Расиния
— Моя королева, — проговорил граф Вертю. — Умоляю вас! Нам предоставлена последняя возможность предотвратить кровопролитие. Воспользуемся же ею, пока еще не поздно!
Расиния стояла на низком холме близ тракта, ведущего из Онлея на север. Был погожий день, обычный для августа, хотя прохладный ветерок уже ненавязчиво намекал, что лету осталось длиться недолго. Граф Вертю в «простом» верховом костюме с серебряным и золотым шитьем спешился возле своего коня, рядом с ним безмолвно маячили двое солдат в синих мундирах. Расиния была одна, но позади нее на безопасном расстоянии расположился взвод Первого колониального — на тот случай, если посол Орланко решится на какую-нибудь безрассудную выходку.
— Вы правы, граф, — сказала Расиния, — и вот мое окончательное предложение. Передайте своему хозяину, что, если он прикажет войску вернуться в лагерь, отправит восвояси его высокородных сторонников и безоговорочно сдастся на нашу милость, я даю личное слово, что он не понесет никакого наказания и будет волен провести остаток дней в своих владениях. Вы можете также заверить ваших товарищей, что им незачем опасаться преследования. Суду будут преданы только сотрудники Министерства информации, которые принимали прямое участие в заговоре против Короны.
— Весьма прискорбно, ваше величество, слышать от вас подобные речи. У меня нет, как вы изволили выразиться, «хозяина», лишь только добрый друг в лице его светлости герцога, и вокруг него сплотилось сейчас все благонамеренное дворянство Вордана. Что бы там ни нашептали вам бесчестные изменники, — при этих словах Вертю бросил презрительный взгляд на солдат Первого колониального, — герцог действует исключительно в ваших интересах. Если бы только вы лично воззвали к этим солдатам, уверен, они отвергли бы все приказы Вальниха и так называемых депутатов и вернули бы вам положение, подобающее монаршему титулу. Как можете вы заключать союз с шайкой смутьянов и вольнодумцев, которые осквернили и священные стены Кафедрального собора, и сам Онлей?
— Я — королева, граф Вертю, мне решать, кто изменник, а кто нет, и я говорю, что подлинные изменники засели сейчас в вашем лагере.
— Если вы не желаете думать о стране, — продолжал граф, — подумайте хотя бы о людях, чья кровь прольется напрасно, когда вы бросите все это отребье и солдат из захолустного гарнизона против отборных сил королевской армии. Вам ли не знать, что они не выстоят в этом сражении!
— Вся кровь, что уже пролилась… — Расиния стиснула зубы, — и та, которой еще суждено пролиться, падет только на совесть Орланко. Впрочем, не думаю, что его это тревожит. Его руки и так уже в крови.
— Вижу, вас совершенно совратили с пути истинного. — Вертю вздохнул. — Что ж, так тому и быть. Господь посылает нам эти испытания, дабы доказали мы, что достойны его неисчерпаемой милости. Когда начнется бойня — помните, что в вашей власти прекратить ее в любой момент.
Глаза его сузились:
— И когда наконец решите сдаться — разыщите меня. Я позабочусь о том, чтобы с вами и с вашими спутниками хорошо обращались.
— Позвольте, милорд, предложить вам ту же услугу.
Вертю фыркнул и повернулся к своему коню. Его охранники также забрались в седла, и вся троица, развернувшись, поскакала прочь — вниз по склону холма и далее, вдоль тракта, на север. Кавалерийский заслон неохотно разомкнулся, чтобы их пропустить.
Где-то там, дальше по тракту — не так уж и далеко, если верить последним донесениям, — стояла армия Орланко. По историческим меркам небольшая. Даже не особенно превосходящая в численности армию Расинии, если брать в расчет всех юнцов, вооруженных пиками. Вот только суть, конечно же, в том, что юнцы и пики немногого стоят в глазах таких людей, как Вертю. «Отребье», сказал он. Что ж, выглядят они и впрямь неказисто. Янус совершил чудо, за неделю собрав и вооружив такое количество народу, однако недели все-таки слишком мало, чтобы как следует обучить новобранцев.
Вверх по склону холма поднялся еще один всадник. Янус бет Вальних собственной персоной спешился и встал рядом со своей королевой, глядя вдоль тракта на юг, а не на север, вослед удаляющимся послам. Он был на голову выше Расинии, однако она давно уже привыкла не обращать внимания на такие мелочи.
— Уехали, — сказала она вслух. — Вертю и его соглядатаи.
Янус с самого начала был уверен, что «солдаты», сопровождавшие Вертю, в действительности — шпионы Конкордата в армейских мундирах.
— Да, я видел, — бросил он, не повернув головы в сторону Расинии.
— Так ли разумно было их отпускать? Они расскажут Орланко, что мы выдвинулись из города.
Нельзя полагать, будто он об этом так или иначе не узнает. Правду говоря, я подозреваю, герцог уже имеет полное представление о наших силах. Город слишком обширен и доступен, чтобы в нем можно было что-то скрыть от посторонних глаз, и у нас не хватило бы людей выставить заставу и перехватывать курьеров герцога. Внезапность не входит в список наших преимуществ.
— В таком случае каковы наши преимущества?
— Численность и воля, — ответил Янус, — а также вера, которую придает сражение за правое дело.
— И незаурядное командование?
— В обычных обстоятельствах скромность велела бы мне дать отрицательный ответ. Однако поскольку силами противника командуют либо герцог Орланко, либо граф Торан, «незаурядность» — это весьма заниженная оценка.
— Я думала, вы высокого мнения о талантах герцога, — заметила Расиния.
— Только в определенных областях. Ему нет равных в анализе информации, у него недюжинные организаторские способности, а также примитивное, но подкрепленное интуицией понимание человеческой натуры. Ни одно из этих достоинств тем не менее не поможет успешно командовать боем, а главный недостаток герцога — чрезмерная уверенность в своих силах. Он неспособен предоставить свободу действий тем, кто знает дело лучше него. С другой стороны, — добавил Янус, пожав плечами, — у него крайне много пушек. Это обстоятельство может перекрыть любые слабости и недостатки.
— Вы не верите, что мы победим?
Янус уже опять смотрел на дорогу.
— Если бы я не считал, что у нас есть шанс на победу, я бы ни в коем случае не отдал приказа выступать. Вот насколько велик этот шанс… увидим. — Он коротко улыбнулся. — Идут.
Над поворотом тракта уже какое-то время поднималось внушительное облако ныли, но только сейчас Расиния разглядела, как из него появляются шеренги синих мундиров. Возглавлял их первый батальон Первого колониального полка, прикрытый далеко рассыпавшимися в обе стороны кавалерийскими разъездами. Длинная колонна, вытянувшись по тракту, шагала под бодрое сопровождение барабанов, дудок и флейт. Янус прочесал городские театры, отобрал всех музыкантов, способных играть на ходу, и составил из них походные оркестры. Расиния сомневалась, слышна ли музыка за несмолкающим топотом сапог и надсадным скрипом фургонов, однако возражать не стала.
За первым батальоном шел второй, и в первом его ряду несли два боевых знамени. По обеим сторонам потока синих мундиров тянулись повозки — пестрое собрание крестьянских телег, двуколок и даже переоборудованных под грузовые карет и экипажей. Тут и там среди медленно ползущих повозок катились закрепленные на передках артиллерийские батареи, и стволы пушек, повернутых назад, кренились к дорожной пыли.
За вторым батальоном нескончаемой рекой текли новобранцы по-прежнему в штатском. Река эта была по большей части тусклого коричнево-серого цвета, но кое-где бросались в глаза яркие красочные наряды тех немногочисленных дворян, кто принял сторону Генеральных штатов. На равном расстоянии друг от друга мелькали клочки синего сержанты Первого колониального, старавшиеся поддержать порядок в колонне. Все до единого новобранцы были хоть чем-то вооружены, но на каждый мушкет приходились копье с длинным древком либо пика, изготовленные наспех либо изъятые из дедовского чулана.
При виде этих людей на душе у Расинии полегчало. Всю минувшую неделю она провела в Двойных башенках, и, хотя Янус регулярно докладывал ей о положении дел, она так ни разу н не побывала в Онлее, чтобы увидеть все собственными глазами. Это слишком опасно, твердил полковник; среди стольких людей, вне сомнения, могли затесаться агенты Орланко. Расинию изводила нелепая мысль, что все эти добровольцы, о которых говорит Янус, попросту вымысел, миф, что полковник лишь утешает ее, а когда настанет день сойтись с герцогом лицом к лицу, она окажется в полном одиночестве.
Впрочем, надо признать, с военной точки зрения новобранцы отнюдь не внушали оптимизма. Единственным указанием на то, что они именно солдаты, а не разбойничья шайка, служили черные нарукавные повязки — напоминание о так называемых правилах цивилизованной войны, что предписывали приемлемое обхождение с «обмундированными частями». Такой ход был не лишним, хотя Расиния в глубине души подозревала, что Орланко в случае победы вряд ли станет оглядываться на какие бы то ни было правила. Черный цвет был выбран то ли для того, чтобы почтить память недавно почившего короля, то ли затем, чтобы показать преданность Генеральным штатам, то ли — и эта причина представлялась королеве наиболее вероятной — оттого, что Онлей до сих пор был погружен в траур и черной ткани вокруг имелось с избытком.
Колонна двигалась медленно, и даже час спустя из-за поворота продолжали появляться все новые люди. Расиния перебралась к краю холма, где ее легко можно было разглядеть с дороги, и махала приближавшимся новобранцам. Узнавали ее редко, но всякий раз, когда это случалось, в колонне поднимались приветственные крики.
«Надо бы стать ближе, — подумала она. — Если эти люди сегодня погибнут за меня, они хотя бы будут знать, как выглядит их королева».
Дробный, нарастающий топот копыт заставил Расинию оглянуться на вершину холма, где Янус вполголоса совещался с офицерами Первого колониального. Всадник — кавалерист в изрядно выгоревшем синем мундире — рысью въехал на холм, осадил коня и отдал честь. Расиния подошла ближе.
— Сэр! — отчеканил кавалерист. — Зададим…
Он заметил королеву, осекся и продолжил:
— …капитан Стоукс послал сообщить, что он обнаружил противника. Мы видели их основные силы и ввязались в стычку с передовыми разъездами.
С этими словами кавалерист порылся в седельной сумке и достал сложенную вчетверо записку. Янус взял ее, с непроницаемым видом прочел и кивнул.
Как и ожидалось. Наиболее подходящее место, с его точки зрения.
Он обернулся к стоявшим рядом капитанам. Единственным из них, кого Расиния знала, был Маркус, уже не в зеленой жандармской форме, но в синем мундире королевской армии. Он упорно избегал встречаться с ней взглядом.
— Господа, — сказал полковник, — можете действовать, как мы обсуждали. Удачи!
Офицеры откозыряли и направились к своим лошадям.
Янус повернулся к Расинии.
— Ваше величество, — проговорил он, — вам известно мое мнение.
— Я не уйду отсюда, если вы это имеете в виду. — Расиния упрямо вскинула подбородок. — Я затеяла все это с самого начала, а теперь чувствую себя совершенно беспомощной. Меньшее, что я могу сейчас сделать, — наблюдать за ходом событий. Кроме того, — добавила она вполголоса, — вы же знаете, что мне ничего… почти ничего не грозит.
Безусловно. Покорный слуга вашего величества, лейтенант Улан и его люди будут вас сопровождать.
Янус, подобно ей, понизил голос:
— Ваше величество, если мы проиграем…
— Не смейте так говорить.
— Если мы проиграем, — безжалостно продолжал полковник, — лейтенант Улан получил от меня приказ предоставить всех своих подчиненных в ваше абсолютное распоряжение. Я доверяю им целиком и полностью. Поскольку мне в таком случае вряд ли выпадет возможность дать вам еще какие-либо советы, я бы рекомендовал позволить Улану переправить вас в графство Миеран. Это глухой, труднодоступный край, и там будет нетрудно скрыться, даже от Орланко и ему подобных. Янус бегло усмехнулся. — Разумеется, это всего лишь запасной план на случай непредвиденных обстоятельств.
Винтер
Этот марш, в отличие от многих других, был необременительным и приятным. День выдался теплый, но свежий ветерок остужал излишний зной, а пышная зелень окрестностей радовала глаз после бесконечных песков и скал Хандара. Девушки Джейн шли налегке, без заплечных мешков и скаток — палаток и тюфяков на всех новобранцев не хватило, а провизию и боеприпасы везли в повозках. На ночлеге им придется несладко, зато сейчас всю их ношу составляли мушкеты на плечах.
Джейн шагала в голове колонны, а Винтер держалась в арьергарде, подбодряя уставших и следя за тем, чтобы солдаты других частей не позволяли по отношению к ним иных вольностей, кроме разве что беззастенчивого взгляда. Этого они досыта нахлебались во время занятий в Онлее, не говоря уж об оскорбительных выкриках, улюлюканье и свисте, и Винтер впечатляла их выдержка. Здесь, на тракте, все шло на удивление гладко. По счастливой случайности или трезвому расчету — Винтер, зная Януса, скорее подозревала последнее — отряды, между которыми шла девичья рота, состояли большей частью из портовых грузчиков, питавших глубокое уважение к Чокнутой Джейн и Кожанам.
Другая забота, беспокоившая Винтер, разрешилась днем раньше, когда на учебном поле появилась Абби. О деле, ради которого отлучалась, она распространяться не пожелала, сказала только, что отец жив и благополучен.
— Трусливый старый пень, — прибавила она и более не произнесла ни слова.
Сейчас Абби прохаживалась взад-вперед вдоль колонны, перебрасывалась с девушками парой слов, улыбалась и излучала бодрую уверенность. Именно то, что нужно, думала Винтер. Судя по лицам остальных, все они задавали себе один и тот же вопрос: «Во что это, черт возьми, я вляпалась?» Они нагоняли подруг, жарко перешептывались, шагая рядом, и опасливо посматривали на Джейн, шедшую впереди, или оглядывались на Винтер. И все-таки ни одна из них не покинула строй.
Абби замедлила шаг и, постепенно отстав, поравнялась с Винтер. Вид у нее был обеспокоенный.
— Передали из головы колонны, — сказала она. Любая весть на марше разносилась по всему войску со скоростью искры, бегущей по пороховой дорожке. — Мы сворачиваем с тракта. Зададим Жару выводит остальных всадников вперед.
Новобранцы, подражая ветеранам, приноровились называть командира кавалеристов по прозвищу.
— Значит, Орланко близко, — произнесла Винтер. И, запрокинув голову, глянула на солнце, стоявшее почти в зените. Бой будет сегодня. Может быть, завтра, но скорее всего, сегодня. Орланко не может позволить себе выжидать, а у нас в обрез припасов.
Верно. Сегодня. — Абби судорожно сглотнула. Рука ее цепко сжимала приклад мушкета, дуло покоилось на плече. — Думаешь, мы победим?
— Думать — не наше дело, — ответила Винтер. — Мы вступили в армию, а стало быть, дали согласие драться там и тогда, где и когда сочтут нужным полковник Вальних и другие офицеры. Будем ли мы драться вообще, решать им, а мы должны положиться на их решение. Позволить каждому рядовому задумываться об этом самостоятельно — первый шаг к поражению.
— Верно, — повторила Абби. — Верно.
И спросила, глядя на спины идущих впереди девушек:
— Как полагаешь, они справятся?
Винтер кивнула.
— Полагаю, да. И все остальные тоже.
— Хорошо. — Абби глубоко втянула воздух и медленно выдохнула. — Хорошо.
Неужели она тоже так нервничала перед первым боем? «Вполне вероятно, и я так тряслась от страха, что этого не сознавала».
Впереди тракт поворачивал налево, но лейтенант в синем мундире уже направлял колонну вправо. Они проломились через узкую полосу деревьев, затем протопали по капустному полю, проложив грязно-бурую тропу поперек ровных гряд со зреющим урожаем. Дорогу сюда преграждала низкая каменная стена сухой кладки, но головной батальон разобрал камни, оставив широкий проход для повозок и орудий. По ту сторону ноля невысокий холм полого поднимался к травянистому гребню, на котором мирно паслись несколько дойных коров, безразлично взирая на непрошеных гостей.
На ближнем склоне холма разворачивалась армия Януса бет Вальниха. Здесь уже были первый и второй батальоны Первого колониального, сомкнулись в боевую колонну вокруг полковых флагов. Сержанты выкрикивали приказы подошедшим новобранцам, сгоняли тех, кто вооружен пиками, в громадную толпу, и она беспорядочно клубилась за боевым построением Первого колониального. Новобранцев с мушкетами отправляли выше по склону, к самому гребню. Повозки остались внизу, у подножия холма, зато пушки вкатили наверх, перевалили через вершину и скрылись из виду.
Винтер заметила, что далеко обогнавшая их Джейн о чем-то говорит с Маркусом, и вместе с Абби заторопилась вперед.
— Игернгласс! — воскликнул Маркус. — Я хотел…
Он осекся, глянул на юные девичьи лица рядовых, которые полукругом обступили их, пожирая глазами капитанский мундир, и смятенно почесал бороду.
— Подойдите-ка сюда, — сказал он.
Винтер шагнула вперед, и Маркус, повернувшись спиной к остальным, едва слышно проговорил:
— Послушай. Полковник поместил вас в середине позиции. В некотором роде это самая безопасная позиция, но перестрелка будет жаркая. Я не… словом, если хочешь, чтобы вашу роту перевели в резерв, я это сделаю. Эти девушки уже доказали свою правоту, и никто не перестанет их уважать.
— Сэр, — произнесла Винтер, — они здесь не затем, чтобы что-то доказывать.
Я не верю, что ты с легким сердцем пошлешь их на смерть! — прошипел Маркус. — Это недостойно мужчины!
Винтер не сумела сдержать улыбки. Как там однажды отметил Янус? «Когда дело касается женщин, Д’Ивуар становится настоящим рыцарем, защитником прекрасных дам».
— Они с вами не согласятся, сэр. И я думаю, вы это знаете, иначе не стали бы говорить с глазу на глаз.
— Ладно. — Маркус оглянулся через плечо и покачал головой. — Ладно. Ты помнишь план.
— Так точно, сэр.
Капитан жестом указал вверх по холму, на свободное место перед двумя батальонами в боевом построении.
— Двигайтесь туда. Займите около ста ярдов позиции и ждите сигнала.
Винтер четко козырнула:
— Есть, сэр!
Когда Маркус, все еще качая головой, ушел, Джейн похлопала ее по плечу:
— Что он хотел?
— Предложить нам последний шанс выйти из игры.
Джейн рассмеялась.
— Похоже, осада Вендра его так ничему и не научила.
Пушки заговорили сразу после того, как армия развернулась к бою.
Боевое построение не отличалось сложностью. Впереди от того места, где стояла Винтер, на дальнем склоне холма длинной цепью расположилась артиллерия. Посередине, прямо перед ними, разместили полевые орудия Пастора, а фланги занимала пестрая смесь реквизированных в городе пушек поменьше. Где-то внизу еще оставались осадные орудия, снятые с речных укреплений, но на то, чтобы на руках втащить их на позицию, пришлось бы потратить целый день.
За артиллерией и на ближнем склоне холма, дабы раньше времени не попадаться на глаза противнику, длинной разрозненной цепью выстроились добровольцы, вооруженные мушкетами. Это была не та тесная, плечом к плечу, боевая шеренга, в какой Винтер ходила на хандарайских аскеров, но свободный, куда более редкий строй, где еще оставалось достаточно пространства между соседними солдатами. Винтер стояла в центре участка, занятого девичьей ротой. Справа и слева, ярдах в двенадцати от нее, заняли место Джейн и Абби.
Ниже этого кордона колоннами по две роты ждала закаленная пехота Первого колониального — все четыре батальона. Расстояние позволяло при необходимости развернуть каждую из них в шеренгу либо, напротив, создать огневой мешок, поливаемый мушкетными залпами, если придется стать в каре и отражать кавалерийскую атаку.
И наконец, еще сотней ярдов ниже теснились добровольцы с пиками и копьями. Офицеры Первого колониального согнали их, как пастушьи псы, в широкий, по несколько десятков человек в шеренге, прямоугольный строй, над которым, точно лапы гигантской, опрокинутой на спину сороконожки, колыхались древки пик и копий. Чего они намеревались этим добиться, оставалось для Винтер загадкой, поскольку без надлежащей подготовки всякое построение неминуемо рассыплется, как только шеренги тронутся с места. Впрочем, как сама она сказала Абби, думать об этом — не ее дело.
Первое ядро с надрывным лающим воем пролетело над гребнем холма, миновало стоявшие на склоне войска и с чавканьем зарылось в недра капустного поля. Все как один повернули головы, провожая взглядами полет этого ядра, и невольно содрогнулись, когда через миг над полем боя раздался грохот взрыва. За первым выстрелом последовал другой, затем третий, и постепенно одиночные взрывы слились в нескончаемые раскаты грома, которому, казалось, не будет конца. Канониры герцога не могли разглядеть ничего, кроме расположенных по ту сторону гребня батарей Первого колониального, а потому все снаряды летели именно туда, по большей части оставаясь невидимыми с того места, где стояла Винтер. Лишь изредка случайное ядро, отскочив рикошетом, взвивалось над вершиной холма или, подобно первому, с заунывным воем пролетало над головами солдат.
«Что ж, пока неплохо». Девушки не дрогнули и не бросились наутек при первом же звуке выстрела — хотя в этом Винтер и раньше не сомневалась. Ликующий крик вырвался у добровольцев, когда пушки Пастора открыли ответный огонь. Этот грохот был ближе и заметно громче, и после каждого выстрела над очередной пушкой вырастал столб дыма, как будто на гребне холма разожгли два десятка сигнальных костров. Пороховой дым, в отличие от обычного, не поднимался к небу, но зависал кольцами над полем боя, раздираемый ветром в причудливые клочья. Ноздри Винтер обжег резкий характерный запах пороха.
Время тянулось до нелепого медленно. Напряжение тисками сдавило плечи. Винтер слишком хорошо было знакомо это чувство — бой уже начался, другие сражаются и гибнут, а ей остается только ждать. От такого можно сойти с ума. Вдалеке, невидимые, грохотали пушки Орланко, и орудия Первого колониального отрывисто рявкали в ответ, ядра разрывали воздух или, ударившись о землю, взбивали фонтаны пыли. Раз или два Винтер различила крики, когда меткий снаряд разорвался среди орудийного расчета. Вскоре первые раненые — те, кому еще повезло устоять на ногах, — уже брели, ковыляя, от линии огня.
Если она верно поняла план Януса, ждать оставалось совсем недолго. Винтер подала знак Абби и Джейн, и обе подбежали к ней. Тревога и напряжение явственно читались на их лицах, но Джейн, к удивлению Винтер, была особенно бледна и вздрагивала от каждого недалекого взрыва.
— Напомните всем, как надо действовать, — сказала Винтер. — Не подпускать противника слишком близко. Стрелять и отступать, как только они двинутся. И пусть не забудут, что надо ждать двух сигналов.
Джейн и Абби молча кивнули и отправились в разные стороны вдоль строя, обмениваясь несколькими словами с каждой из девушек. Винтер заметила движение на флангах, где стояли другие добровольческие роты, чьи офицеры сейчас занимались тем же. Когда раненые прошли через их позиции, направляясь в тыл, тут и там их примеру последовали несколько окончательно упавших духом добровольцев. Одни норовили присоединиться к кучке раненых, другие попросту бросили мушкеты и пустились наутек под улюлюканье недавних сотоварищей. В регулярной армии такой проступок подлежал наказанию вплоть до расстрела, но здесь офицеры, занятые другим делом, ограничились громкой бранью.
Винтер удовлетворенно отметила, что вся ее рота осталась на месте. Впрочем, не будь они так безрассудно отважны, их бы здесь сейчас и вовсе не было.
От замерших в ожидании батальонов Первого колониального рысью прискакал всадник — Фиц — и замахал шляпой, чтобы привлечь внимание. Затем резко выбросил руку и прокричал, с трудом перекрывая пушечный рев:
— Первая шеренга, вперед! Подойти на расстояние выстрела и открыть огонь!
И, развернув коня, двинулся вдоль строя, дабы удостовериться, что приказ услышали все до единого. Винтер набрала полную грудь воздуха и прокричала:
— Вперед! Не бегом, шагом!
Рота за ротой добровольцы тронулись с места. Им не хватало четкости, с какой под мерный стук барабанов движутся части регулярной армии, они скорее смахивали на вооруженную до зубов толпу, которой вздумалось выбраться на вечернюю прогулку. Людям от природы свойственно сбиваться в кучу, чтобы поддержать друг друга, и скоро все офицеры уже метались с края на край вверенных им рот, разгоняя эти скопления и грозно напоминая, что толпа — лучшая цель для вражеского огня. Винтер, Абби и Джейн последовали их примеру, растаскивая девушек в стороны, когда грохот канонады заглушал все словесные внушения.
Едва они перевалили через гребень холма, орудия Пастора стихли, и взмокшие пушкари повалились на землю, радуясь хотя бы краткой передышке. Артиллерия Орланко продолжала огонь. Густой дым заволакивал все дальше двух-трех шагов, но и в нем были различимы вспышки далеких выстрелов — словно всполохи молний, за которыми миг спустя следовали грохот и вой летящих ядер. В этот зловещий хор вплетались и крики людей: неплотные ряды добровольцев были не самой удобной мишенью для артиллерийского огня, но все же то тут, то там смертоносный металл врезался в живую плоть. Завеса дыма скрывала потери, пропуская лишь стоны, душераздирающие вопли и божбу бесплотных призраков.
А затем — будто развернули исполинский занавес — добровольцы ступили за пределы дымной пелены и ясно увидели нисходящий склон холма и простершуюся под ним долину. Все застыли па месте, точно завороженные, и по строю раздались крики офицеров: «Вперед!» Винтер присоединилась к этим крикам. Краем глаза она посматривала под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть, но все ее внимание было поглощено открывшимся впереди зрелищем.
По ту сторону долины, ярдах, наверное, в восьмистах, виден был другой холм, заметно выше того, через который только что перевалили добровольцы, однако более пологий. На его вершине разместилась артиллерия Орланко — такой же длинной цепью, как их собственная, и точно так же скрытая облаком порохового дыма. Преимущество герцога в тяжелых орудиях наглядно демонстрировали размеры дульного пламени.
Вниз по склону, прямо перед орудиями, спускались под боевыми знаменами шесть батальонов пехоты герцога. Они начали движение раньше добровольцев и, пройдя через позиции своей артиллерии, направлялись к подножию холма. Сейчас они развертывались из колонны в цепь, и видно было, как роты четко разворачиваются позади головных частей, занимая свои места в боевом строю. Расстояние между батальонами было невелико, и, когда маневр завершился, противник представлял собой сплошную синюю полосу в три шеренги шириной и свыше тысячи ярдов длиной.
На флангах, далеко позади наступающей пехоты, ждали, выстроившись неплотными клиньями, эскадроны кирасир. Они разделились на две части, слева и справа от пехоты, идя шагом, чтобы не нагонять фланговые батальоны. На таком расстоянии невозможно было различить отдельных людей в этом скопище мундиров и лошадей, но когда тяжелые всадники двинулись вперед, нестерпимо засверкали па солнце стальные нагрудники, что и дали название этому роду кавалерии. Путь их был кое-где отмечен кроваво-красными пятнами, расплескавшимися на синем — там, где пушечное ядро настигло коня, всадника или обоих разом. Видно было также, как через долину, отступая перед надвигающейся пехотой, скачут несколько кавалеристов Зададим Жару.
— Шевелись! — крикнула Винтер, взмахом руки подгоняя девушек вперед. — Живей, живей!
Дно долины рассекал узкий, с каменистым ложем ручей, слишком мелкий, чтобы стать серьезным препятствием. Склоны по колено поросли травой; она не могла послужить укрытием — зато там запросто можно было вывихнуть лодыжку, запнувшись о коварно затаившийся камень. Едва добровольцы двинулись вперед, орудия Пастора вновь открыли огонь, поднимая фонтанчики пыли по краям вражеского строя и среди кирасир. Пушкари Орланко стремились прежде всего нанести урон артиллерии Януса: трудная, почти невозможная задача, требующая меткой стрельбы; в то же время противник их предпочитал бить по куда более заманчивой цели — тесным скоплениям тяжелых всадников.
Когда добровольцы спустились на относительно ровное дно долины, стали слышны барабаны вражеской пехоты. Навязчиво-размеренный перестук маршевой дроби, похожий на тиканье великанских часов, нарастал с каждой минутой, покуда не заглушил грохотанье пушек. Стена синих мундиров являла собой грозное зрелище: шеренги солдат с мушкетами, как полагается, на плечо, позади них верховые офицеры со шпагами наголо, боевые знамена бьются на ветру. Добровольцы Януса в неказистой штатской одежке с черными нарукавными повязками смотрелись убого в сравнении с этим великолепием. Расстояние между ними неуклонно сокращалось.
Когда до противника осталось семьдесят пять ярдов, Винтер скомандовала стоять. Строй добровольцев, и до того неровный, остановился в еще большем беспорядке, поскольку командир каждой роты самостоятельно решил, когда следует отдать команду. Девушки замерли, не отрывая глаз от размеренно надвигавшейся синей цепи, как будто на них неотвратимо катилась лавина.
— Готовьсь! — прокричала Винтер.
Абби и Джейн подхватили команду. Мушкеты взлетели к плечам, клацнули курки.
— Целься!
На занятиях эту команду выделяли особо. Обычный пехотинец, зажатый в тесном строю плечом к плечу, мог стрелять и не целясь, но все равно вперед. У них, в неплотной цепи, каждый выстрел был на счету. С другой стороны, промахнуться сейчас будет непросто. Солдаты герцога были уже в пятидесяти футах, чуть ниже строя добровольцев — синяя стена, протянувшаяся в обе стороны, насколько хватало глаз.
Где-то дальше вдоль строя затрещали первые выстрелы. Винтер, не дожидаясь, пока стрельба заглушит ее голос, резким движением опустила руку:
— Пли!
Это не был настоящий залп, исторгнутый в единой смертоносной вспышке. Кто-то, услышав команду, шагнул вперед, кто-то переступил с ноги на ногу или целился, поднимая мушкет, — и отрывистый треск выстрелов растянулся дольше, чем на полминуты. Розовато-белые всполохи дульного пламени тотчас поглотили клубы порохового дыма. Пока еще дымная пелена не сгустилась настолько, чтобы заслонить противника, и Винтер отчетливо видела результаты залпа. Сраженные выстрелами пехотинцы оседали наземь, валились замертво, выкатываясь из шеренги, или корчились, зажимая раны. На миг безупречный строй наступающих батальонов рассыпался и смялся — но тут же сошелся в прежнем порядке, как озерная гладь сходится над брошенным в воду камнем, и неумолимо продолжил движение. Солдаты переступили через тела убитых и раненых, сомкнули ряды и вновь зашагали в такт повелительному ритму барабанов.
— Заряжай! — выкрикнула Винтер.
Почти все девушки, не дожидаясь приказа, уже лихорадочно возились с подсумками и шомполами. То и дело кто-нибудь взвизгивал или разражался бранью, уронив пулю либо рассыпав порох. Скрежет шомполов о дула смешивался с барабанным рокотом подступавшей пехоты.
— Огонь по готовности! — прокричала она.
Тратить время на новый залп не имело смысла. С обеих сторон строя уже трещали выстрелы, и подчиненные Винтер, едва зарядив, одна за другой вскидывали мушкеты и целились сквозь клочья порохового дыма. Вновь мушкетные дула изрыгнули всполохи розовато-белого пламени, и в цепи синих мундиров появились новые бреши. Без ошибок не обходилось: кто-то взял слишком высоко или выстрелил прежде, чем выровнял мушкет, и пуля всего лишь взрыхлила землю и дерн в двух шагах впереди. По меньшей мере один шомпол, забытый в дуле, взвился в воздух и, неистово крутясь, полетел прочь, словно палка, брошенная собаке.
«Вот оно».
Винтер не сводила глаз с вражеских лейтенантов, которые расхаживали или разъезжали верхом позади своих солдат. Вокруг было слишком шумно, чтобы на таком расстоянии расслышать приказы, зато жесты офицеров были ей очень хорошо знакомы. Да и вряд ли кто-то из добровольцев мог не заметить, что батальоны герцога остановились, затем первая шеренга припала на колено, и солдаты заученно вскинули к плечам мушкеты.
— Ложись! — что есть силы, срывая голос, крикнула Винтер. И сама в тот же миг бросилась ничком, разбросав руки в траве и вжавшись лицом в землю. Судя по тому, как справа и слева мгновенно наступило затишье, команду услышали и выполнили. «Боже милостивый, надеюсь, что это так…»
И тут со стороны противника грянул настоящий залп, плотный и убийственно четкий. Сотни мушкетных выстрелов слились в единый рев; он волной накрыл Винтер, отдаваясь нестерпимым звоном в ушах. Земля явственно содрогалась под ней, осыпаемая ударами пуль. Распластавшись ничком, она укрылась от выстрелов, но не стала неуязвима, и не сразу удалось убедить себя, что ее не задело случайной пулей. Подтянувшись на локтях, она подняла голову, но ничего не разглядела — противник до сих пор оставался невидим в густом бурлящем дыму собственного залпа.
— Встать! — выкрикнула Винтер. — Огонь по готовности!
Она слышала, как Джейн и Абби повторяют команду, и у нее отчасти отлегло от сердца, но крики, стоны и проклятия, разносившиеся над полем боя, звучали сейчас не только со стороны противника. Невозможно было различить, кто кричит и стонет от боли, мужчина или женщина, но, когда Винтер наконец поднялась на ноги, не все в роте последовали ее примеру. Ранены ли те, кто остался лежать неподвижно, мертвы или просто окаменели от страха, ей не дано было знать.
Снова затрещали мушкетные выстрелы, и пороховой дым окутал позиции. Сквозь эту завесу прочие роты виделись вереницей расплывчатых силуэтов, их то и дело подсвечивали вспышки розовато-белого пламени. После первого залпа батальоны герцога, по-прежнему остававшиеся под огнем, перешли от организованной стрельбы к испытанному армейскому методу — палить как можно быстрее и во что получится попасть. Рота Винтер и прочие добровольцы поступали так же.
Тогда-то и началась подлинная бойня: противники осыпали друг друга пулями, сцепившись на ближней дистанции, как борцы в клинче. Винтер только и оставалось, что раз за разом кричать: «На месте! Огонь! На месте! Огонь!» — пока она не надсадила горло до сиплого карканья. Воздух был густо смешан с пороховым дымом, и сердце неистово колотилось, едва не выпрыгивая из груди.
Парадокс этого боя заключался в том, что ни одна сторона не могла разглядеть результата своей стрельбы по врагу, скрытому густой завесой дыма, зато хорошо видела всю тяжесть собственных потерь. Пробираясь между неясных, окутанных дымом фигур, Винтер слышала тонкий посвист пуль, пролетавших мимо, и бессильно смотрела, как то и дело одна из фигур оседает и замертво валится наземь. В двух шагах впереди нее какая-то девушка вдруг тихо ойкнула, выронила мушкет и скрючилась пополам. Другая пронзительно кричала, катаясь по траве и зажимая раненую ногу. Смутные силуэты мелькали мимо, брели с ранением в тыл, а может быть, целые и невредимые, удирали с поля боя — не разберешь.
Винтер знала, что противнику приходится гораздо хуже. Наверняка хуже. Ее люди, рассыпавшиеся ио полю, могли припасть на колено или выступить из пелены порохового дыма и прицелиться по вспышкам вражеских мушкетов. Солдаты герцога, скованные строем, могли лишь заряжать и стрелять вслепую, в то время как их плотные шеренги служили превосходной мишенью. Вот только их было намного больше, чем добровольцев, — больше рук, способных держать мушкет, больше жизней, которые можно швырнуть в мясорубку боя.
Отступаем на холм! — бросила Винтер. — Бегом! Увеличить дистанцию!
И сама двинулась назад к холму, не бегом, а медленным шагом, держась лицом к противнику. Джейн — «хвала господу» — продолжала кричать, и девушки выполняли приказ. Одна за другой появлялись они, словно призраки, из седых клубов дыма, крепко стискивая мушкеты в почерневших от пороха руках.
— Она мертва! — причитал кто-то. — Я своими глазами…
— Кто-нибудь видел…
— Мою сестру ранили в ногу, она еще…
Продолжать огонь! — исступленно каркнула Винтер. — Заряжай! Пли!
И вновь затрещали выстрелы — вначале робко, но потом все уверенней. Девушки вскидывали мушкеты, и теперь Винтер видела их лица: одни — мрачно-непреклонные, другие — в слезах, пробившихся сквозь черную пороховую пыль. Одна из них судорожно дернулась, и алая кровь струей брызнула из ее груди, заливая блузку. Она подняла мушкет к плечу, выстрелила — и навзничь повалилась в траву.
В беспорядочном грохоте пальбы раздался новый звук — трель барабана, не низкий размеренный ритм марша, но быстрая, учащенная дробь атаки. Винтер явственно представила, как шесть тысяч штыков разом покидают чехлы и, сверкнув на солнце острыми гранями, со щелчком закрепляются под мушкетными дулами.
— Назад! Вверх по холму — бегом!
Остаться и отражать эту атаку было бы самоубийством. Части в боевом построении пройдут через чахлую цепь добровольцев, точно камень, брошенный в толщу тумана. Зато пехоте, скованной плотным строем, нелегко будет настигнуть своего более проворного противника.
Вражеская шеренга блеснула несколькими вспышками дульного пламени — солдаты стреляли на бегу. Девушки развернулись и бросились бежать, а Винтер задержалась, высматривая в дыму отставших. Пули тонко свистели над головой, но она медлила до тех пор, пока из дымной завесы, оставлявшей на синих мундирах невесомые клочки, не возникла передовая шеренга герцогской пехоты. Тогда Винтер сорвалась с места и вслед за своей ротой опрометью помчалась вверх по склону, заметив мелькнувший далеко впереди знакомый силуэт Джейн.
Тут и там вдоль наступающего строя вспыхивали краткие стычки — доброволец, отставший от своих, бросался в бой или пытался защитить раненого товарища. Солдаты Орланко, наставив мушкеты, точно копья, насаживали несчастных на примкнутые штыки и с ликующими криками продолжали подъем. Один раз Винтер увидела, как худенькая фигурка — она даже не поняла, паренек или девушка — выметнулась из травы, словно фазан, вспорхнувший из-под ног охотника, но тотчас рухнула, сраженная выстрелом мушкета.
Тем не менее большинство добровольцев благополучно ускользнуло от погони, и пехотинцы быстро осознали тщетность своих усилий. Они замедлили ход, затем и вовсе остановились, и сержанты, бранясь на чем свет стоит, тут же принялись выравнивать шеренги. Солдаты улюлюкали, глядя на паническое бегство противника.
Стой! — прокричала Винтер. — На месте… огонь!
Вот он — момент истины. Традиционная армейская мудрость гласит: если солдаты, сломав строй, обратились в бегство, их невозможно принудить вернуться в бой, пока враг не скроется из виду, а дисциплина и страх перед офицерами не пересилят в них ужас сражения. Будь это так, добровольцы и дальше бежали бы без оглядки, минуя артиллерийские позиции и батальоны Первого колониального, и, скорее всего, ввергли бы в панику стоявших в тылу пикинеров.
С другой стороны, как говорил Маркус, объясняя план полковника, это уже совсем другая армия и другие солдаты. Им не надо заботиться о том, чтобы поддерживать строй, и, что гораздо важнее, у них есть цель, нечто большее, чем просто желание выжить или страх перед возможным наказанием. Янус сделал ставку на то, что добровольцы, объединенные общей целью, окажутся более стойкими, нежели их закосневший в подчинении уставу противник.
Винтер пока не знала, прав ли он касательно других добровольцев, но вздохнула с облегчением, видя, что по крайней мере девушки Джейн намерены опровергнуть тактические постулаты. По команде они остановились и, пока Винтер бежала к ним вверх по склону, вновь зарядили мушкеты и открыли огонь, разом прервав злорадное улюлюканье противника. Всё новые выстрелы загремели по добровольческой цепи — хотя кое-кто из новобранцев, вне сомнения, дал деру, в большинстве своем они подтвердили правоту Януса. С минуту солдаты герцога бездействовали, огорошенно слушая свист пуль над головой и глядя, как тут и там валятся замертво их товарищи. Затем, не обращая внимания на крики офицеров, которые все пытались выровнять строй, они начали стрелять в ответ. Снова над полем боя сгустился пороховой дым, и адское действо продолжилось — смутные, едва различимые фигуры людей стреляли и падали в судорожных вспышках дульного пламени.
Винтер отчетливо представляла себе замешательство вражеского командира. Мушкетные выстрелы грохотали без умолку, но и ответный огонь добровольцев, казалось, не ослабевал. Если противника невозможно подавить огневой мощью, следует пустить в ход холодное оружие, но стоило пехотинцам герцога двинуться вперед, враги с легкостью бесплотных призраков ускользали из пределов досягаемости, а когда движение батальонов прекращалось — останавливались и вновь открывали огонь. Еще дважды солдаты, взвинтив себя криками «Ура!», бросались в атаку — и оба раза добычей их становилась только жалкая горстка отставших от строя.
Зато добровольцы теперь чувствовали себя все уверенней. Свистели пули, то здесь, то там падали раненые и убитые, но все же прицельно бить по разомкнутому строю куда трудней, чем по плотным упорядоченным шеренгам регулярной пехоты. Не бездействовали и пушки Януса, перенесшие огонь на пехоту, и пушечные ядра, описав дугу, насквозь пропахивали вражеский строй. И когда порыв ветра пробивал бреши в сплошной завесе дыма, они могли наглядно оценить урон, нанесенный врагу. Трупы в синих мундирах ковром выстилали весь нелегкий путь батальонов по дну долины и по склону холма, громоздясь грудами там, где они останавливались, чтобы ввязаться в перестрелку с добровольцами.
Кто бы там ни командовал войсками противника — Орланко, Торан, какой-нибудь армейский полковник, — у него в запасе теперь оставалась лишь одна козырная карта.
«Как долго он будет колебаться, прежде чем пустит ее в ход?..»
— Абби!
Крик Джейн оторвал Винтер от размышлений, и она вернулась к тому, что происходило здесь и сейчас — на холме, среди клочьев порохового дыма. Она увидела сбившихся в кучку девушек и бросилась к ним, пытаясь хоть что-то расслышать в оглушительном грохоте мушкетных выстрелов.
Разойдись! — прохрипела Винтер. Голос у нее безнадежно сел, и в конце концов она принялась хватать девушек за руки и расталкивать в стороны. — Не подставляйтесь под пули! Разойдись!
Винтер! — Джейн склонялась над распростертой на земле Абби. Голос ее был такой же сиплый, сорванный. — Она, наверное, ранена, только я никак не могу найти, куда угодила пуля.
— Нам нужно…
Помоги ей! просипела Джейн. Глаза ее были широко раскрыты, рыжие волосы, покрытые слоем пыли, стали почти седыми. Рука, которую она протянула к Винтер, потемнела от грязи, источенной потеками пота.
«Черт!»
Винтер посмотрела на Абби, затем оглянулась в сторону противника.
«Черт, черт, черт!»
Она опустилась на колени возле девушки, резким взмахом руки отогнав Джейн.
Абби лежала на боку. Винтер взяла ее за плечо и рывком перевернула на спину. Рука Абби безвольно упала в траву. «Не время осторожничать. Если она мертва…» Проверить пульс было немыслимо — все заглушал неумолчный грохот мушкетов и пушек.
Справа, у самых волос, виднелся сгусток запекшейся крови, и от него тянулась липкая подсыхающая струйка. Винтер осторожно потрогала ее пальнем, страшась ощутить зловещую подвижность кости, которая означала бы, что та раздроблена, — по обнаружила лишь тонкий бугорок разодранной кожи. Рот Абби приоткрылся, и она тихо застонала.
— Она жива! — Джейн обвила Винтер руками и стиснула с такой силой, будто в этом и впрямь была ее заслуга. — Мы должны вытащить ее отсюда!
— Нельзя бросать роту, — возразила Винтер. — Найди пару девушек повыше ростом и…
Она осеклась. В грохоте выстрелов и взрывов возник новый, едва различимый звук. Не улюлюканье, не «Ура!» идущей в атаку пехоты — грозный, пронзительный, леденящий душу клич. И вслед за ним — отдаленный топот копыт.
— Бежать, пробормотала Винтер. Попыталась крикнуть громче, но с губ сорвался только сиплый писк. Бежать! Джейн, прикажи им бежать!
— Я возьму Абби…
— Нет! — Винтер вскочила и крепко схватила ее за руку. — Скорей! У нас нет времени!
Джейн не сразу сообразила, что происходит, и Винтер успела протащить ее несколько шагов, прежде чем та опомнилась:
— Что ты творишь? Нельзя же бросить ее на…
— Нет времени! — выдохнула Винтер. Из дымной пелены возникли еще двое — девушки Джейн. Винтер свободной рукой перехватила одну из них, и та ойкнула от неожиданности.
— Помогите увести ее! — бросила Винтер, кивком указав на Джейн. Нам надо бежать. Назад, к Первому колониальному.
Откуда-то у нее взялись силы в последний раз прокричать во весь голос:
— Бегом! Через холм, на ту сторону! Бегом!
Постепенно — «хвала господу» — те, кто еще не окончательно сорвал голоса, повторили этот крик и разнесли его по всему строю. Две девушки подхватили Джейн под руки и, невзирая на все приказы и возражения, поволокли вверх по холму, прочь от того места, где осталась лежать Абби. К моменту, когда они выбрались из порохового дыма, никто уже не мог сомневаться, что мешкать нельзя.
Кирасиры, обогнув фланги пехотного строя, с двух сторон сходящимися клиньями надвигались на добровольцев. Даже если бы те примкнули штыки, кавалерийскую атаку невозможно остановить иначе, как в плотном строю. Именно потому в конце концов построение плечом к плечу и вошло во все учебники военного искусства — без надежной стены штыков пехота неизбежно оставалась уязвима перед внезапным прорывом вражеской конницы.
Добровольцы мчались изо всех сил. Это был уже не размеренный бег, которым они уходили от пехоты, но настоящее паническое бегство. Кто-то, потеряв голову от страха, бросал мушкет, иные падали наземь и замирали, надеясь, что их не заметят. Кирасиры уже нагнали тех, кто слишком поздно пустился бежать, наотмашь рубили саблями и топтали конями израненные тела.
Рота Винтер в центре строя уяснила опасность раньше других. Они неслись что есть духу — даже Джейн, которая уже вырвалась от своих надсмотрщиков, — и добрались до артиллерийских позиций прежде, чем их настигли всадники. Артиллеристы, с огнем наготове стоявшие у пушек, жестом указали им продолжать движение. Взлетая на гребень холма, Винтер слышала, как впереди размеренно бьют сигнал барабаны Первого колониального.
«Каре, каре, в каре стройся!»
Кирасирам следовало бы осадить коней сразу, как только они обратили противника в бегство, — но их весь день обстреливали, и жажда мести, соединившись с охотничьим азартом, гнала их дальше. В дыму так легко было скакать, догоняя очередного беглеца, изрубить его и тут же помчаться за следующей жертвой. Когда всадники опомнились, они уже оказались в досягаемости пушечного выстрела.
Одна за другой гулко грохнули пушки, изрыгая картечные заряды в гущу приближавшейся конницы. Смертоносные рои металлических шариков разлетались с жужжанием, жаля, точно шершни, пробивая огромные бреши в рядах эскадронов, разрывая и коней, и всадников. Уцелевшие кирасиры, пылая местью, ринулись было мстить, но большинство пушкарей уже присоединилось к бегущим добровольцам, а оставшиеся проворно нырнули под еще дымящиеся дула пушек, где их были бессильны достать кавалерийские сабли.
Разогнавшись, кирасиры уже не могли прервать атаку. Лавина всадников перевалила через гребень холма и хлынула вниз по склону — вслед за Винтер и ее ротой, к позициям Первого колониального. Все четыре батальона перестроились синими ромбами, ощетинясь острой сталью штыков. Сержанты, стоявшие позади строя, во все горло орали добровольцам, чтобы те пригнулись и не перекрывали полосу обстрела. Другие махали беглецам, призывая их в глубь каре.
Винтер, едва держась на ногах, вырвалась вперед и повела свою роту к знаменам первого батальона. То ли ее кто-то узнал, то ли солдатам приказали пропустить добровольцев, но ряды штыков разомкнулись прежде, чем девушки с разгона угодили на острия. Они хлынули в брешь, кубарем катясь в середину каре, в изнеможении, точно сломанные куклы, валились на траву и жадно хватали ртом воздух.
«Джейн».
Винтер отыскала ее взглядом — та стояла на четвереньках, всхлипывая и одновременно заходясь кашлем. Она опустилась на колени, чтобы помочь подруге, но Джейн бешено глянула не нее и жестом отогнала прочь. Винтер выпрямилась, моргая, и протерла глаза грязным рукавом.
Проход, открытый для них в каре, уже сомкнулся. Кирасиры стремительно приближались — рослые мужчины на могучих конях, в нестерпимо сверкающих нагрудниках и с обнаженными саблями. Время знакомо застыло — семьдесят ярдов, пятьдесят, сорок…
И добрая дюжина глоток разом гаркнула:
— Первая шеренга, пли!
Маркус
«Мы дали им зайти слишком далеко вперед, — думал Маркус и стискивал кулаки, глядя на хлынувших с вершины холма добровольцев. Карис милостивый! Это будет настоящая бойня».
Он ожидал, что вплотную за беглецами появится вражеская конница, но этого не случилось. Видимо, какой-то здравомыслящий офицер отдал приказ отступать задолго до того, как кирасиры ворвались в строй добровольцев, и те вовремя проскочили артиллерийские позиции, дав возможность пушкарям обрушить на конницу последний, сокрушительный залп картечи. Поредевшие ряды всадников, перевалив через гребень холма, скакали галопом, пришпоривали коней и неистово размахивали саблями, но они потеряли строй, и их осталось мало, слишком мало для успешной атаки.
«Они не прорвут каре».
Добровольцы еще бежали со всех сторон, огибая строй полка или пробираясь через шеренги, но Маркус уже позволил себе усмехнуться и на долю секунды пожалеть приближающихся всадников.
«Бедные храбрые ублюдки!»
Им предстояло дорого заплатить за безудержную погоню. Едва кирасиры оказались на расстоянии выстрела, батальоны грянули дружным мушкетным залпом, опрокидывая коней и вышибая всадников из седла. Ответная атака на стену штыков стала бы для них самоубийством, но точно так же самоубийственно было осадить лошадей и разворачиваться под огнем мушкетов. Кирасирам оставалось одно — скакать дальше под залпами флангов и арьергарда, растекаться среди каре, как разбивается на струйки ручей, встретив по пути камень. К тому времени, как они выбрались за пределы мушкетного залпа, грозная конница превратилась в разрозненную горстку охваченных паникой людей и животных и ударилась в беспорядочное бегство.
— Редкому капитану кавалерии удается сдержать своих солдат, когда они видят перед собой врага, — сказал Янус. — Надеюсь, ваш капитан Стоукс возьмет на заметку последствия такой удали.
— Сомневаюсь, сэр.
Губы Януса дрогнули в легкой усмешке.
— Я тоже.
Маркус окинул взглядом каре первого батальона. На долю его людей в этом бою не выпало ничего опаснее, чем пальнуть из мушкета по скачущему мимо кирасиру, а потому строй остался в отменном порядке. Пространство внутри каре было заполнено добровольцами одни сидели на траве, другие так и лежали там, где упали без сил, переводя дух после отчаянного бегства. Среди грязно-бурой толпы промелькнуло синее пятно армейского мундира, и Маркус узнал лейтенанта Игернгласса. Это означало, что по крайней мере некоторые из изнуренных людей вокруг него — женщины. Сейчас, конечно, женственного в них осталось мало, тем более что они буквально с ног до головы были измазаны грязью и запекшейся пылью. Кто-то наскоро перевязывал раны, и Маркус ощутил болезненный укол вины.
«Почему я смирился и не настоял на своем?»
— Капитан! — окликнул Янус.
— Прошу прощения, сэр. Что вы сказали?
Я сказал, что мы должны воспользоваться моментом. Возьмите добровольцев и атакуйте противника. Артиллерия вас поддержит.
Добровольцев? — Маркус оглянулся на обессиленную толпу. — Но…
— Пикинеры еще не вступали в бой, — отрезал полковник.
— Может быть, Первый колониальный…
— Капитан! — одернул Янус. — Мне некогда с вами спорить. Либо вы сейчас же начнете атаку, либо я найду, кто сделает это вместо вас.
Есть, сэр! — Маркус вытянулся в струну и отдал честь. — Сию минуту, сэр!
Он метнулся к границе каре, протиснулся между опешившими солдатами и бегом пустился но полю боя к пикинерам. Все это время они так и стояли прямоугольным строем — разве что наставили пики и заулюлюкали, когда мимо них галопом пронеслись вражеские всадники. Маркус помахал шляпой армейскому лейтенанту, который был приставлен командовать этой частью.
Капитан! — Бош — Маркус наконец припомнил имя лейтенанта — четко откозырял. — У вас приказ?
Мы должны атаковать противника. Беглым шагом. — Маркус указал направление вверх по склону, в обход батальонных каре. — Туда. Следуйте за мной.
Вот с этими, сэр? Да они же не способны держать строй! Мы превратимся в толпу!
— Других у нас нет, — отрезал Маркус, успешно подражая безапелляционной манере Януса бет Вальниха. И, повысив голос, выкрикнул: — В атаку! За мной!
Ряды добровольцев взорвались восторженным ревом. Поистине, мелькнула у капитана мысль, ничто так не поднимает моральный дух, как зрелище боя, в котором стреляют не по тебе. Он опять помахал шляпой, выбросил руку в нужном направлении и двинулся вперед.
Пророчество лейтенанта Боша сбылось почти мгновенно. Едва добровольцы тронулись с места, шеренги, над которыми так усердно трудились сержанты, рассыпались без следа, и строй пикинеров из прямоугольника превратился в пузырь. Маркус слышал, как за спиной громыхали, стукаясь друг о друга, древки пик и копий. Время от времени к ним присоединялся возмущенный вопль — кто-то из добровольцев, зацепившись своим громоздким оружием о чужую пику, изо всей силы наступал на ногу соседу, а то и вовсе падал.
— Держать пики вверх! — надрывался Бош, пятясь перед строем и отчаянно размахивая руками. — Не разбредаться!
— Бегом марш! — скомандовал Маркус и сам перешел на бег. Шум неразберихи за спиной усилился, но также он слышал топот множества ног, поднимавшихся на холм. Солдаты Первого колониального проводили капитана приветственным криком, а пушкари уже со всех сторон бежали назад к своим орудиям.
Едва перебравшись через гребень холма, Маркус наткнулся на исполинский вал порохового дыма, который еще только начал развеиваться под слабым ветерком. Сквозь редкие прорехи капитан разглядел вражескую пехоту — она все еще восстанавливала боевое построение, нарушенное последней неудачной попыткой нагнать добровольцев. Его вдруг осенило, почему Янус так спешил начать атаку: пока солдаты герцога не восстановят строй и не перезарядят мушкеты, можно не опасаться убийственно слаженного залпа, что прервал бы наступление пикинеров.
«Но как, черт возьми, он мог знать об этом, находясь по другую сторону холма?..»
Маркус помотал головой. «Когда-нибудь, — подумал он, — рано или поздно, я, быть может, покончу с бестолковыми попытками предугадать очередной ход бет Вальниха». И выхватил саблю, потому что позади него перевалили через травянистую вершину холма первые ряды толпы пикинеров. Справа и слева вновь раскатисто заговорили пушки — это вступили в бой артиллеристы Януса.
«Если это сработает, мы войдем в историю. — Маркус на миг задумался над подобающей случаю исторической фразой. — А, ладно. Потом придумаю что-нибудь остроумное».
Вперед! — крикнул он, махнув саблей в сторону противника. — Достанем ублюдков!
С этими словами Маркус пустился бегом. Добровольцы снова восторженно взревели и последовали за ним. Они были на полпути к позициям герцогской пехоты, когда кто-то из солдат, уже зарядивших мушкет, разглядел их в редеющем дыму и навстречу затрещали выстрелы.
Пули свистели над головой Маркуса, позади кто-то вскрикивал и валился наземь, но сам он пока был невредим. И не смел остановиться, опасаясь, что кто-нибудь из его же солдат ненароком насадит его на пику.
Он ожидал чудовищного столкновения, рукопашной схватки, штыков и пик, рвущих живую плоть, — но этого так и не случилось. Солдаты в вытянутом, глубиной в три шеренги, строю увидели, как на них неумолимо надвигаются три тысячи пик, и мгновенно оценили свои шансы. Сначала поодиночке, потом десятками, сотнями они бросали строй и со всех ног мчались назад, в долину, заботясь только о том, чтобы убраться подальше от кровожадной орды врага. Офицеры надрывались от крика, но паника оказалась заразной, и вот уже целые роты, обнаружив, что никто больше не прикрывает их с фланга, последовали примеру своих товарищей.
За считаные минуты стена синих мундиров, еще недавно казавшаяся монолитной, разлетелась вдребезги, словно оконное стекло от удачно брошенного камня. Пехотинцы бежали без оглядки, рассыпавшись по всей долине, и добровольцы с воинственными воплями гнались за ними по пятам. Маркус замедлил бег и в конце концов остановился, так и не обагрив кровью обнаженную саблю. Даже если бы захотел, он не смог бы сейчас призвать к порядку свое буйное воинство, но это уже не имело ровным счетом никакого значения. Впереди, на вершине холма по ту сторону долины, метались люди, лихорадочно взвивались на дыбы кони: офицеры и канониры Орланко тоже вспомнили о том, что осторожность — лучшая часть доблести.
Сражение закончилось.
Что дальше?