А положение ватаги в самом деле было отчаянное. Внизу — глубокий колодец, стены которого утыканы ненадежной арматурой, вверху — глухой люк, охраняемый до зубов вооруженными врагами, а посередине они — почти голые, исцарапанные, еле живые от усталости, висящие, как обезьяны на лианах, но только не между небом и землей, а между смертью и смертью.
Зяблик позвал к себе Толгая, находившегося в арьергарде, и тот неловко — степняк не альпинист — полез наверх, едва не выколов при этом саблей глаз Цыпфу и по ошибке вместо очередной скобы лапнув Лилечку за грудь. Последовал краткий инструктаж (то, что Зяблик говорил Толгаю, никто, кроме них двоих, никогда не понимал), после чего Смыков не без патетики объявил:
— Двигаемся вверх в прежнем порядке. В победе не сомневайтесь, поскольку наше дело правое. Но верующие могут помолиться.
Снова тяжело задышали карабкающиеся вверх люди, снова заскрипело ржавое железо, снова посыпались вниз мелкие камушки, пугая слабые души длительностью своего падения, снова раздались проклятия и вскрики тех, кто напоролся ладонью на что-нибудь острое или получил чужой пяткой по макушке.
У люка все сбились в гроздь, словно пчелиный рой, готовящийся покинуть улей. Сквозь щели между досок пробивались узенькие полоски света, что позволяло людям хоть немного разглядеть друг друга. Честно говоря, сейчас они больше всего походили на чертей в преисподней: черные от грязи, голые, взлохмаченные, с лицами, искаженными яростью предстоящей схватки или ужасом грядущей гибели. Оська постучал в люк.
— Эй! — позвал он. — Эй, откройте!
— Что надо? — раздался сверху голос, по которому очень легко можно было представить себе его обладателя, — грубую, зачерствевшую в насилии и разврате скотину, оттрахавшую, наверное, не одну кастильскую монашку и сверх всякой меры насосавшуюся чужой крови.
— Открой, тебе говорят! — Оська по наущению Зяблика повысил голос: — На хрена вы тут люк поставили! Ведь не было же его раньше!
— Для того и поставили, чтобы всякие птички вроде тебя сюда без дозвола не залетали, — ответил аггел веско. — Доложись, кто ты есть такой.
— Иавал из пятой сотни.
— А кто сотник ваш?:
— Арфаксад, — не задумываясь, ответил Оська и на радостях даже подмигнул Зяблику.
— Ты мне гвозди не забивай! Тут каждый третий Арфаксад. Как его в натуре зовут?
— Сахно Валерий Кузьмич.
— Правильно… — Аггел умолк, похоже, удивленный осведомленностью невидимого собеседника. — А откуда ты, Иавал, путь сейчас держишь?
— Из Эдема, откуда же еще…
— Долго там был?
— Порядочно. Дней двадцать.
— Вместе с сотником?
— Конечно. Куда же нам без него.
— Хорошо погуляли? — Допрос затягивался, и это было плохим признаком: или Оську не признавали здесь за своего, или, наоборот, давно ждали и сейчас ловили на противоречиях.
— Всякое было… Чего ты прицепился? Открывай, а не то я сейчас вниз свалюсь.
— Туда тебе и дорога! — Судя по шуму, аггел вскочил, и то, на чем он до этого сидел, отлетело в сторону. — Все, кто с сотником Арфаксадом последний раз в Эдем ходил, там и остались! Даже их оружия мы не нашли! Как же ты, шустрый такой, спасся?
— А вот повезло! — Оська уже почти вопил. — Всех положили, а я спасся! Мертвым прикинулся, а потом в кусты уполз! Что же мне теперь, удавиться из-за этого?
— И кто же это вас так разделал? — Аггел, похоже, немного успокоился.
— Нефилимы проклятые!
— Опять они! — Судя по витиеватой ругани, в которой толково и детально упоминались все прегрешения прародительницы нашей Евы, аггел имел в прошлом какое-то отношение к богословию. — Давить их надо, сволочей! Как клопов вонючих, давить!
— Ага, на словах все вы храбрые…
— Ты один? — спросил аггел.
— Один.
— Сейчас разберемся… Не стони… — Аггел подошел поближе и всей своей немалой тяжестью взгромоздился на люк, доски которого сразу заскрипели. — Эй, Мишка! — крикнул он кому-то из своих подчиненных. — Беги живо в штаб и доложи, что есть сведения об отряде Сахно. Вроде один из его хлопцев живым вернулся. Пусть решают, что делать. А я пока здесь покараулю.
Зяблик нашептал что-то Оське на ухо, и тот просительно заныл:
— Дяденька, пустите наверх. Я и в самом деле сейчас сорвусь… У меня рука ранена… Три дня не жравщи. Пустите.
— Если три дня не жрал, то полчаса потерпишь, — флегматично заметил аггел, топчась по крышке люка. — А с раненой рукой на такую верхотуру не заберешься. Врешь ты все.
— Зачем мне врать?.
— А это сейчас разберутся.
Зяблик изобразил что-то на пальцах, и Оська снова заныл:
— У меня бдолах есть. Могу угостить. Хотите?
— Умолкни! — рявкнул аггел. — Сейчас как стрельну, так и разбирательства никакого не потребуется!
По сигналу Смыкова в верхнем эшелоне ватаги произошла перестановка. Оська спустился чуть пониже, а его место прямо под люком занял Эрикс, передавший свою секиру Зяблику.
Нефилим находился в очень неудобном положении — ноги упирались в одну скобу, левая рука цеплялась за другую — и тем не менее удар, нанесенный им снизу правым плечом, был страшен. Прочь отлетел не только люк, превратившийся в груду досок, но и стоявший на нем дебелый аггел. В то же мгновение из колодца выскочил Толгай, целеустремленный и беспощадный, словно демон смерти. Сабля, крутящаяся у него над головой, визжала как бы от вожделения.
Они ожидали застать возле люка трех-четырех аггелов, но тех оказалось только двое. Время, видимо, выдалось такое, что не располагало рогатую братию ни к болтовне, ни к шашням.
Первый этап операции по прорыву в Будетляндию закончился спустя пару секунд после его начала. Аггел, неосмотрительно ступивший на люк, валялся на бетонном полу в сильнейшей степени контузии. (Девятипудовые субъекты в принципе могут летать по воздуху, но вот только падать им не рекомендуется). Его более молодой и субтильный напарник остался сидеть там, где сидел — в пяти шагах от горловины колодца, — только голову сильно откинул назад. Это не позволяло полюбоваться на образовавшуюся в ней аккуратную щель, вроде той, что бывает в соответствующем месте у глиняной кошки-копилки.
В спешке Толгай не удостоился даже похвалы, и командование вновь взял на себя Смыков. Ватага поимела первые, хотя и не очень богатые трофеи — два комплекта одежды (вместе с бельем этого хватило на то, чтобы одеть четверых, в том числе обеих женщин), столько же пистолетов с солидным запасом патронов и полный кисет самосада.
Немалого труда стоило убедить Эрикса, что его действия ни в коем случае не повлекли за собой смерть караульного, которого уже успел прирезать Зяблик.
Тела аггелов сбросили в колодец. Люк, кое-как собранный из отдельных досок, вернули на место. Только тогда появилась возможность толком осмотреться.
Они находились в огромном, невероятно запущенном помещении, высота которого значительно превосходила длину и ширину. Одна из стен, покрытая прихотливой сетью трещин, пропускала снаружи свет, хотя и не была прозрачной, а напоминала весенний ноздреватый лед. Положение многочисленных эскалаторов, балконов, дверей и всех иных узнаваемых архитектурных деталей указывало на то, что нынешний пол раньше был стеною, стена, пропускающая свет, — потолком, и так далее.
Несмотря на свои размеры, помещение отнюдь не выглядело величественным. Голый бетон, простые дыры окон, бессмысленное с виду переплетение разнокалиберных труб, ржавые потеки на стенах, повсюду толстый слой пыли и пепла, холодный ветер, гуляющий во всех направлениях, — нутро потухшей домны, да и только.
Из кучи мусора Эрикс извлек какой-то сверкающий осколок.
— Когда-то здесь было казино. Самое лучшее в гавани. Одна его стена состояла из водяных струй, другая из волшебного света, остальные — из зеркал. Везде толпились люди. Вокруг не было ничего неподвижного. Все светилось, менялось, играло, пело. Воздух благоухал полевыми цветами. Здесь можно было заказать любое блюдо, любой напиток, познакомиться с прекрасными женщинами, проиграть все, включая собственную жизнь, или выиграть несметные сокровища. В перерывах между игрой каждый желающий мог посетить какое угодно место на Земле или Луне… Это была не жизнь, а сон.
— Вот и проспали вы свое счастье, — сказал Зяблик. — А сон разума знаешь что порождает? Дурную явь! Вот так-то, праправнучек!
Торопливо докурив свою первую в этом мире самокрутку, он пошел на зов Смыкова, который в данный момент занимался одним из любимейших своих дел — расставлял по местам людей. При этом он не забывал вразумлять их:
— Сейчас вернется тот самый Мишка, которого послали с донесением в штаб. Хорошо, если он доставит одно голое распоряжение или приведет с собой какого-нибудь младшего командира. А если целая банда набежит, чтобы нашим Иавалом полюбоваться? — Он походя взъерошил Оськин чуб. — Можно, конечно, в темпе брызгануть, как художественно выражается товарищ Зяблик, но это лишит нас ряда преимуществ. Мало того, что аггелы немедленно организуют погоню, они еще и поднимут тревогу по всей этой паскудной стране. Поэтому разумней будет дожидаться их здесь и втихаря перестукать. Тем самым мы уберем единственного свидетеля нашего появления, на неопределенный срок оттянем начало розыскных мероприятий и поправим свое материальное положение. Не знаю, как кто, а я в таком виде долго ходить не собираюсь, — Смыков подергал за пояс широченных кальсон, составлявших весь его наряд.
— Надо драться, какое тут может быть иное мнение! — Цыпф, которому досталась одна только нательная рубашка, рвался в бой из соображений чисто шкурных. Ходить без штанов было почему-то гораздо более неудобно, чем совсем голым.
— Тогда попрошу вас, братец мой, вместе с дамами и условно амнистированным гражданином Иавалом занять позицию вон в той нише. Находясь в тактическом резерве, будете действовать только по моему специальному сигналу. Если такой сигнал в силу чрезвычайных обстоятельств не поступит, действуйте по обстановке. Все понятно?