Расиния
Заходящее солнце пробилось через бойницу окна и бледно-алой чертой рассекло спальню Расинии на верхнем этаже Вендра. Это была просторная комната, которой с помощью мебели и драпировок постарались придать вид, достойный королевской особы. Впрочем, никакое количество гобеленов и ковров не могло скрыть ни толщину каменных стен, ни того, что дверь спальни запиралась снаружи, а перед ней денно и нощно стояли на страже солдаты Патриотической гвардии. Прорезь бойницы была недостаточно широка, чтобы в нее мог протиснуться даже узник, готовый, подобно Расинии, попытать счастья в падении с высоты четвертого этажа.
В конце концов, именно с такой или примерно такой высоты она уже падала однажды, вместе с Фаро.
Могла ли она каким-то образом избежать того, что произошло? Существовала ли точка на извилистой тропе судьбы, где она могла повернуть в другую сторону, — и тогда Бен не погиб бы, а Фаро не стал предателем? Чтобы на том повороте ей не пришлось едва ли через неделю после смерти отца томиться в тюремной камере, дожидаясь решения своей участи. Чтобы не так, а совсем иначе вошло в историю правление королевы Расинии.
И все же, все же… Лучше Генеральные штаты, чем Орланко. Лучше мятежная толпа, чем церковь и ее демоны. Утешение небольшое, но ведь иного у нее и нет. Если же это не так, если люди не станут жить лучше, значит, все, что совершила Расиния, было абсолютно эгоистично и — памятуя о том, к чему оно привело, — совершенно бессмысленно. Сумеет ли она смириться с этим и жить дальше?
«Впрочем, можно подумать, у меня есть выбор».
В дверь постучали. Расиния села в кровати. Слуги постоянно сновали туда-сюда, но они себя стуком не затрудняли, а других посетителей у нее не было.
— Кто там?
— Ваше величество, — отозвались снаружи, — не могли бы вы уделить мне несколько минут?
Расиния не сразу узнала Мауриска. Голос у него был осевший, хриплый.
— Разумеется, — сказала она. — Входите.
И, поднявшись с постели, направилась к столику, па котором стояли хрустальный графин с водой и ваза с фруктами.
— Боюсь, мое угощение покажется вам слишком скромным, — обратилась она к вошедшему Мауриску, — но все же прошу, не стесняйтесь.
Мауриск не улыбнулся. Его худое лицо не было создано для улыбок, а с тех пор, как они виделись в последний раз, стало еще мрачнее. Под запавшими глазами темнели круги, и на бледном лице резче проступали скулы.
Одет он был куда солиднее, чем в те дни, когда они встречались в «Синей маске», и черный депутатский шарф был оторочен золотой парчой. Одной рукой Мауриск все время поддергивал его, поправляя так и этак. Губы его были холодно, неприятно сжаты.
Пока охранник закрывал за ним дверь, он не произнес ни слова, лишь в упор смотрел на Расинию. Смущенная этим пристальным взглядом, она поспешила придать лицу самое надменное выражение, на какое была способна.
— Что-нибудь не так? — вслух осведомилась она.
— Это же ты, верно? — безжизненным голосом проговорил Мауриск. — Ты — Расиния Смит. Когда я увидел тебя на мосту, мне сразу показалось… но я не был уверен.
Она оперлась рукой о столик, чтобы устоять на ногах, и не ответила.
— Понимаю, почему ты решила, что никто ничего не заметит, — продолжал Мауриск. И принялся мерить шагами спальню Расинии, как до того тысячу раз мерил шагами укромную дальнюю комнату в «Маске». — Кто, в конце концов, может знать принцессу в лицо? Только придворные в Онлее. И вот ты ночами тайком выбиралась из дворца, чтобы… позабавиться?
Позабавиться? — Лицо Расинии вспыхнуло. — Ты полагаешь, я проделывала это ради забавы?
— Ради чего же тогда?
— Да по тем самым причинам, что я тебе уже называла! Потому что Орланко, если бы его никто не остановил, собирался воссесть на трон и в конечном итоге продать страну борелгаям. Потому что мой отец умирал, а в Онлее довериться было некому.
«Кроме Сот, — мысленно добавила Расиния, и от этой мысли у нее болезненно перехватило дыхание. — Где же ты, Сот? Где ты?»
— Но и нам ты не открылась, верно? — Мауриск покачал головой. Что ж, чему удивляться? Ты никогда нам по-настоящему не доверяла. Если бы ты посвятила нас в свои планы, может быть, все пошло бы иначе.
— Я делала все, что могла.
Мауриск печально рассмеялся.
— Самая популярная эпитафия в мире.
Расиния обожгла его гневным взглядом. Пальцы ее до боли сжались на краю стола. Мауриск дошел до стены, развернулся и направился к ней.
— Что произошло той ночью? — Он остановился прямо перед Расинией, отвел прядь волос с ее виска. — Я видел, как Фаро застрелил тебя. Я знаю, что мне не почудилось. И все же…
— У меня был… двойник. — Расиния давно успела продумать правдоподобную историю. — Девушка по имени Лорен, похожая па меня. Мы иногда прибегали к ее услугам при дворе, если мне нужно было скрыться из виду. В ту ночь, когда Сот собиралась разоблачить Фаро, она сказала, чтобы я осталась во дворце, а Лорен заняла мое место. Я не хотела этого, но…
— Что-то в этом роде я и предполагал, — перебил Мауриск. — Стало быть, на твоей совести еще одна жертва. Вместе с Беном, Фаро и наивным беднягой Дантоном.
— Мы делали то, что необходимо было сделать. И ты это знаешь. — Расиния жестом указала на дверь, за которой томились охранники-гвардейцы. — Разве вышло не так, как ты хотел?
— Может, потому меня это так и бесит, — нехотя признал Мауриск. — Ты… использовала нас. И все же в конечном счете мы преуспели.
— Быть может, господу свойственна ирония.
— Возможно, — Мауриск сунул руку в карман, и Расиния услышала хруст бумаги, — а может быть, и нет. Видишь ли, сюда движется Орланко и с ним семь тысяч регулярной армии. Отряд наших сторонников покинул город, рассчитывая их остановить, и мы только что узнали об исходе сражения. — Он помотал головой. — Если это можно назвать сражением. Депутаты охвачены ужасом.
Что они намерены делать?
Понятия не имею. — Мауриск вздохнул. — Потому-то и пришел повидаться с тобой. Завтра утром состоится заседание Генеральных штатов — вполне вероятно, последнее. Может быть, депутаты захотят, чтобы ты взяла оборону города в свои руки. Или решат передать тебя Орланко, чтобы спасти наши шкуры. Так или иначе, я подумал, что это может быть последняя возможность… поговорить.
Чего ты от меня хочешь? — спросила Расиния. — Извинений?
Знаешь, даже нс представляю. Я думал, приду сюда, брошу тебе в лицо обвинение и заставлю признать правду. А уж потом… — Он не договорил и лишь пожал плечами.
— Теперь, когда тебе все известно, ты намерен объявить об этом публично?
— Я думаю, не стоит. К чему? Да и какой сейчас от этого прок? — Мауриск опять зашагал по комнате. — Ты должна заплатить за то, что обращалась с людьми как… с пешками, но правда в том, что мы всё еще нуждаемся в тебе.
— Могу я кое о чем спросить?
Мауриск развернулся к ней, сверкнув глазами.
— О чем?
Как дела у… наших? О смерти Дантона я знаю. Как там Сартон и Кора? Он выразительно фыркнул.
— Думаешь, я поверю, что тебе есть до этого дело?
— Прошу тебя, — тихо проговорила Расиния.
Мауриск помолчал, затем тряхнул головой.
— У них все в порядке. Сартон совместно с гвардией трудится над каким-то секретным проектом. Кора участвует в заседаниях Генеральных штатов и в основном помалкивает.
Он помрачнел.
Знаешь, она ведь любила тебя, точно собственную сестру. Если б только я рассказал ей, что ты натворила…
Расиния в глубине души полагала, что Кора скорее обрадовалась бы, увидев ее живой и невредимой, чем оскорбилась бы, как ее обвели вокруг пальца. Для Мауриска, однако, двойная игра Расинии стала лишь еще одним примером того, как лживы и коварны по сути своей власть имущие. Он один из всего их кружка был самым пылким и непреклонным противником государственной власти.
— Спасибо тебе, — вслух сказала она.
Мауриск холодно кивнул.
— Не стоит благодарности. Поглядим, что будет завтра.
Маркус
Маркус понял, что их замысел увенчался успехом, когда охранники доставили ему свежевыглаженный мундир, мыло и бритву. Около часа он приводил себя в пристойный вид (насколько это было возможно с одним тазиком и ручным зеркальцем), с облегчением избавившись от старой, пропотевшей насквозь формы. Новый мундир, не зеленый жандармский, а мундир армейского капитана, был ему великоват, но почти впору, и когда, поглядев в зеркало, он увидел ровно подстриженную бороду и белые нашивки на плечах, то впервые за долгое время почувствовал себя самим собой.
Вскоре за ним явился учтивый молодой гвардеец. В сопровождении еще полудюжины солдат Патриотической гвардии они покинули Вендр и направились в собор. Впрочем, как заметил Маркус, не прямым путем — иначе им бы следовало пересечь Триумфальную и Соборную площади. Вместо этого небольшой отряд кружной дорогой двинулся но Водяной улице и подошел к собору с тыла, проникнув в здание через вход в давно заброшенные поварни. Капитану показалось, что он различает возбужденный гул собравшейся неподалеку толпы, и при мысли об этом он затаенно усмехнулся.
Заседание Генеральных штатов живо напомнило ему визит к принцу Хандара в Форте Доблести: те же отчаянные старания навести подобающий лоск, но примененные в такой спешке, что результат смахивал скорее на неумелую побелку поверх трухлявых досок. Депутаты группками сбились на недостроенных трибунах и вели сразу с десяток жарких дебатов; грубые синие с серебром полотнища у них над головами кое-как прикрывали череду врезанных в стены символов Истинной церкви. Алтарь в дальнем конце зала был задернут занавесом.
Судя по всему, никто не заметил его появления, пока человек на ораторской кафедре не призвал к тишине. Гвардейцы, с обеих сторон окружавшие его, замолотили прикладами мушкетов по полу и не унялись, пока депутаты не притихли — и тогда стали еще слышнее возгласы собравшейся снаружи толпы. Стены собора заглушали шум, однако Маркус мог различить, как тысячи голосов размеренно, словно заклинание, повторяют одно и то же слово.
— Капитан Д’Ивуар, — проговорил председатель собрания — молодой человек с худым изможденным лицом, которого Маркус смутно помнил по событиям достопамятной ночи падения Вендра. — Я рад, что вы смогли присоединиться к нам, и прошу прощения за то, что вам довелось претерпеть заточение. Надеюсь, вы понимаете, что таковы были сложившиеся обстоятельства.
— Разумеется. — Маркус учтиво наклонил голову. — Я всегда готов служить Вордану.
Он обвел взглядом ряды обеспокоенных лиц в зале и наконец отыскал Игернгласса. Лейтенант по-прежнему изображал женщину — правда, по мнению Маркуса, не слишком удачно, но у него так и не хватило духу высказать это вслух. Игернгласс был одет в темный сюртук, на шее — черный депутатский шарф. Поймав взгляд капитана, он едва заметно кивнул. Маркусу стоило немалых усилий сохранить невозмутимый вид.
— Приятно встретить подобную преданность у военного, — продолжал председатель. — С сожалением должен сказать, что многие ваши коллеги по армейской службе отказались встать на сторону настоящего собрания, провозглашенного королевой и избранного народом. Вы, возможно, слыхали, что в эту самую минуту на город движутся несколько полков королевской армии.
— Да, я об этом слышал, — признал Д’Ивуар.
— Один из нас, доблестный депутат Педдок, по собственной воле предпринял попытку остановить их. Собрание не выразило своего одобрения… — при этих словах председатель уничтожающим взглядом ожег группу депутатов на скамьях слева, — и действия Педдока были, таким образом, противозаконны, однако же невозможно подвергать сомнению ни его личную храбрость, ни отвагу тех, кто пошел за ним. К великому несчастью, они были… — Он замялся, подыскивая уместное слово.
— Разгромлены? — подсказал Маркус.
Председателя передернуло, но все же он кивнул. Капитан пожал плечами.
— Меня это не удивляет, — заметил он. — Будучи военным, могу сказать, что выводить необученных ополченцев в бой против тяжелой кавалерии — невероятная глупость. Полагаю, они не выдержали первой же атаки кирасир.
— Похоже, что так, — подтвердил председатель. — Капитан, надеюсь, вы понимаете всю сложность положения? Наш долг — защитить жителей этого города, наш народ, от иноземцев, что стремятся узурпировать трон, насадить в Вордане свои налоги и свою религию. Очевидно, что наилучшим образом исполнить это могли бы офицеры армии ее величества. И вместе с тем…
— Вы нам не доверяете, — перебил Маркус.
— Я бы вернее сказал…
— Говорите прямо. Я не виню вас, поскольку вы правы. Подозреваю, в конечном счете большинство офицеров скорее подчинится приказу министра военных дел, нежели самозванному «собранию», которое держит в заложниках королеву.
Один из депутатов, сидевших справа, вскочил.
— Ее величество не заложница! — выкрикнул он.
— Стало быть, она может покинуть Вендр? — быстро спросил Маркус.
— Она получит такую возможность, — ответил депутат, — как только будет составлена новая конституция и подтвержден статус Генеральных штатов. Слово же «заложница» намекает, что мы могли бы причинить ей вред, и лично я, буде такое даже кем-то предложено, немедля покинул бы это собрание!
Так вот каким способом можно от тебя избавиться! — выкрикнул кто-то слева, и в зале тотчас раздались смешки и возгласы возмущения.
Председатель вмешался:
— Статус королевы пока еще не определен. И все же хочу напомнить, что она одобрила созыв Генеральных штатов, добровольно передав власть представителям народа…
— Что ж, — сказал Маркус, — можете объяснить это командирам частей, которые идут на город. Уверен, Последний Герцог не станет возражать.
Смех усилился. Гвардейцы грохнули мушкетами о пол, требуя тишины.
— А вы, капитан Д’Ивуар? — осведомился председатель, когда шум наконец затих. — Кому преданы лично вы?
— Королеве и Вордану, разумеется, — отчеканил он, — а также людям, что находятся в моем подчинении.
— В высшей степени обтекаемый ответ!
— Послушайте, — сказал капитан, — мы все прекрасно знаем: вы вызвали меня сюда, чтобы задать совсем другой вопрос. Может, уже хватит ходить вокруг да около? Спрашивайте напрямик.
Председатель выразительно фыркнул.
— Будь по-вашему, — произнес он. — Итак, собранию было выдвинуто некое предложение. Суть в том, что в городе сейчас находится офицер выдающихся полководческих способностей, и нам надлежит передать в его руки оборону столицы.
— И что же?
Вы, насколько я понимаю, служили под началом этого человека. По вашему мнению, он именно таков, как о нем говорят?
— Да, именно таков, — сказал Маркус, — и даже больше. Я не читал всего, что было написано о хандарайской кампании, но то, что мне довелось увидеть в газетах, — мягко говоря, преуменьшение. Это мог бы подтвердить всякий, кто был там.
— Людей, которые были там, в столице раз-два и обчелся, — сухо заметил председатель. — Так вы считаете, этот офицер подходит для упомянутого дела?
— Если бы он взялся защищать столицу, я бы с радостью пошел под его начало, — ответил Маркус. — И это больше, чем я могу сказать о ком-то другом.
— Но, капитан, куда более важный вопрос — можем ли мы доверять этому человеку? — Председатель жестом указал на парадные двери зала. — Он… герой. Любимец народа. Примет ли он главенство Генеральных штатов? Или станет новым Орланко и захватит власть для собственной выгоды?
— Я уверен, что он предан своей королеве и своей стране.
— Этого недостаточно! — выкрикнули справа.
— Если он служит только королеве, — подхватил кто-то слева, — она сможет его руками низвергнуть все, чего мы достигли, и…
— Господа! — громко перебил Маркус. — Могу я попросить вас открыть вот эти двери?
Гвардейцы взглянули на председателя. Тот долго молчал, в упор глядя на Д’Ивуара, но затем кивнул. Двое гвардейцев, стоявшие на часах у парадных дверей, распахнули створки, и тогда гомон собравшейся снаружи толпы стал вдвое громче.
— Вы зовете себя представителями народа! — Маркус повысил голос, перекрикивая шум. — Что ж, вот он — народ! И, думаю, он достаточно ясно выражает свое желание! Разве только, — прибавил он, оглянувшись па председателя, — кто-нибудь из вас хочет выйти к этим людям и растолковать, что к чему?
Взгляд запавших глаз председателя скрестился со взглядом капитана, и губы его сжались с такой силой, что побелели.
— Похоже, — проговорил он, — у нас нет выбора.
«Валь-них, Валь-них, Валь-них!» — волнами пробивался в зал собора рев скандирующей толпы.
— Верно, — сказал Маркус. — Думаю, что нет.
На обратном пути гвардейцы держались позади него — как сопровождающие, а не как тюремный конвой. Разница была невелика, но Маркус опытным глазом отметил ее. Они покинули собор тем же кружным путем, чтобы не застрять в толпе, но и издалека были слышны ликующие крики, когда собравшимся объявили радостную весть.
Правда, взгляд, которым председатель на прощание одарил его, источал убийственный яд.
«Надо будет сказать Янусу, чтобы остерегался этого молодчика».
Охранников Вендра уже известили о переменах, и при виде Маркуса они с готовностью расступились, пропуская его внутрь. Некоторые даже неумело попытались откозырять. Он прямиком направился на третий этаж башни, к просторной комнате под спальней королевы — комнате, где содержался второй по значимости узник Вендра.
Стоявший на посту охранник отпер замок и подчеркнуто отступил с дороги. Капитан протянул руку к засову, поколебался и постучал.
— Войдите! — отозвался голос Януса.
Маркус распахнул дверь. Камера во многом походила на его собственную, разве что была просторней и чуть лучше обставлена. Янус восседал за круглым столиком, на котором красовалась стопка писем. Он размашисто поставил подпись, отложил перо и присыпал страничку тончайшим песком из блюдечка. И лишь после этого поднял взгляд, одарив Маркуса знакомой беглой улыбкой.
— Ах, это вы, капитан! Рад вас видеть.
— И я тоже, сэр.
Д’Ивуар мог поклясться, что они не встречались целую вечность, однако Янус вел себя так, будто собеседник вернулся после краткого отсутствия. Он был гладко выбрит и щеголял в свежевыглаженном мундире — не в парадном придворном облачении, но в неброской синей форме армейского полковника. Серебряные орлы на его плечах сверкали так, что было больно глазам.
Янус аккуратно опустил исписанный листок поверх прочих писем.
— Полагаю, вы пришли сообщить, что Генеральные штаты решили поручить мне оборону города?
Маркус от неожиданности раскрыл рот — и тут же, спохватившись, поспешно его захлопнул.
— Вас уже известили об этом, сэр?
Отнюдь. Мои охранники весьма сдержанны на язык.
Тогда… — Маркус явственно скрежетнул зубами. — Только не говорите, что именно это вы и задумали с самого начала!
Полковник поднял на него удивленный взгляд и после небольшой паузы искренне рассмеялся.
— Нет-нет, капитан, что вы! Всего лишь простая логика. Депутаты распорядились арестовать нас — и у них осталось только два логически очевидных выхода. Один из них — поручить мне командование обороной.
— А второй?
Казнить меня, разумеется. Впрочем, если бы меня собирались отправить на эшафот, вряд ли с этим известием прислали бы именно вас. — Он скрупулезно выровнял стопку писем, взял ее в руки и поднялся из-за стола. — Идем?
В коридоре они остановились, дожидаясь, пока охранник принесет шпагу Януса, и Маркус изложил все, что знал о происходящем, в том числе о походе Педдока и о победе Орланко.
— Жаль, что за вами не отправили раньше, — заключил он. — После того, что произошло с Педдоком, пробудить в людях боевой дух будет непросто.
— Все так, — согласился Янус, — но, с другой стороны, это поможет нам выиграть время.
— Каким образом? Ничто не помешает Орланко двинуться прямиком на город.
Он так не поступит, разве что у него не останется выбора. Сражение в стенах города может перерасти в затяжную битву и даст его солдатам возможность одуматься и перейти на другую сторону, не говоря уж о существенном ущербе самому городу. Педдок дал Последнему Герцогу именно то, чего тот желал, — легкую быструю победу в открытом поле. Теперь, имея на руках этот козырь, Орланко попытается уговорить депутатов сдаться.
Маркус кивнул:
— Резонно. Многим не по себе от такого поворота событий. Если бы Орланко отпустил их подобру-поздорову, они бы, скорее всего, согласились.
— И угодили бы на плаху, как только он получил бы власть. Мы должны внушить им: Последнему Герцогу нельзя доверять, что бы он ни предлагал.
Вернулся охранник, неся не только изящную шпагу Януса, но и старую боевую саблю Маркуса. Капитан пристегнул ее к поясу и поразился тому, какое облегчение принесла ему знакомая тяжесть у бедра.
— Кстати, — прибавил Янус, — я весьма впечатлен, что вам так скоро удалось убедить депутатов освободить меня из-под ареста. Я опасался, что они будут выжидать, пока не станет уже слишком поздно.
— Мне в этом помогли, сэр. Лейтенант Игернгласс по-прежнему исполняет свое задание, — Д’Ивуар выразительно поиграл бровями, — и ему удалось завести кое-какие полезные знакомства. Эти люди распространили мнение, что наилучший выход — назначить командующим героя Хандара.
— Да… понимаю. — Странное выражение на долю секунды мелькнуло в глазах Януса, но он тут же тряхнул головой. — Вы непременно должны осведомить меня о деятельности лейтенанта, но как-нибудь в другой раз. Лейтенант Улан и его люди также содержатся здесь, в Вендре?
Маркус глянул на одного из охранников, и тот благоговейно кивнул. Янус вонзил в гвардейца властный взгляд своих больших серых глаз.
— Проведите их в общую залу, будьте любезны, а также найдите мне свечу и палочку сургуча. — Он помахал стопкой писем. — Мне нужно разослать кое-какие депеши.
— Вы написали все это, заключив, что вас скорее поставят командующим, чем казнят? — спросил Маркус, когда они двинулись но лестнице вниз.
Именно так. Времени у меня было с избытком, и я решил, что не помешает заранее подготовиться. Если бы депутаты избрали другой выход… что ж, невелика беда.
— Невелика беда! — Маркус помотал головой. — Не поймите превратно, сэр, но иногда вы бываете чертовски странным.
Янус наклонил голову к плечу.
— В самом деле, капитан? На мой взгляд, это безупречно логичное заключение.
Часом позже около десятка миерантаев, оседлав лошадей из тюремных конюшен, ускакали в разных направлениях — куда именно, Маркус понятия не имел. Остальным — почти сотне человек вернули красно-синие мундиры и длинные охотничьи ружья. Лейтенант Улан вывел своих людей колонной по два через главные ворота крепости. Между ними шагали Янус и Маркус.
— Депутаты просили доставить вас в собор, — сказал капитан. — Полагаю, хотят, чтобы вы принесли клятву в вечной преданности и выслушали их речи.
— Боюсь, мне придется их разочаровать, — отозвался Янус. — Слишком многое предстоит сделать, а времени у нас, скорее всего, в обрез. Могу ли я дать вам кое-какие весьма деликатные поручения?
Маркус невольно вытянулся по стойке смирно.
— Разумеется, сэр!
— Во-первых, передайте депутатам мои извинения. Скажите, что я почту за честь, если они завтра, за час до полудня, присоединятся ко мне на Триумфальной площади, и что там я буду счастлив публично принести любые требуемые клятвы.
Маркус кивнул.
— Им это может не понравиться, — заметил он.
— Если мы благополучно переживем следующие два-три дня, я с удовольствием улажу с ними это недоразумение. Сейчас главное — не упустить время.
— Есть, сэр!
— Далее, свяжитесь с лейтенантом Игернглассом. Пускай уведомит всех своих друзей с Южного берега, что завтра новый командующий будет выступать с речью на Триумфальной площади. Нужно собрать побольше народа.
Маркус снова кивнул. В глубине души он гадал, что именно задумал Янус, однако понимал, что задавать вопросы бессмысленно. Полковник мог поделиться своими планами, когда считал необходимым, но при этом питал слабость к театральным эффектам, то есть обожал, подобно фокуснику, в последнюю секунду сдернуть покрывало и показать изумленным зрителям, что девушка исчезла. Для старшего офицера, по мнению Маркуса, это был недостаток, но, если уж на то пошло, совсем небольшой.
— После того, — продолжал Янус, — мне нужно, чтобы вы забрали королеву из Вендра.
Маркус ошеломленно моргнул.
— Королеву, сэр? Я хочу сказать… я не уверен, что…
— Лейтенант Улан предоставит вам взвод сопровождения, но, если гвардейцы вздумают чинить какие-либо препятствия, направляйте их ко мне. И я думал, после того приключения в дворцовом саду вы с ее величеством уже, можно сказать, на короткой ноге.
Это правда, сэр. Извините. Я просто слегка опешил, вот и все.
В сознании Маркуса имелся некий абрис, снабженный ярлычком «королева», но в его рамки никак не вписывалась та хрупкая девушка, которой он помогал выбраться из дворца.
— Куда прикажете доставить ее, сэр?
— На улице Святого Валлакса, неподалеку от Мостовой, есть особняк под названием Двойные башенки. Так удачно сложилось, что он принадлежит мне. Я отправлю еще один взвод, чтобы обеспечить охрану, и это будет наша штаб-квартира. Можете доставить ее величество туда, а утром привезти на Триумфальную площадь.
— Вас понял, сэр.
— Потом… — Янус умолк, задумался. — Ваш заместитель, вице-капитан жандармерии. Как там его звали — Гифорт?
— Так точно, сэр. Алек Гифорт.
— Какое мнение вы составили о нем?
— Он… хороший человек, полагаю. Осторожный. Подчиненные относятся… относились к нему с большим уважением. Он прослужил на этой должности много лет, пережил не одного капитана. По сути, управлял жандармерией. Но…
Янус вопросительно изогнул бровь. Маркус замялся.
— Он оказывал услуги Орланко. Улаживал сомнительные дела.
— Что ж, логично, — отозвался Янус. — Герцогу был необходим свой человек в жандармерии. Полагаю, он чем-то шантажировал Гифорта?
Маркус кивнул.
— Долги.
— Старая схема. — Полковник устремил на собеседника испытующий взгляд. — Уважение подчиненных — весьма полезное качество. По-вашему, Гифорт мог бы нам пригодиться?
— Я… — Маркус опять запнулся. — Я думаю, сэр, на него можно положиться. Вот только жандармерии, по сути, больше не существует. Одни жандармы примкнули к Зеленым и, скорее всего, угодили в плен к Орланко, другие, думаю, затаились.
— Они нужны нам, капитан. Как и каждый житель этого города, прошедший хоть какое-то воинское обучение. Отыщите Гифорта, потолкуйте с ним начистоту, выясните, согласен ли он послужить королеве в борьбе с герцогом. Если сочтете, что он достоин доверия, пускай начинает собирать жандармов. И не только тех, кто пока еще состоит на службе. Мы будем рады и отставникам, лишь бы они были способны удержать в руках мушкет.
— Я выясню, сэр. Если Гифорт согласен, думаю, мы сможем ему доверять. Его дочь в числе тех, кем заправляет контакт Игернгласса.
— Понимаю. Превосходно. — Янус хлопнул Маркуса по плечу и улыбнулся. — Что ж, капитан, действуйте. Нам обоим еще многое предстоит сделать.
День и впрямь выдался хлопотный.
Гифорта отыскать так и не удалось. По свидетельству слуг, вице-капитан не появлялся дома с того самого дня, когда королева отдалась в руки Генеральных штатов. Зато все прочее прошло как по маслу. Депутаты повели себя гораздо учтивей, чем ожидалось, — возможно, потому, что Маркуса сопровождали два десятка вооруженных миерантаев. И пускай мундиры у них были помяты, но молодцеватой выправкой они без труда затмевали расхлябанных вояк Патриотической гвардии. Затем Маркус сумел передать Игернглассу распоряжение полковника и, не мешкая, отправился в Вендр за королевой.
За королевой! Маркус покачал головой. Матушка была бы, наверное, так горда. Ее сын сопровождает королеву в поездке. И даже, вы только подумайте, спит с ней под одной крышей!
Особняк Двойные башенки занимал чрезвычайно живописный участок к югу от Первого проспекта и на западной стороне улицы Святого Валлакса. Каменный трехэтажный дом стоял посреди круглой, ровно выстриженной лужайки; ее окаймляла плотная полоса ярких деревьев, почти целиком скрывая особняк от глаз соседей. Круглые башенки с открытым верхом, благодаря которым он получил свое название, возвышались по бокам дома, смутно напоминая причудливые рога. Удивительно, но беспорядки и неизбежно сопровождавшее их мародерство почти не затронули эту сторону реки, и вдоль фасада особняка пышно цвели клумбы.
Очевидно было, что дом долго простоял нежилым, но к моменту, когда Маркус прибыл, с мебели уже сняли пыльные чехлы, и небольшой отряд слуг деловито намывал полы, волок с чердака статуэтки и картины — словом, приводил обстановку в приличный вид. Некоторых из них Маркус уже видел в летнем домике в Онлее — уроженцы графства Миеран, выписанные Янусом из своих владений в столицу. Если эти люди и трепетали при мысли, что им предстоит прислуживать самой королеве, то ничем не выдали своего трепета.
Сейчас уже было утро. За ночь мундир Маркуса тщательно постирали, высушили и аккуратно сложили после глажки; несколько самых неказистых предметов экипировки — в том числе сапоги — заменили новыми. Поверх лежала сабля в старых кожаных ножнах, усердно начищенных до блеска, которого они не видали годами. Эта бесшумная, ненавязчивая расторопность была присуща Фицу Варусу, а также Огюстену, личному лакею Януса. Интересно, в графстве Миеран все слуги такие? Или, может быть, так и живут аристократы — все необходимое делается само, без вмешательства и даже без ведома хозяина? При мысли об этом Маркуса охватило странное чувство — как будто дом населен услужливыми эльфами-невидимками.
Он вышел из своей спальни, расположенной прямо под одной из башенок, с живописным видом на восток, спустился вниз и обнаружил, что королева уже приступила к завтраку. В столовой, помимо нее, находились слуга и двое миерантаев из личной охраны Януса. Стол был щедро накрыт, и главную роль в этом изобилии играла крупная речная форель. Голова рыбины возлежала на отдельной тарелке, и выпуклые глаза неприязненно взирали на Маркуса. К форели прилагались ветчина и бекон, политый маслом картофель, рубленые яйца и ломти хлеба, пышущие жаром, словно только из печи. При виде еды у Маркуса в животе заурчало. Королева, заметил он, лишь прихлебывала воду из стакана, понемногу откусывая от хлебной краюшки.
Она была одета неброско — черное платье без рукавов, ни вышивки, ни драгоценной отделки; каштановые волосы заплетены в обычную косу. Взгляд ее привлекательных карих глаз был рассеян, устремлен вдаль, и Маркус почти явственно слышал, как за этим туманным взглядом шуршат латунные колесики напряженно работающих мыслей. Любой посторонний наблюдатель счел бы ее чьей-то младшей сестренкой, угловатой худой девочкой-подростком, быть может, чрезмерно серьезной для ее возраста.
Но уж верно не женщиной полных двадцати лет, законной монархиней одной из самых могущественных стран. Маркус ошеломленно покачал головой. «Если только эта страна через неделю-другую не обрушится на ее на глазах».
— Вы присоединитесь ко мне, капитан? — осведомилась королева.
За все это время они едва ли обменялись парой слов, и Маркус даже не знал, с чего начать. Он осторожно откашлялся.
— Уместно ли это, ваше величество?
— Поскольку мы уже не в Онлее, думаю, требованиями этикета можно пренебречь. К тому же, уместно или нет, решать мне, не так ли?
— Как вам будет угодно.
Маркус поклонился и, выдвинув стул, уселся рядом.
И прошу вас, угощайтесь. Я почти ничего не ем, и мне не хотелось бы огорчить повара тем, что его трудам не отдают должное.
Маркус не заставил себя упрашивать. Не то чтобы в Вендре его держали на хлебе и воде, как заурядного арестанта, но кормили немногим лучше. Он отрезал себе ломоть форели — «зачем только оставили на столе голову, съесть мы ее должны, что ли?» — и положил на тарелку понемногу от всех прочих блюд. И, надолго погрузившись в молчание, приступил к трапезе. Королева наблюдала за ним с веселым удивлением.
— Неужели все солдаты вот так едят? — спросила она, когда Маркус очистил тарелку и потянулся за добавкой.
— Только те, кто неделю отсидел в тюрьме, — ответил капитан.
И, спохватившись, прибавил:
— Ваше величество.
Королева улыбнулась, отщипнула кусочек хлеба и положила краюшку на стол.
Вы не голодны? — спросил Маркус.
— Я мало ем, — ответила она. — Доктор Индергаст предполагает, что это последствия моей болезни. Так же, как и… — она обвела себя рукой и невесело усмехнулась, — телосложение.
— Я не знал, что вы недомогали, ваше величество.
Я была серьезно больна. Это случилось четыре года назад — вы тогда, полагаю, уже служили в Хандаре. Какое-то время все были уверены, что я умру, но милостью Божьей, — в глазах королевы мелькнуло странное выражение, — мне удалось выжить. Думаю, плохой аппетит — небольшая плата за такое везение. Впрочем, — она жестом указала на тарелку Маркуса, — это вовсе не повод отвлекать от трапезы вас.
Капитан неуверенно кивнул и поглядел на тарелку. Там еще оставалась еда, но аппетит у него пропал начисто. Он отрезал себе кусочек рыбы — просто приличия ради.
— Говорят, вы будете сопровождать меня на собрание, которое задумал устроить сегодня утром граф Миеран, — заметила королева, пока Маркус пережевывал рыбу.
— Да, ваше величество. Он просил, чтобы мы прибыли туда за час до полудня.
— В последний раз, когда вы должны были меня куда-то сопровождать, нам в итоге пришлось прыгать из окна. — Королева оглядела столовую, в которой окон не было вовсе — ее освещали свечами. — Надеюсь, для вас это не обычный способ выходить наружу?
— Э-э… нет, ваше величество.
Наступила пауза.
— Я пыталась пошутить, капитан. Признаюсь, неудачно, но вы могли хотя бы улыбнуться.
— Извините, ваше величество. Я не привык к обществу высокопоставленных особ.
Королева пожала плечами.
— Зачем же так официально? Мы вместе побывали под пулями, а подобные приключения, думается мне, поневоле сближают.
— Я постараюсь это учесть.
— Не знаете ли, что задумал для нас граф Миеран?
Он говорил, что собирается выступить с речью перед депутатами и что вам, вероятно, тоже нужно будет произнести речь.
— Да, знаю. По счастью, я сочиняла свое выступление с того самого дня, как меня поместили в Вендр. Прошлой ночью я его записала.
— Надеюсь, у вас хватило времени и поспать.
— Вполне хватило, — заверила она. — Так это все, что вам известно о замысле графа?
— Полковник, — сказал Маркус, — то есть граф Миеран, не имеет привычки делиться с кем-либо своими замыслами.
— Представляю, как это раздражает, — заметила королева, едва различимо улыбаясь.
— Иногда, — признал Маркус, — но так гораздо интересней служить под его командованием.
И опасней, прибавил он мысленно, хотя об этом ей знать совершенно незачем.
— Что ж, остается отправиться на площадь и самим все увидеть.
Маркус с облегчением отодвинул тарелку и встал из-за стола.
— Как пожелаете, ваше величество.
— Да, вот еще… — Она помолчала, колеблясь. — Могу я вас кое о чем спросить?
— Безусловно.
Сот давала о себе знать? — Королева стиснула зубы. — Я уверена, что она жива и где-то скрывается, но ей, может быть, нужна помощь. Мне подумалось, вдруг вам что-то известно?
Маркус покачал головой.
— Ваше величество, — сказал он, — я сам только полтора дня как на свободе, а жандармерия сейчас, по сути, распущена. У меня нет никаких сведений о Сот, да и откуда бы им взяться? Если желаете, я могу расспросить графа Миерана.
— Да, прошу вас. — Она резко отодвинулась от стола и поднялась на ноги. — Пора в дорогу.
Расиния
Кортеж из трех карет, покинув Двойные башенки, прибыл к краю Триумфальной площади кратчайшим путем, через мост Святого Валлакса. Расиния, в обществе Маркуса и двоих охранников, занимала среднюю карету, а прочие солдаты разместились в крайних экипажах и на крышах. Янус явно не забыл, чем закончилась предыдущая поездка на Остров, и приказал охране действовать наверняка.
«Быть может, у него есть особая причина для беспокойства».
Расинии довелось выслушать более десятка различных рассказов о том, как был убит Дантон, но все очевидцы сходились в одном: убийца носил странную, блестящую черную маску. Большинство сочло эту деталь не более чем актерским кривлянием полубезумного фанатика того самого, что мгновенье спустя бесследно растворился в толпе, — но она знала, что это не так. Такая же маска появлялась в самых мрачных ее воспоминаниях, мерцала отраженным светом свечей, что окружали ее смертное ложе. Человек, носивший ту маску, заставлял Расинию повторять какое-то невразумительное заклинание, делая паузу всякий раз, как очередной приступ кашля исторгал из нее частицу жизни. Устрашенная, истерзанная болью, она послушно исполняла все, что прикажут, даже пока сущность пыталась растерзать на клочки ее душу. И когда она закончила произносить заклинание…
Такие маски принадлежали священникам Черного, инквизиторам церкви, якобы искорененным еще добрую сотню лет назад. Где они уже нанесли удар, там могут ударить снова.
«Со мной им, конечно, одним пистолетом не расправиться».
Тем не менее получить пулю на виду у всех было бы в высшей степени неудобно, и потому Расиния втайне радовалась предосторожностям Януса.
Небеса блистали ослепительной синевой, и солнце припекало со всем жаром, свойственным концу лета. Триумфальную площадь заполняла толпа, как в те дни, когда здесь выступал с речами Дантон, вот только сегодня нечто неуловимо изменилось. Прежние сборища отличались воодушевлением: оно явственно охватывало всех до единого и взмывало до небес всякий раз, когда великий оратор достигал пика своей речи. Сегодня люди косились по сторонам вяло и подозрительно, изнывая от жары. На место воодушевления пришел страх.
Они требовали Вальниха — и получили его, но, спрашивал всякий своего соседа в толпе, что может сделать даже Вальних? У них нет ни оружия, ни войска, лишь пара сотен болтунов в черных депутатских шарфах да горы пустых обещаний, и хлеб уже сильней, чем когда-либо, подскочил в цене. Не будет ли безопаснее сдать всю эту свору Орланко? В конце концов, наверняка шептались некоторые, при Последнем Герцоге жилось лучше. Что ни говори, а под его надзором все шло как по маслу. Конкордат не особо церемонился с людьми, но все же исправно делал свое дело.
Окна кареты были закрыты, и Расиния, само собой, не слышала никаких разговоров. Все это она придумала, глядя на череду кислых лиц и представляя, какого рода шепотки следуют по пятам за кортежем. Маркус тоже неотрывно смотрел в окно, хотя она подозревала, что его мысли заняты прежде всего возможной опасностью. Рядом с этим человеком она чувствовала себя уверенней. От капитана веяло прочной, неколебимой надежностью, хотя Расиния все равно тосковала по успокоительному сознанию того, что Сот где-то неподалеку и зорко следит за каждым ее шагом.
Чем ближе к центральному фонтану и трибуне для выступлений, тем плотнее становилась толпа. По предложению Маркуса кареты встали, и все вышли наружу. Миерантаи тотчас тесной цепью сомкнулись вокруг капитана и Расинии. Люди с опаской пятились от незнакомых мундиров, и под прикрытием «живого клина» охраны королева и ее спутник прошли к основанию фонтана, где был расчищен пятачок, окруженный цепью гвардейцев. Встреча лицом к лицу миерантаев и солдат Патриотической гвардии оказалась отмечена минутной напряженностью, однако приказы Януса на этот счет были недвусмысленны. Большинство миерантаев отступило, уплотнив наружную цепь, но четверо солдат остались при королеве и Маркусе и вместе с ними прошли через кольцо гвардейцев.
Внутри гвардейского кордона беспорядочно кружили депутаты, не сводя глаз с пустой пока еще трибуны и обеспокоенно теребя своп черные шарфы. В центре большой, плотно сбитой группы Расиния разглядела Мауриска в шарфе с неизменной золотой каймой. Где-то там же, по видимости, находились Винтер и Кит, но сейчас не время было их выискивать. «Посмотрим сначала, как пройдет выступление».
Кое-кто обернулся на вновь прибывшую, но большинство депутатов не удостоило ее даже беглого взгляда. Ничто не выдавало королеву в этой неприметной, одетой в траур девушке. При ней не было ни вельмож, ни внушительной свиты — только горстка солдат Януса да капитан в синем мундире. Маркус, по правде говоря, привлекал куда больше внимания: нечасто в столице можно увидеть мундир регулярной армии.
Волнение, пробежавшее по толпе, возвестило о прибытии Януса, которого тоже сопровождал живой клин миерантаев. Тут и там послышались даже редкие приветственные возгласы, но скоро угасли, словно искры, просыпанные на отсыревший трут. Сам Янус вышел из строя телохранителей, остановился перед Расинией и отвесил глубокий учтивый поклон.
— Ваше величество, — проговорил он. — Благодарю, что согласились прибыть сюда.
— После того как ваши люди спасли меня из Вендра, — отозвалась она, — отказаться, полагаю, было бы невежливо.
Губы Януса чуть заметно дрогнули.
— Вы подготовили речь?
Конечно. — Несколько сложенных листков лежали у нее в кармане. — Хотите, чтобы я начала выступление?
— Да, прошу вас. — Янус щелкнул крышкой карманных часов, нахмурился и убрал часы на место. — И постарайтесь говорить кратко.
— Почему?
Он вновь улыбнулся, но ничего не ответил. Расиния понимающе переглянулась с Маркусом и покачала головой.
— Капитан, — сказала она, — не будете ли вы так любезны представить меня и попросить тишины?
Маркус поклонился.
— Безусловно, ваше величество.
Они двинулись вверх по круговой лестнице, ведущей к трибуне — каменному диску, расположенному примерно на полпути к грандиозному монументу Фаруса V. И довольно высоко от земли, бессознательно отметила Расиния. При том что ей доводилось регулярно прыгать с башни, испытать при этой мысли неприятный холодок внутри было по меньшей мере странно — но вот поди ж ты. Два миерантая заняли пост у основания лестницы, а двое других вместе с Расинией и Маркусом поднялись на диск и отступили, оставшись вне поля зрения.
Изумленные возгласы раздались тут и там в толпе, когда Расиния появилась на трибуне и люди наконец-то осознали, кто стоит перед ними. Большинство наверняка только сейчас впервые увидели новую королеву. Первый раз в жизни она остро пожалела, что не могла одеться пышнее.
Маркус шагнул к самому краю и вскинул руки, дожидаясь, когда приветственные выкрики затихнут. Наконец на площади воцарилось молчание, почти полное, если не считать шороха и возбужденных перешептываний. Когда капитан заговорил, слова его падали в эту напряженную тишину, будто камешки в бездонный омут.
— Благодарю, — произнес он и откашлялся, прочищая горло. — Я имею честь представить вам ее величество Расинию Орбоан, королеву Вордана. Да благословит ее бог и охранит ее милость Кариса!
Этот старинный оборот подхватили депутаты, а затем и вся толпа, и слышно было, как рокот многократно повторяемых слов расходится от фонтана во все стороны площади. Маркус низко поклонился Расинии и отступил вбок. Она выпрямилась, расправив плечи, и решительно подошла к краю трибуны.
Таких речей она еще не говорила. Одно дело — спорить в задних комнатах «Синей маски» с горсткой подвыпивших приятелей, которые не постесняются перекричать тебя, если сочтут занудой. И совсем другое — пытаться склонить на свою сторону тысячную толпу, что пожирает тебя почтительно-недоуменным взглядом. Сердце Расинии неистово колотилось, и она, сунув руку в карман, стиснула в кулаке листки, где была записана ее речь. Далеко внизу, выстроившись в несколько рядов на краю фонтана, застыли в ожидании депутаты Генеральных штатов, и в переднем ряду неприязненно сверкали пронзительные глаза Мауриска.
— Королевство Вордан…
Расиния ненавидела звук собственного голоса — высокий, девчоночий, совершенно не королевский. Сейчас она с радостью отдала бы правую руку за непринужденный, раскатистый баритон Дантона.
«Забудь о голосе, приказала она себе, — думай о словах».
Королевство Вордан — единственное во всем мире государство, которое возникло по воле своего же народа. В году девятьсот девяносто втором, году Великого Потопа, люди Вордана не пожелали долее терпеть мелких баронов, что предпочитали тешиться войной, нежели печься о благе подвластного народа. Тогда они избрали Генеральные штаты, дабы те выступали от их имени. Депутаты явились к единственному барону, которому доверял народ, к единственному правителю, чьи земли процветали, к тому, кто защищал своих подданных в дни войны и заботился о них в годину бед и лишений. Этому человеку вручили они корону и сказали так: «Приди и правь всеми нами. Как заботился ты о собственных подданных, так же отныне заботься обо всех нас». Этим человеком был Фарус Орбоан. Фарус Завоеватель — так мы зовем его сейчас, однако важно помнить, что Генеральные штаты избрали его прежде, чем он стяжал славу на поле брани. Избрали потому, что сочли достойным воссесть на трон по воле народа. Избрали, чтобы он пекся о народе, как отец печется о своих детях. Истинная церковь твердит королю Бореля и императору Мурнска, что они властвуют по праву помазанника божьего, что они избраны самим господом и не в ответе ни перед какой мирской властью. В Хамвелте и городах Лиги правят сильнейшие — или богачи, что стремятся лишь нажиться за чужой счет. И только здесь, в Вордане, мы понимаем, что на самом деле Корона принадлежит народу. Это понимал мой отец, и его отец, и дед, и все наши предки вплоть до Фаруса Завоевателя. Именно это давало нам силу в часы наивысшего отчаяния. И я всем сердцем приняла урок моего отца…
«И ведь вышло неплохо», — думала Расиния, продираясь сквозь дебри красноречия. Большую часть этой речи она написала, готовясь выступить на открытии Генеральных штатов, что так бесцеремонно было сорвано Последним Герцогом. Конечно, иные факты не выдержали бы критики завсегдатаев «Синей маски»: к примеру, депутаты времен Фаруса I были богатыми землевладельцами, и главное их недовольство состояло в том, что бароны посягали на их старинные права в области податей и налогов. Однако же эта речь воплощала в себе все то, во что верила Расиния, то, к чему стремились она и ее друзья, то, ради чего отдали жизнь Бен и несчастный Дантон…
И все напрасно. Ничего у нее не выйдет, ничего. Депутаты слушали не сводя глаз, но толпа — Расиния чувствовала это — не была захвачена ее речью. В устах Дантона эти же слова обрели бы силу и страсть пушечных ядер, поразили бы каждого, кто был на площади, в самое сердце, охватили бы священным трепетом. Отец Расинии в лучшие свои годы, хотя и уступал Дантону, но исторг бы воодушевленный отклик даже из камней мостовой. Однако сейчас, исходя из ее собственных уст, слова казались слабыми, неуверенными, выхолощенно-книжными. Не прерывая речи, Расиния на миг закрыла глаза, чтобы удержать подступающие слезы отчаяния.
«Мы так долго трудились именно ради этой минуты. Я втянула всех в этот заговор, я вела их, подталкивала, увлекала — Бена, Дантона, Фаро, остальных — ради того, чтобы оказаться здесь. И вот все напрасно».
Расиния глубоко вздохнула и перешла к заключению:
— Когда народ Вордана снова выступил за созыв Генеральных штатов, герцог Орланко и его присные сочли это преступлением, подстрекательством к бунту. Но как же такое возможно? Народ — вот подлинный суверен Вордана, и мы правим его именем. Разве может правитель взбунтоваться против себя самого? Разве может созыв исторического собрания народных представителей быть чем-то иным, кроме воплощения богом данного права? Вот почему я, королева Вордана, сегодня стою перед вами, смиренно признавая право народа выразить свою волю через собравшихся здесь избранников…
Снаружи, в южной части площади, возникло какое-то замешательство. Толпа заколыхалась, завихрилась, одни стремились ближе к месту события, другие неистово пробивались прочь. Расиния различала ликующие возгласы, крики, даже чей-то пронзительный визг, но к чему все это относится, было не разобрать. Она прервалась, прикрыла ладонью глаза, силясь разглядеть, что происходит, — и тогда уловила отчетливый блеск стали.
«Святые и мученики! Что это? На нас напали?»
Расиния через плечо оглянулась на Януса. Граф Миеран стоял далеко от края, в тени исполинской статуи, и смотрел на свои карманные часы. Мгновение спустя он защелкнул крышку часов и поднял взгляд.
— Ваше величество, — сказал он, — вы замечательно пунктуальны.
Толпа раздалась, неуклонно отступая, но испуганные выкрики все явственней заглушались многоголосым ликованием. Через площадь двигалась, чеканя шаг, колонна синих мундиров — батальон численностью в тысячу человек. Следом отдельной колонной шел другой батальон и третий, а между ними перемещались могучие серо-стальные силуэты артиллерийских пушек и зарядных ящиков. Во главе их трепетал на ветру ворданайский флаг серебряный орел, ослепительно сверкающий на ярко-синем поле, — а рядом развевалось боевое знамя Первого колониального пехотного полка.
Когда первая шеренга достигла центра площади — прямо под трибуной, — колонна разом остановилась. Офицеры выкрикнули приказ, и тысяча солдат с сокрушительным грохотом ударила прикладами мушкетов по плитам мостовой. Тысяча рук взметнулась, отдавая честь.
Боже благослови королеву! — слаженным хором прозвучал старинный девиз. — И да хранит ее милость Кариса!
Беглая — лишь на долю секунды — улыбка скользнула по губам Януса, и он жестом указал на толпу. Расиния стремительно развернулась и, шагнув к самому краю трибуны, прокричала заключительные строчки своей речи:
— Знайте, что я не намерена уступить это священное право без боя! Пойдете ли вы со мной?
Глядя с высоты на солдат, она раскинула и руки и прибавила:
— Пойдете ли вы с нами?
Толпа разразилась воплями. Тут и там Расиния различала отдельные слова — «Боже благослови Вордан!» или «Боже благослови королеву!». Гул толпы нарастал, из невнятного рокота превращаясь в крик, из крика — в оглушительный рев, который сотряс площадь, дребезжа оконными рамами и распугивая голубей с крыш. К этому реву присоединились закаленные солдатские глотки, и уже казалось, что обширная трибуна, содрогаясь, вот-вот обрушится вниз. Расиния закрыла глаза и наконец позволила себе улыбнуться.