агерь разбила. Грабили, конечно, не без этого… Пару баб снасильничали, но те и сами виноваты. Нам говорили, что походом на рогатых собираются. Попы с ними были, как водится… За деревней крест большой поставили и молились ему. Вот в один такой день рогатые и налетели. Вы же должны сами знать, лес к нашей деревне вплотную подходит. Втихаря подобраться не проблема. Палили долго. Из ружей, пистолетов, автоматов. Даже миномет стрелял. Я когда-то в мотопехоте служил, знаю… Ну вот и все.
— Всех кастильцев побили?
— Не знаю… Кто-то мог и убежать… Мертвецов всех подраздели и велели нашим людям в овраг таскать.
— Давно вы уже идете?
— Сутки, наверное… Я ему и воду предлагал, и хлебушек… Не берет… А конь ничего, попил недавно и травки поел.
— Ладно, о седоке мы сами позаботимся, а коня забирай. Еще сгодится на что-нибудь.
— На что он сгодится, слепой, — отмахнулся Ясюк. — Да и жрет много…
— На колбасу пустишь, дурень, — подал реплику Пыжлов.
— А что я рогатым скажу? Почему, дескать, так скоро вернулся да еще с конем? Меня ведь до самого Талашевска посылали.
— Успокойся, нет уже в твоей деревне рогатых, — сказал Зяблик, слезая с козел. — Подались они совсем в другое место… Лучше помоги нам этого бедолагу снять. И ты, Левка, тоже сюда иди.
Втроем они осторожно сняли дона Хаймеса с седла и уложили в бричку рядом с услужливо пододвинувшимся Пыжловым. За все это время кастилец не издал ни единого звука и вообще вел себя так, словно пребывал в глубокой прострации.
Стащить доспехи оказалось делом не таким уж простым, Зяблик даже проворчал: «Бабу легче раздевать, чем такого латника». Затем дона Хаймеса завернули в одеяло, и Цыпф кое-как умыл его лицо. Все попытки разжать рот кастильца закончились неудачей.
— Яшка, очнись, — уговаривали его. — Ты у своих. Неужели не узнаешь нас?
Дон Хаймес по-прежнему ни на что не реагировал, а только пялился в небо неподвижным взором. Тогда Зяблик стал тонкой струйкой лить воду на его плотно сжатые, запекшиеся губы, и они в конце концов разомкнулись.
Сделав несколько судорожных глотков, кастилец застонал, и в его взгляде появилось осмысленное выражение.
— Пей, голубчик, пей, — ласково говорил Зяблик. — А теперь травки волшебной пожуй. Боль пройдет, и раны заживут. Скоро левой рукой рубиться научишься.
— Бдолах, надо полагать, последний, — произнес Цыпф с сожалением.
— Да хрен с ним, жалко, что ли, — беспечно ответил Зяблик.
Подкрепившись свежей водой и тщательно растертым бдолахом, дон Хаймес немного ожил и большим пальцем левой руки стал тыкать себя в грудь.
— Жмет, что ли? — участливо поинтересовался Зяблик. — Расстегнуть?
Дон Хаймес еле заметно кивнул и устало смежил очи. Когда крючки и застежки кожаного камзола поддались наконец совместным усилиям Зяблика и Цыпфа, под ним обнаружилась картонка, некогда служившая частью книжного переплета.
С одной стороны картонки были проставлены цена «87 коп.» и название издательства — «Просвещение», а другую сплошь покрывал рукописный текст, не отличавшийся ни аккуратностью, ни грамотностью.
Кое-как разобрав несколько первых строк, Цыпф удивленно произнес:
— Письмо! И, между прочим, тебе предназначено.
— Вот так сюрпризец, — криво улыбнулся Зяблик. — Последний раз я письмо получал лет пятнадцать назад, от одной заочницы. Нюрой, кажется, звали… А может, Нонной…
— Здесь почерк мужской, — заявил Цыпф категорически.
— Читай, — пожал плечами Зяблик. — А то у меня слеза глаз застит.
— Как хочешь… Хотя тайна переписки есть непременное условие человеческих прав и свобод. Слушай… «Привет тебе, Зяблик, с кисточкой. Если моя малява до тебя допрыгала…» Кто такая малява?
— Записка, — буркнул Зяблик. — Читай дальше.
— «…так это значит, что я чернь раскинул правильно и скоро всем вам кранты приснятся…» Как это понимать?
— Конец нам, стало быть, грозит. Полный крах. В результате чьей-то ловкой интриги… Подожди, а кто это пишет?
— Автограф имеется. Ламех, сын Каина в соответствующем колене.
— Тогда все ясно. Можешь эту парашу выбросить… Жаль, что подтереться нельзя, задницу поцарапаешь.
— А я считаю, что нам не мешает ознакомиться с этим документом. Хуже по крайней мере не будет.
— Вольному воля…
— «Поганку вы нам хотели крутануть знатную. Да только зазря старались. Забыл разве, что вы еще перднуть не успеете, а до нас уже вонь доходит? Нашел ты себе корифанов, чучмеков косоглазых да черножопых гуталинщиков. Разве с таким быдлом можно серьезное дело делать? Моя братва их гамузом сложила…» Ты здесь хоть что-нибудь понимаешь?
— Яснее ясного. Пишет он, что навредить мы хотели аггелам, да не вышло. Наши планы, дескать, им наперед известны. Упрекает меня, гад, что связался я с арапами и степняками. Хвалится, что перебили они наших союзников оптом.
— Рано хвалится, — пробурчал Цыпф и продолжил чтение: — «Про тебя, козырь безлошадный, базар особый. Не пора ли к нам приковаться? Если надумаешь назад махнуть, флаг тебе в руки. Примем и простим. Без навара не останешься. Пока не поздно, кумекай. Спросишь, а в чем здесь балота? А в том, что кабур, который вы в Енох ладите, ты нам сдашь. Сам понимаешь, туго стало без бдолаха. За ответом я своего пристяжного пришлю. Если притыришь его, мне не жалко. Но тогда тебя Загиб Петрович точняком ожидает». Все. Подпись. Дата отсутствует.
— Во, придурок! — презрительно сплюнул Зяблик. — Прощение мне предлагает и долю в добыче, если я аггелам новый путь в Енох укажу. Это они Эдем так называют. За ответом сулится связника ко мне послать. Ну и без угроз, само собой, не обошлось.
— А кто такой Загиб Петрович?
— Когда загибаться будешь, узнаешь. Смерть, короче говоря.
— Объясни, почему тебя Ламех козырем безлошадным обозвал? — не унимался Цыпф. — Оскорбить хотел?
— Не скажи… Безлошадным того пахана называют, который своих «шестерок» растерял. Какое-никакое, а уважение. Ведь мог и ершом назвать, и козлом, к примеру… Короче, мутит этот Ламех баланду. Центрового из себя корчит. А на самом деле локшовые у него барабоны, доносчики то есть… Слышали звон, да не знают, где он. Дорога-то к Эдему намечается односторонняя. Только туда. Да и не пустят варнаки аггелов в свою вотчину.
— Интересно знать, кого Ламех на связь с тобой пошлет.
— Скоро узнаем. — Зяблик разорвал картонку на мелкие кусочки и пустил их по ветру. — А теперь полным ходом жмем к степной границе. Надо нехристей предупредить, а не то они в такой же переплет попадут, что и арапы с кастильцами.
— Полагаешь, что аггелы им наперехват двинулись?
— Тут и полагать нечего… Ламех ва-банк пошел. По частям нас хочет заделать. Дважды мы уже лажанулись, а на третий просто обязаны ему рога обломать. Момент самый подходящий. Если нехристи с фронта ударят, а нашенские с тыла, то аггелам даже не Бородино будет, а натуральная Полтава.
— Вопрос в том, успеем ли мы степняков вовремя предупредить, — произнес Цыпф с сомнением. — Аггелы как-никак уже сутки в походе.
— Они по лесам идут, тайными тропами, да еще пешком. А мы по дороге и на конной тяге. Должны успеть… Я тебя в Талашевске ссажу. Подымай все наличные силы и скрытно веди к границе, в район Старинок. Там, если повезет, и встретимся. Это есть наш последний и решительный бой… Что, не слыхал такую песню? Повезло тебе…
Однако отъехать далеко не удалось. На очередном повороте, уводившем дорогу в густой лес, лошади вдруг заартачились, перестали слушаться вожжей и даже самовольно попытались дать задний ход.
— Волка, наверное, почуяли, — высказал свое предположение Цыпф.
— Вот мы сейчас на этого волка и полюбуемся, — зловеще пообещал Зяблик. — Проверим, так сказать, на вшивость. Рубани-ка ты, сынок, по этому леску. Вон туда, левее… Только старайся не по комлям, а по верхотуре.
Пыжлова долго упрашивать не приходилось. Пулемет был как бы составной частью его организма, которую он охотно и умело пускал в ход по каждому удобному поводу. Град гильз посыпался на дно брички, а по лесным кронам словно вихрь пронесся.
— Кто там есть, выходи, — гаркнул Зяблик. — А не то всех уложим к чертовой матери!
Срубленные пулями ветки еще сыпались на землю, когда в подлеске что-то затрещало и на дорогу, неловко перепрыгнув через дренажную канаву, выбрался Мирон Иванович Жердев собственной персоной. Вид он имел немного смущенный, но руки, как и положено, держал растопырив в стороны.
— Какая встреча! — Зяблик хлопнул себя кнутовищем по сапогу. — Давно не виделись! На большой дороге, значит, промышляешь, как Соловей-Разбойник? Дань собираешь с проезжих?
— Да брось ты, — Жердев скривил невинную физиономию. — Просто любопытно стало, кто это скачет на таких добрых конях. Уж вас-то, ребята, я точно не ожидал встретить. Тут сейчас все больше аггелы хозяйничают. Вчера возле Самохваловичей бой был.
— Это нам и без тебя известно, — перебил его Зяблик. — Объясни лучше, почему тебя кони боятся. Может, волчьим ливером намазался?
— Они не меня боятся, — Жердев с независимым видом опустил руки. — Это они моих ребятишек учуяли.
— Киркопов? — насторожился Зяблик.
— Ага, — Жердев радостно оскалился.
— Пусть нам на глаза покажутся, — приказал Зяблик. — Но только чтоб вели себя прилично. Сам видишь, какой у нас плевальник имеется. В ленте двести патронов, скорострельность соответствующая. Если надо будет, и динозавра замочим.
— Не беспокойтесь, они смирные у меня, — заверил Жердев. — Но я ваших лошадок на всякий случай попридержу.
— Сделай одолжение.
Жердев левой рукой перехватил поводья обеих лошадей, а правую рупором приложил ко рту. Звук, произведенный им, сравнивать особо было не с чем, ну разве что с дуэтом ишака и филина.
В ответ на этот сигнал из леса бесшумно выступил целый отряд косматых человекообразных существ, чей страховидный облик и хмурое выражение лиц внушали несведущим людям скорее панику, чем любопытство. Всем другим видам вооружения киркопы предпочитали дубины, как деревянные, так и железные (ломы, водопроводные трубы, рычаги от различных механизмов, колесные оси и так далее). То, как подшефные Жердева держали свое оружие, свидетельствовало скорее об агрессивных, чем о каких-либо иных намерениях.