорически нет. Разумеется, герцог входил в кабинет министров его величества, но в данном случае позиции короля и министра информации… скажем так, существенно различались. Тому, кто связался со мной, щедро, хотя и не напрямую заплатили, чтобы он разыскал людей, сведущих в тайнах магии, и представил их королю. При этом были предприняты все предосторожности, чтобы Последний Герцог остался в полном неведении относительно этих поисков.
Но зачем? С какой стати моему отцу понадобилось искать магов?
Отец, насколько знала Расиния, совершенно не верил в магию — впрочем, как и всякий здравомыслящий современный человек. Не будь она одержима магической сущностью, она и сама бы, наверное, разделяла его скептицизм.
— Его величество желал посоветоваться со мной по одному весьма деликатному делу. — Янус выразительно кашлянул. — Говоря без околичностей, это дело касалось вас.
Меня?! Что за нелепость! — Она энергично тряхнула головой — и вдруг застыла. Голос ее упал до едва различимого шепота. — Он… знал?
— Да.
Расинии внезапно стало тесно дышать — как будто черное траурное платье само собой резко уменьшилось и сдавило грудь.
Отец все знал.
Она всегда страшилась, что отец узнает правду о том, что с ней произошло. Даже сочиняла в уме драматические сцены разоблачения — как правило, среди ночи, когда неспособность заснуть становилась невыносимой. Воображала, как он велит заковать ее в цепи и увести, заточить в какой-нибудь мрачной тайной темнице. Может быть, даже казнить, если б только он придумал, как это сделать. Сжечь на костре. «В конце концов, его настоящая дочь мертва. Я — нечто совсем иное. Демон».
Расиния судорожно сглотнула.
— Он хотел, чтобы вы… избавились от меня?
Янус покачал головой.
Его величество искал способ… скажем так, вылечить вас. Исправить то, что сделал с вами Орланко. Разумеется, так, чтобы вы при этом остались живы.
Глаза предательски защипало. Расиния уронила голову в ладони, упершись в колени локтями.
«Отец все знал».
Она не хотела разрыдаться на глазах у Януса. Справиться с этим было легче легкого: Расиния попросту перестала дышать.
«Он все знал и желал мне помочь. О господи! Папа! А я думала, что… как же я могла такое подумать…»
И ведь он пытался намекнуть, что все знает. «Граф Миеран… в нем сокрыто больше, чем кажется на первый взгляд. Тебе будет дорог всякий союзник». Он не мог говорить прямо, ведь повсюду шпионы Конкордата, но теперь совершенно ясно, что он имел в виду.
«Ох, папа…»
— Ваше величество, — после долгого молчания проговорил Янус. — Если вам угодно, мы можем отложить этот разговор до…
Она с силой зажмурилась, отгоняя слезы, и сделала долгий вдох. Сущность тотчас засуетилась, исправляя последствия краткого удушья. Расиния подняла голову.
— Извините, — сказала она. — Продолжайте, прошу вас.
Мгновение Янус пристально всматривался в нее, затем кивнул:
— Будь по-вашему. Некоторое время мы с его величеством переписывались, и должен с сожалением сообщить, что оказать ему существенную помощь я не смог. Священники Черного на редкость успешно изничтожили малейшие следы магии повсюду, куда простиралась власть их церкви, а то немногое, что уцелело до наших дней, — лишь жалкие остатки былого величия. Если способ исполнить желание вашего отца когда-либо и существовал, он оказался погребен в подземных казематах Элизиума. — Янус помедлил, сложив руки домиком. — И тут неожиданное известие направило наши поиски в новое русло.
Разрозненные осколки мозаики начали укладываться в цельную картину.
— Мятеж в Хандаре? — уточнила Расиния.
— Именно. С незапамятных времен ходят сказки о Короле-демоне, который бежал за море, прихватив свою сокровищницу, однако в них не содержится никаких конкретных указаний. Впрочем, я обнаружил, что Черные священники и впрямь не единожды пытались вывезти что-то из Хандара, стал копать глубже — и в конце концов убедился, что сокровища, упомянутые в сказках, существовали на самом деле. Имена — связующие сущности — всех созданий, плененных Королем-демоном. Легендарная Тысяча Имен.
— И мой отец отправил вас в Хандар разыскать ее.
— Его величество пришлось убеждать, равно как и его советников. — Янус вновь бегло улыбнулся. — Герцог, к примеру, отнесся к этой идее с величайшим подозрением. Однако в конечном счете вышло именно так.
— И что же?
Имена существуют. Мы нашли их. — Янус произнес это небрежно, как будто походя упомянул о чем-то незначительном. — Правда, к тому времени, когда Тысяча Имен оказалась в наших руках, пришло известие о том, что положение здесь, в Вордане, серьезно ухудшилось. Поэтому я поспешил как можно скорее прибыть в столицу, и его величество назначил меня на вакантный пост в кабинете, дабы я мог оказать вам всю возможную поддержку. Льщу себя надеждой полагать, что он проникся ко мне доверием.
«Так Имена помогут мне?»
Расиния еле сдержалась, чтобы не выкрикнуть эти слова. Янус уловил выражение ее лица и едва заметно пожал плечами.
Я пока не знаю, удастся ли нам изменить ваше нынешнее состояние. Чтобы понять, найдется ли среди Тысячи нечто полезное для вас, Имена необходимо расшифровать и досконально изучить, а мне до сих пор представился только случай бегло осмотреть их перед отплытием из Хандара. Когда нынешний кризис благополучно разрешится, я немедля возьмусь за исследования, но сейчас…
Расиния молча кивнула. И все же в ней, глубоко внутри, зародилось и крепло нечто новое, неведомое раньше. Крохотный островок надежды: когда-нибудь, быть может, для нее отыщется выход. И она снова станет человеком.
— Что ж, ладно, — сказала она вслух. — Пока мне все ясно. Как вы решили связаться с Сот?
— Боюсь, рассказывать особенно нечего, — отозвался Янус. — После того как ваш отец назначил меня министром юстиции, я занялся расследованием беспорядков, происходящих в городе. Мне доставили описания всех вероятных главарей и зачинщиков, и как только я увидел ваше, сложить два и два оказалось не трудно.
Наверняка на самом деле все было не так легко — в конце концов, ее не сумел разоблачить даже всезнающий Конкордат! — но подробности Расинию не волновали.
— А Сот?
— Тут еще проще. В Онлее Сот всегда настолько близка к вам — немыслимо, чтобы она не была замешана во всем этом. Впрочем, насколько глубоко замешана, я понял, лишь когда она сама мне рассказала. А тогда я ей просто отправил записку — намекнул, что мне все известно, и выразил желание помочь.
— Эта записка, — сказала Сот, — ждала меня в Онлее после твоей «гибели». Я была вне себя. Приходилось притворяться, что все в порядке, перехватывать шпионов Орланко — и в то же время ломать голову, как тебя вытащить. Когда я прочитала записку графа…
Она оборвала себя на полуслове и пожала плечами.
— Ты просто решила довериться ему?
Расиния была потрясена до глубины души. Слова «Сот никому не доверяет» при описании ее характера являлись бы весьма серьезным преуменьшением.
— Я отправилась с ним поговорить, потому что он знал нашу тайну. Я подумала: либо он окажется нашим союзником, либо мне придется убить его — а в таком случае с этим надо покончить побыстрее.
По лицу Януса промелькнуло удивление — едва различимое, но все же явственное.
— Что ж, — проговорил он, помедлив, — я рад, что сумел убедить вас.
— И что же теперь? — Расиния потерла глаза.
— Собственно, — ответил он, — дело почти сделано. Уже публично объявлено, что вы согласились созвать Генеральные штаты, и бунтовщики в полном восторге. Когда они предъявят список требований, в нем наверняка будут роспуск Конкордата и назначение нового министра информации. Нам останется только «дать себя уговорить».
— Всего-то? — Расиния покачала головой. — Слишком просто.
— Герцог пользуется зловещей славой, — согласился граф, — но, должен сказать, на самом деле противник из него заурядный. Он серьезно переоценил свои возможности, теперь придется за это заплатить.
— Орланко не сдастся, — возразила Сот. — Он не из таких. Если у него в рукаве осталась хоть одна карта, он ее разыграет, и плевать на последствия.
— Именно это меня и беспокоит, — кивнул Янус. — Последнему Герцогу конец, но теперь, когда ему нечего терять…
Он умолк, сосредоточенно глядя в пространство между Расинией и Сот, а затем решительно тряхнул головой:
— Нам придется соблюдать осторожность.
Маркус
— Вице-капитан явился, — сообщил шестовой Эйзен из-за двери кабинета.
— Пусть войдет, — отозвался Маркус. Его письменный стол был девственно чист — ни одной бумаги. Он заглянул под стол, проверяя, лежит ли там по-прежнему стопка архивных папок — на случай, если понадобится предъявить доказательства.
Как обычно, дверь открылась не сразу, но наконец, поддавшись усилию, распахнулась. Гифорт захлопнул ее за собой, развернулся к Маркусу и откозырял.
— Вице-капитан, — проговорил Маркус.
— Так точно, сэр! — Гифорт позволил себе самую малость расслабиться. — Люди потихоньку возвращаются, сэр. Рук по-прежнему не хватает, но, думаю, к завтрашнему утру у меня будет по меньшей мере…
— Я хочу задать вам вопрос, — сказал Маркус. — И хочу, чтобы вы ответили на него, если сможете.
— Сэр? — Лицо Гифорта окаменело.
«Он знает, — подумал Маркус. — Он знает, что мне все известно». Что ж, пора поговорить начистоту.
Он глубоко вздохнул:
— На чем подловил вас герцог Орланко?
Воцарилась долгая, ничем не нарушаемая тишина. Маркус не сводил глаз с вице-капитана, испытующе вглядываясь в его лицо. Тот владел собой неплохо… но не безупречно.
«Если только он попытается все отрицать…»
Каменное лицо Гифорта вдруг разом обмякло, и он ссутулился, как старик. Обреченно, но при этом с облегчением, словно сбросил с плеч нестерпимо тяжкое бремя.
«Я был прав!»
Маркус едва сдержался, чтобы торжествующе не грохнуть кулаком но столу. Может быть, именно так всегда чувствует себя Янус?
— Я должен был раньше сообразить, что все откроется, — пробормотал Гифорт. — Надо было подать прошение об отставке в тот же день, когда вас назначили сюда.
— Вот уж это оказалось бы сущим бедствием, — покачал головой Маркус. — Так, стало быть, это и впрямь Последний Герцог?
Вице-капитан безропотно кивнул.
— Да… но настоящая причина — моя жена. Вы уже знакомы с моей дочерью. Жена так и не смогла оправиться после родов. Наши местные лекари оказались бессильны и отступились, а потому я написал хамвелтайским докторам — лучшим из лучших. Один из них вызвался помочь, но заломил такую цену… — Гифорт помотал головой. — Я взял заем у ростовщика, да все попусту. Гвендолин, моя Гвендолин скончалась еще до того, как прибыл этот врач, а он наотрез отказался возвращать плату. Я был совершенно сломлен и разорен. Если бы не Абигайль, я бы наложил на себя руки.
— И тогда Орланко предложил вам помочь с уплатой долга, — наугад предположил Маркус.
— Я был в таком бедственном положении, что даже не задумался, чего будет стоить эта помощь. Вскоре от герцога начали поступать… просьбы. Прикрыть расследование, освободить без дальнейших допросов подозреваемого. Гибель ваших родных была… одним из первых дел такого рода.
— Так вы не знали, что их замышляют убить? — быстро спросил Маркус. — Вы не были замешаны в поджоге?
Вице-капитан резко выпрямился.
— Разумеется, нет! Вы… — Он запнулся и вновь бессильно обмяк. Вы, конечно, можете мне не верить, ваше право… но я не убийца. И нипочем не ввязался бы в такое, что бы там ни требовал Орланко. А он хотел только одного… чтобы не было лишних вопросов. — Гифорт помотал головой. — Узнав, что вас назначили к нам, я едва не ударился в панику. Прочие капитаны никогда особо не вникали в расследования, но вы…
Маркус медленно выдохнул и откинулся на спинку ветхого скрипучего кресла.
— Я начал копать.
«Да и это вряд ли сделал бы, если бы не Адам Ионково».
Гифорт снова выпрямился.
— Сэр, — проговорил он, — я готов сию минуту написать прошение об отставке. Если министр юстиции пожелает предъявить обвинения, я понесу любое наказание.
— В этом нет необходимости.
— Сэр?
— Я наводил о вас справки, — признался Маркус. — Все эти годы вы служили безупречно. Никого другого я не могу представить на этой должности.
— Но… — Гифорт судорожно сглотнул. — А как же Орланко? У него мои долговые расписки. Если он потребует что-то, а я не подчинюсь…
— Министр юстиции уладит ваши долги, — сказал Маркус.
Ему никогда не доводилось обсуждать с Янусом подобные темы, но он был уверен, что полковник непременно найдет выход. Этот человек слишком хорош, чтобы его терять.
— Кроме того, полагаю, Последний Герцог больше не станет вас беспокоить. Между нами говоря, новая королева относится к нему без особой приязни.
— Она хочет сместить его? Последнего Герцога? — Гифорт покачал головой. — Это добром не кончится. За тридцать лет он надежно окопался на своем посту.
— Именно поэтому, — сказал Маркус, — мне нужны вы. Нам предстоит возродить жандармерию и обеспечить хоть какой-то порядок в городе. К тому же, подозреваю, министру юстиции может понадобиться моя помощь, так что вам придется работать за двоих. Надеюсь, вы справитесь.
Гифорт медленно, едва сдерживая усмешку, отдал честь:
— Так точно, сэр. Непременно справлюсь.
«А когда все это закончится, — подумал Маркус, пока Гифорт, снова козырнув, выходил из кабинета, — когда Последний Герцог падет, я переберу по камешку всю Паутину, пока не отыщу правду. И уж тогда он заплатит мне за все».
Винтер
Солнце уже подсвечивало краешек неба на востоке, когда Винтер вернулась в крепость, подвыпившая и оттого еще сильнее раскисшая. Она затесалась в пеструю компанию портовых завсегдатаев и университетских студентов, которые, пуская по кругу бутыли дешевого дрянного вина, жарко спорили о том, что означает решение королевы собрать Генеральные штаты именно в соборе Истинной церкви. Одни утверждали: это дурной знак, королева намерена, продолжая политику Орланко, и впредь пресмыкаться перед Истинной церковью. Другие считали: жест сей имеет прямо противоположное значение — показать, что государственные дела Вордана ставятся выше прав Элизиума и иноземцев в целом. Винтер не стала принимать ничью сторону и ограничила свое участие в дебатах тем, что делала пару глотков всякий раз, как бутылка оказывалась в ее руках. К моменту, когда она покинула компанию, спорщики так и не пришли к единому мнению, и Винтер подозревала, что в конце концов они просто упьются до бесчувствия.
Адская смесь спиртного и крайней усталости привела к тому, что она и сама едва держалась на ногах. Тяжело ступая и пошатываясь на ходу, Винтер кое-как пересекла внутренний двор Вендра и добрела до огромных, наполовину приоткрытых дверей главного входа. В руке она сжимала закупоренную бутылку — подарок для Джейн, которой обстоятельства не позволили покинуть башню и присоединиться ко всеобщему веселью. Вопрос в том, осоловело размышляла Винтер, удастся ли доставить подарок но назначению до того, как она обессиленно рухнет в каком-нибудь укромном уголке. Помнится, в спальне, которую заняла для себя Джейн, имелась кровать.
«Это было бы… очень кстати».
Она смутно сознавала, что и на входе, и у лестницы стоит охрана Кожанов, но ее пропустили без единого слова, лишь дружелюбно махнули. Она помахала в ответ зажатой в кулаке бутылкой и неуклюже двинулась наверх, туда, где располагались квартиры прежних тюремщиков и где сейчас разместилась Джейн. На самом верху лестницы Винтер задержалась, чтобы перевести дух и хотя бы частично развеять хмель под зябким утренним ветерком, который задувал в бойницу.
Может, просто пойти спать, а Джейн отыскать утром? Винтер не была настолько пьяна, но выпитое вкупе с несколькими бессонными ночами и тоскливым одиночеством посреди всеобщего веселья привели ее на грань нервного срыва. Она боялась, едва увидев Джейн, попросту залиться слезами.
«Утром мне полегчает».
С минуту здравый смысл боролся с сентиментальностью, но в конце концов сентиментальность взяла верх. Винтер тряхнула головой, ощутив легкий приступ дурноты.
«Я только гляну, как она там. Джейн тоже всю ночь провела на ногах. Может, ей нужно с кем-то… поговорить».
Дверь в комнату Джейн оказалась едва приоткрыта, но изнутри не было слышно гула голосов. Совет явно уже удалился. «Черт, — осенило Винтер, — она, наверное, давно спит! Что ж, тогда просто загляну. Проверю, все ли в порядке».
Скрипнуло дерево, и она застыла у самого порога как вкопанная. Что-то тяжелое шаркнуло по полу — будто сдвинули кресло. Винтер напряженно вслушалась и за утихающим гулом праздничной, уже изрядно выбившейся из сил толпы различила иные звуки — легкие, почти невесомые. Частое дыхание, шорох ткани, едва слышный вздох.
«Джейн?»
Вот тут ей следовало остановиться. Чутье твердило, что надо развернуться и уйти прочь, туда, откуда пришла, списать все на причуды пьяного воображения. Она отбросила этот довод и шагнула вперед, поставила бутылку на пол, так осторожно, что та даже не звякнула. Щель между дверью и косяком была совсем рядом, и Винтер подалась к ней, едва смея дышать.
Чей-то судорожный вздох. Затем Джейн чуть слышно проговорила:
— Перестань.
— Столько дней… — пауза, — столько дней! Видеть тебя каждый день… — пауза, — каждую ночь и не сметь…
Это был голос Абби. Винтер наконец осмелилась заглянуть в щель. Она увидела Джейн: та сидела, опершись локтями, за большим столом совета. Копна ее рыжих волос растрепалась и слиплась от пота. Абби прильнула к ней, обвив руками талию. Губы ее покрывали кожу Джейн легкими поцелуями, поднимаясь от ключицы ко впадинке в основании шеи. Джейн запрокинула голову, точно зверь, подставляющий сильному врагу беззащитное горло. Пальцы ее судорожно вцепились в край стола.
— Я же говорила, — бессильно прошептала она. Нам нельзя быть вместе. Я не могу быть с тобой.
— Знаю, знаю… — Абби легонько поцеловала краешек ее губ, затем щеку. — Пускай только сегодня, хорошо? Только на одну ночь. Прошу тебя.
— Абби…
Позови стражу, если хочешь. Прикажи бросить меня в темницу.
Абби впилась жадным поцелуем в губы Джейн. Та мгновение сопротивлялась, но затем ее руки, соскользнув со стола, тесно обняли плечи подруги. Та нежно провела ладонями вверх по бокам Джейн, пальцы ее подхватили край блузы.
Джейн застонала, почти беззвучно, но Винтер этого уже не услышала. Оставив бутылку у двери, она быстрым неверным шагом шла прочь по коридору, и в глазах ее закипали непрошеные слезы.