Зачем, спрашивается, такие предосторожности? Природная стеснительность? Опасения, что их опознают при следующей встрече? Глупости, злодеи вообще не могли заранее знать, на кого наткнутся!
Зато теперь, когда у меня силой отняли любимую игрушку, я был просто обязан воспылать к вредоносцам праведной ненавистью. На этой почве мои интересы смыкались с интересами тенетников. Ничего лучшего им и желать не приходилось. Рябой однажды сам проговорился, что предпочитает тех лазутчиков, которые служат не за страх, а за совесть.
Вполне возможно, что Фера вовсе не угодила в лапы вредоносцев (да и зачем она им нужна?), а преспокойно вернулась в свой Острог или продолжает отдыхать где-то здесь на лоне дикой природы, такой притягательной для ее натуры.
Но разве сейчас найдешь какие-нибудь концы? Ясмень большой, здесь можно спрятать все население китайской провинции Гуандун, а не только одну-единственную девчонку.
Вот ведь какая незадача! Только я успел раскрыть пасть на аппетитную приманку, а меня — р-раз! — и подхватили подсаком. Хитро придумано.
Внезапно меня посетила одна дельная мысль (голова, хоть и разбитая, продолжала соображать). Оказывается, есть способ проверить все мои подозрения. В поселке осталась вещица, с которой Фера вряд ли расстанется по доброй воле. Имеется в виду ее сундучок.
Как бы это выяснить…
Когда вещун, взявший за правило испытывать на себе действие всех снадобий (а мною сейчас употреблялись исключительно успокоительные средства), крепко уснул, положив голову на котомку, в которой обитало яйцо, я выполз из жилья наружу.
Ветер, за последнее время, похоже, еще усилившийся, сразу накинулся на меня — не то потешался над моей бедой, не то просил прощения за печальное происшествие, невольным соучастником которого он стал. Странно, но ветер я слышал — наверное, он проникал в меня даже сквозь кожу.
Немного привыкнув к свету, ветру и свежему воздуху, я встал и, слегка пошатываясь, направился к жилищу, в котором Фера провела всего несколько часов.
В постели, а точнее в пуху, я провалялся не так уж и долго, но многое вокруг успело измениться. Башня была достроена, а отходившие от нее подземные ходы тщательно замаскированы. Но больше всего меня удивило то обстоятельство, что тени, отбрасываемые всеми предметами, стали как будто бы длиннее.
Неужели это лишь обман чувств, отвыкших за время болезни от реального восприятия действительности. Или Светоч действительно изменил свое местоположение? Но это пахнет для Ясменя такими последствиями, которые я даже затрудняюсь представить.
Вот так я и ковылял через весь поселок, приноравливаясь к болям в разных частях тела. И хотя опознавательная косичка в моих волосах давно превратилась в растрепанную метелку, встречные тенетники предупредительно уступали мне дорогу. Для них я был уже почти своим.
Труднее всего было согнуться, чтобы залезть во входную трубу, но и с этим неудобством я кое-как справился. Сначала мне показалось, что жилище пусто, словно гнездо, покинутое перелетной птицей, но спустя несколько мгновений я разглядел в углу искомый сундучок, поверх которого было небрежно брошено белое платье — то самое, в котором Фера впервые показалась мне на глаза.
Платье хранило все ее милые запахи, и я уткнулся лицом в мягкую ткань. Мы провели вместе с Ферой сосем немного времени, но зарубка на сердце продолжала кровоточить.
Нет, Фера здесь больше не появлялась. Я аккуратно вернул платье и положил его в сундучок, где поверх нарядов лежали все те драгоценности, которыми меня соблазнял Рябой. Видимо, получив гонорар за мою душу, девушка торопливо спрятала его, даже не успев толком рассмотреть.
Похоже, что Рябой не имел никакого отношения к похищению Феры и на нас действительно напали вредоносцы, случайно оказавшиеся поблизости. Впрочем, мне никогда не понять истинных побуждений тех, кто родился и вырос в Злом Котле. Это вам не город Вытегра Вологодской области. Здесь властвуют совершенно иные законы, совсем иная логика, и весьма сомнительно, что земляне когда-нибудь смогут постичь ее.
Возвращался я в самом тоскливом расположении духа.
Странно устроен человек. Сначала я позволил своему разыгравшемуся воображению обвинить Феру чуть ли не в измене, хотя она и не давала мне никаких определенных обязательств. А теперь, когда выяснилось, что похищение, скорее всего, было настоящим, печалюсь о том, что мои подозрения не подтвердились, ведь в этом случае оставалась бы хоть какая надежда на встречу с ней.
Ну что, спрашивается, помешало бы мне добраться до Острога, если за спиной осталось столько самых разных миров? Даже пресловутая Ядовитая река для меня не преграда. Любой водный поток, хоть отравленный, хоть нет, имеет свой исток и свое устье. Следовательно, его всегда можно обойти.
А что мне делать теперь? Где искать Феру? У вредоносцев нет ни городов, ни военных лагерей, ни центральной власти. Одно слово, партизаны. Лесные братья, болотные солдаты. Посетить все их разрозненные отряды просто невозможно, тем более мне — глухому, полуживому чужаку с весьма сомнительной репутацией. Тут даже Рябой вряд ли поможет…
Иногда я приостанавливался, чтобы набраться сил и от нечего делать глазел на тенетников. Создавалось впечатление, что время от времени они отпускают в мой адрес какие-то замечания. Любопытно было бы узнать, какие именно, — слова сочувствия или едкие издевки.
Определить характер сказанного по суровым, малоподвижным лицам тенетников было почти невозможно, но вдруг я поймал себя на том, что улавливаю общий смысл их разговоров.
Вот два ткача, развешивающие недавно связанную сеть, сетуют на нынешнюю кормежку, от которой скоро ноги протянешь… Про меня, между прочим, ни слова.
Чуть дальше несколько вооруженных сестробратьев обсуждают последнюю вылазку врагов, захвативших приграничный поселок. Вредоносцы, как всегда, ушли без потерь или просто унесли своих мертвых с собой, а погоня окончилась безрезультатно… И снова про меня никто даже не заикнулся. Зря, значит, я грешил на тенетников. Даже обидно немного… За них ведь кровь проливал.
Но как я понимаю все это? Ведь слух-то ко мне так и не вернулся. Да и язык сей я не знаю. Чудеса… Впрочем, ответ не стоил того, чтобы ломать над ним голову — я читал речь тенетников по губам, а язык их мало чем отличался от уже знакомого мне языка вредоносцев.
Вот ведь как иногда бывает — два народа говорят практически на одном языке, но понять друг друга не могут. Факт весьма показательный. Как часто отдельные люди и целые нации вкладывают в совершенно очевидные понятия самый разный смысл или, того хуке, превратно толкуют обращенные к ним добрые слова.
Впрочем, я еще плохо представлял себе, как можно воспользоваться моими внезапно открывшимися способностями, и после некоторого колебания поделился этой новостью с вещуном.
Сначала он не поверил мне на слово, но после небольшого экзамена помрачнел. И дело тут было вовсе не том, что я без посторонней помощи научился поймать речь хозяев, а в непростительном упущении самого вещуна, вовремя не распознавшего тождество обоих языков. Скорее всего, с толку его сбило несоответствие звуковых диапазонов. Делать более глубокие выводы было еще рано.
Но уже через пару минут вещун сообщил радостную новость — он собирается возвратить мне слух. Идея его была такова: коль я оглох от удара по голове, то и лечиться должен соответствующим образом. Подобное врачуется подобным или, проще говоря, клин клином вышибают.
Загвоздка состояла лишь в том, как правильно определить место предполагаемого удара. По соображениям вещуна, это скорее всего был затылок или, в крайнем случае, макушка. Он уже и камень подходящий приготовил.
Я, конечно, воспротивился столь сомнительному методу лечения, заявив, что на моей родине так давно уже не делают, хотя в прежнее время над ухом глухого действительно стреляли из пистолета, а припадочных стегали крапивой, дабы усилить конвульсии, свидетельствовавшие якобы об изгнании из тела бесов. Термин «пистолет» я перевел как «прирученная молния».
После этого памятного разговора я не подпускал вещуна к себе и упорно отказывался от всех его снадобий, ссылаясь на то, что, когда кризис преодолен, организм сам справится с последствиями недуга.
От врача-хирурга, некогда поставившего меня на ноги после автомобильной аварии, я перенял главное требование, предъявляемое ко всем выздоравливающим, не исключая и тех, кто перенес сложную операцию, — побольше ходить и побольше есть.
Этим я и занимался, уходя в степь, где в изобилии росла вкусная и сытная трава, напоминавшая нашу спаржу. Поскольку снабжение поселка в последнее время резко сократилось (тенетники создавали запасы продовольствия на будущее) я, как заправский гурман, поглощал ее в сыром виде.
Место, чуть не ставшее для нас с Ферой ложем любви, а затем превратившееся в ристалище, я осмотрел несколько раз, но ничего примечательного конечно же не обнаружил. Сигнальную сеть уже полностью восстановили, и при каждом шаге приходилось внимательно смотреть себе под ноги. Не знаю почему, но пуховыми сапогами я с некоторых пор не пользовался.
Во время одной из таких вылазок я встретился с Рябым, специально поджидавшим меня за околицей. Конечно, лучшего места для конспиративной встречи нельзя было и придумать.
— Вещун предупредил меня, что ты умеешь читать по губам не только речь вредоносцев, но и тенетников. Более того, по его заявлению, они почти ничем не отличаются друг от друга. Признаюсь, для меня это было открытием. Сначала я даже решил, что ты заблуждаешься. После сильных потрясений случается и не такое. Одни заговариваются, другие теряют память… Претендуя на нашу землю, вредоносцы, по-видимому, претендуют и на наш язык. Думаю, что особой беды тут нет. Слово не виновато в том, что его произносят грязные уста. Не так ли?
В спор с ним я ввязываться не стал, а только пожал плечами.
— Твоя глухота, как ни странно, может сослужить нам добрую службу, — продолжал Рябой. — Убедившись, что ты ничего не слышишь, вредоносцы оставят свои подозрения. В их понимании калек и сумасшедших защищают грозные высшие силы. Старайся прикидываться дурачком, это тоже помогает.