— А как же вы без меня? Такого уговора не было. Я дяде клятву дал, что вас не брошу.
— Все верно, — согласился Зяблик. — В Кастилии ты нас и не бросил. Да только наши дела здесь закончились. Мы сейчас в Гиблую Дыру сваливаем. Что там такому молодцу, как ты, делать? Ни женщин, ни вина, ни достойных соперников. Ну, бывай!
Не давая юному гранду опомниться, Зяблик пихнул Чмыхало в спину — езжай, мол. Драндулет окутался дымом и рванул с места, а всадник остался на дороге в классической позе витязя на распутье.
До нового пункта назначения, по местным понятиям, добрались без приключений — одинокие разбойники не отваживались нападать на столь грозную компанию, конные банды несколько раз начинали преследование, но безо всякого успеха.
Лишь однажды, озорства ради, Зяблик пустил в ход гранату, чем заслужил упрек от Смыкова, но не за разбазаривание драгоценных боеприпасов, а за то, что в открытый салон драндулета залетело оторванное лошадиное копыто.
— Ничего, — сказал Зяблик, ножом отковыривая от копыта подкову. — Это к счастью…
Главной темой, обсуждавшейся в дороге, было сообщение Руиса де Браско о появлении в пределах Кастилии Белого Чужака.
— Странно, — задумчиво произнес Цыпф. — Как же он нас опередил пешком?
— Граф соврет, недорого возьмет, — возразил Смыков. — Вредное сословие.
— Вот уж нет, — возразил Зяблик. — Человека в лапшу искрошить, это он запросто может, а соврать — никогда. Воспитание… Помню, мы пленных кабальерос домой под честное слово отпускали. Чтоб подхарчились, а то нам самим тогда жрать было нечего… В субботу отпустим, а в понедельник все уже опять в яме сидят и сами себе колодки ладят.
— А если не соврал, значит, ошибся, — настаивал на своем Смыков. — Сам-то он Белого Чужака не видел. Слухами пользуется. Вот и привиделся какому-нибудь пьяному пастуху дон Бутадеус. Для кастильцев это и впрямь очень плохое предзнаменование.
— Зато для аггелов хорошее, — буркнул Зяблик. — Есть у них такая тайная сказочка, что Белый Чужак не кто иной, как обожаемый ими Кровавый Кузнец.
— Впервые слышу, — сказал Цыпф. — Согласно общепринятой легенде, убив Авеля, Каин удалился в землю Нод. Дабы ни один смертный не мог покуситься на братоубийцу. Бог отметил его специальным знаком — возможно, рогами, и пригрозил примерно наказать ослушника. О дальнейшей судьбе Каина существует много историй, но все они заканчиваются его смертью. По одной из самых распространенных версий, его застрелил из лука слепой охотник, потомок Адама в седьмом колене. Он выпустил стрелу по наущению собственного сына, которого ввели в заблуждение те самые рога. Во всяком случае, пережить потоп Каин вряд ли мог.
— Мы что, исторические факты обсуждаем? — разозлился Зяблик. — Сказки, они и есть сказки. Что Библия, что история КПСС… Пережил Каин и потоп, и все остальное. И еще больше укрепился в злобе своей. Всюду богохульствовал и строил козни. Учил людей злой магии и кузнечному ремеслу, чтоб ковали друг на друга оружие. Его дети напали на детей третьего сына Адама — Сифа. Это была первая в мире война. Его дочери соблазнили чистых сыновей Сифа и научили всяким мерзостям…
— В том числе и игре на музыкальных инструментах, — подсказал Цыпф.
— Вот именно… Узнав, что в Галилее объявился некто, выдающий себя за сына божьего, он без промедления направился в те края и сделал все, чтобы погубить мессию. Иуда Искариот и вся шваль иерусалимская действовали по его наущению. Лицом к лицу они встретились только во время пути на Голгофу. Иисус, конечно, узнал этого субчика и хотел по своей привычке отпустить ему грехи, но Каин ответил плевком и оскорбительными речами. Так он был проклят вторично, уже богом-сыном. С тех пор Каин называется Агасфером, или Бутадеусом.
— Что же аггелы не обратятся к своему живому богу напрямую? — спросил Цыпф.
— Попробуй обратиться к такому… Да, видно, и не очень-то он хочет общаться с ними.
Драндулет обогнал на повороте длинный вьючный обоз, неторопливо вышагивающий под перезвон колокольчиков и гортанные крики вооруженных до зубов погонщиков. Ущелье расширялось, полого спускаясь в долину, где среди виноградников и масличных рощ раскинулся небольшой городишко — сотня-другая каменных домишек, крытых соломой и черепицей, старая сторожевая башня на окраине, площадь, с четырех сторон окруженная казенными зданиями: монастырем, казармой, ратушей и тюрьмой. И если, по сведениям Смыкова, три первых учреждения практически бездействовали, то тюрьма продолжала исправно функционировать. Сидели в ней не только разбойники и контрабандисты, но и высшие чины инквизиции, изолированные от общества по решению Талашевского трактата.
В город въезжать не стали, а разбили лагерь в запущенной апельсиновой роще. Зяблик сразу завалился спать. Чмыхало полез под драндулет. Цыпф взялся за чтение «Первой всеобщей хроники», составленной высокоученым королем Альфонсом Х на полузабытом галисийско-португальском диалекте, а Смыков, побрякивая в карманах деньгами, отправился на разведку.
Вернулся он спустя несколько часов с весьма озабоченным видом. Среди его покупок, кроме каравая свежего хлеба, числились четыре длинные монашеские рясы и дюжина толстых восковых свечей.
— Тут вшей, наверное, несчитанное количество, — сказал Цыпф, осторожно встряхивая свой новый наряд.
— Не паникуй, — успокоил его Зяблик. — Наши вши с кастильскими не уживаются. Сейчас произойдет полное взаимоуничтожение.
О конкретных результатах своей вылазки Смыков помалкивал, да его и не торопили — знали, что сам все расскажет, когда придет время.
А время пришло после ужина, в ходе которого Зяблик неустанно клял Смыкова за скаредность, не позволившую тому купить хотя бы бутылку вина. Сжевав последнюю корку хлеба. Смыков многозначительно сообщил:
— Человек, который нам нужен, действительно находится в местной тюрьме. Я имел с ним свидание и личную беседу.
— Без свидетелей? — поинтересовался Зяблик.
— Он по-прежнему является иерархом церкви и пользуется большими поблажками от тюремщиков.
— Письмо дона Эстебана ты ему передал?
— Передал.
— Ну и что он? Обещал помочь?
— Только в обмен на свою свободу, — развел руками Смыков.
— Ничего себе! — Зяблик присвистнул. — Он что, нас за психов держит? Эту тюрягу только с гаубицами брать можно! Стены, поди, по два метра толщиной.
— Кое-где и по два с полтиной. А только брать все равно придется, братец вы мой.
— Может, тюремщиков проще подкупить?
— За побег такой птицы мало никому не будет. Они же не враги себе?
— Что там хоть за охрана?
— Двое дежурят снаружи. И еще десятка полтора внутри.
— На входе шмонают?
— Да.
— Что ищут?
— Только оружие.
— На прогулку твоего клиента выводят?
— Выводят. На богослужения.
— В церковь? — живо поинтересовался Зяблик.
— Нет. У них там своя подземная молельня без окон.
— Без окон… — повторил Зяблик. — Кто там еще бывает в этой молельне?
— Во время торжественной мессы все заключенные. Это будет человек тридцать. Ну и все тюремщики, естественно, кроме двух-трех…
— Вот, значит, ты что задумал. — Зяблик оглянулся на перевязанную веревкой пачку свечей. — А как мы внутрь прорвемся?
— Это, братец вы мой, как раз проще простого. Интересующее нас лицо посадили без суда, под горячую руку, сана и духовных званий не лишали. Он и в богослужениях участвует, и благословляет, и грехи отпускает всем желающим. Ему сам комендант при встрече ручку целует. За хорошую мзду нас с тобой пропустят на мессу.
— Ну и бардак у них! Разве можно посторонних людей в зону пускать? Пусть берут меня на полставки консультантом по режиму.
— Да, с бдительностью у них не очень… — согласился Смыков. — Но не забывай, между нами веков шесть разницы. Еще успеют усовершенствоваться.
— Противогазы с собой придется брать.
— Придется…
— А пропустят с ними?
— Вот это вопрос! — Смыков пожал плечами. — Попробуем. Они же противогазов раньше в глаза не видели. Маски завернем и вместо тюбетеек на голову наденем. А фильтры за фляги выдадим. Главное, изображай христианское смирение…
— Я и креститься-то по-ихнему не умею.
— Сейчас будете учиться.
— Времени сколько в запасе?
— Да ерунда совсем. — Смыков глянул на «командирские». — Часа через три колокол ударит. Сразу и пойдем. Сегодня как раз какой-то церковный праздник… Благовещенье, что ли…
— Это когда архангел Гавриил деву Марию трахнул?
— Примерно. — Смыков поморщился. — Только кастильцам об этом говорить не надо.
Пару свечей оставили для образца, остальные растопили в котелке и принялись лепить по-новому, вкладывая внутрь каждой вместо фитиля жестяной цилиндрик с «черемухой».
— Раньше их в картонной оболочке выпускали и размером поболее, — с видом знатока рассказывал Смыков. — Так правонарушители наловчились шашки подбирать и обратно кидать. А это усовершенствованная модель. В пять раз легче, а площадь поражения почти такая же. Когда горит, раскаляется. Пальцами уже не ухватишь.
— Нравятся тебе такие дела, Смыков. Ох как нравятся! — сказал Зяблик с сарказмом. — Газом людей травить, жечь, давить…
— Задавил я людей, наверное, раз в десять меньше, чем вы, братец мой, — возразил Смыков. — Так что не надо…
— Я их ради справедливости давил!
— А я ради порядка.
— Чистый фашизм, в натуре… Подтверди, Левка. Однако Цыпф, увлекшийся катанием восковых колбасок, дипломатично промолчал. Как ни старалась вся ватага, а свечи получались чрезвычайно корявые. Смыков забраковал всю партию.
— Это же не хрен моржовый, а предмет религиозного культа! — возмущался он.
— Эти свечи перед алтарем придется ставить! Хотите, чтобы на нас пальцем показывали?
Первый более или менее приемлемый экземпляр, как ни странно, получился у Толгая. Тогда его заставили изготовить и все остальные. Успех друга Зяблик объяснил тем, что тому в детстве приходилось лепить кизячные лепешки для костра.