Да разве это объяснишь вредоносцам. Они до такой степени презирают свое временное пристанище, что даже не удосужились наречь его каким-либо достойным именем. Пришлось мне воспользоваться словечком из лексикона белорусской бабушки, называвшей болота коротко и выразительно — Дрыгва.
Во владения вредоносцев-чревесов я попал не совсем обычным образом. Путь, в свое время начатый по воздуху и продолженный пешком по лесам, горам и пустыням, завершился в подземных норах, пронизывавших недра Злого Котла насквозь, но запретных для посторонних.
За поблажку, сделанную мне, следует благодарить новую королеву вещунов, в наследство которой, кроме всего прочего, достались и весьма обширные связи среди самых разных существ.
В проводники мне Чука назначила самую молоденькую из принцесс — по виду ребенка, но с ухватками многоопытной матроны. Благодаря своему юному возрасту она осталась в стороне от оргий, всколыхнувших обитель, и, как мне показалось, очень сожалела об этом.
В отличие от своей старшей подруги она не тратила времени на кокетство, а говорила только по делу. Каким-то образом прознав о моей причастности к перевороту, принцесса поинтересовалась: легко ли умерла прежняя королева и не прокляла ли она кого-нибудь перед смертью.
Я ответил, что все прошло весьма гладко и благопристойно, как и полагается в приличном обществе. Правда — такая вещь, которую лучше строго дозировать, чем выливать ушатами на неискушенные головы.
Лабиринт юная принцесса знала ничуть не хуже Чуки, через ямы-ловушки прыгала еще ловчее ее, да вот только путь выбрала какой-то уж очень длинный. Все сроки возвращения на поверхность уже давно прошли, а мы все топали и топали по бесконечным туннелям.
Когда я осведомился о причинах такой задержки, она с комической серьезностью пустилась в объяснения:
— Ты достаточно умудрен жизнью, чтобы отличить выгоду от просчета. Что, по-твоему, предпочтительней: блуждать в начале пути или в его конце?
— Предпочтительней вообще не блуждать. Но если выбора нет, то лучше это делать в начале.
— Вот и потерпи немного. Позже ты с лихвой наверстаешь упущенное время. Никуда твои вредоносцы не денутся.
— А разве тебе известно, куда я направляюсь?
— Конечно. Ты все время думаешь об этом.
У меня не было причин опасаться юной принцессы, но я решил впредь не распускать свои мысли. Уж лучше вспоминать во всех подробностях о том, как меня едва не изнасиловала Чука. Подобными впечатлениями можно что угодно затушевать.
Вскоре под моими ногами оказались уже не каменные плиты лабиринта, а рыхлый грунт какой-то подозрительной норы. Воздух здесь был куда более теплым и затхлым, а по стенам шныряли проворные белесые твари, не имевшие даже признака глаз.
Заметив мое удивление, принцесса сказала:
— Мы уже давно покинули лабиринт и вступили в чужие владения. По дороге в обитель тебе должен был встретиться огромный гриб, похожий на поросший мхом холм. Над ним еще постоянно мерцает свет… Было такое?
— Было, — принюхиваясь, признался я. — Мнится мне, что запашок здесь весьма знакомый.
— Это потому, что ты проделал изрядную часть обратного пути под землей и сейчас находишься внутри гриба. Для верности можешь попробовать его на вкус.
— Нет уж, увольте, — запротестовал я. — Тягу к грибам у меня отбило на всю жизнь.
— То, что заметно снаружи, лишь небольшая часть гриба, уходящего ножкой в недра этого мира. Во все стороны от ножки отходят могучие корни, соединяющие грибы между собой. В старых засохших корнях живут особые существа, называемые слепнями. Зрение им заменяют длинные чувствительные усищи. Ни тебе, ни мне никогда не понять жизнь этих существ, однако вещуны издревле поддерживают с ними добрые отношения. Наш лабиринт был создан не без содействия слепней.
— Все это весьма интересно, но какое отношение гриб и его обитатели имеют ко мне?
— Самое прямое. Слепни и доставят тебя к месту назначения. По времени это сократит твой путь раз в десять, а то и больше.
— Если выигрываешь в скорости, обязательно теряешь в чем-то другом. Например, в удобстве… Как я понимаю, предстоящее путешествие легким не назовешь. Пот с меня уже и сейчас в три ручья катится.
— А разве путь сюда дался тебе легко?
— Тоже верно, — я призадумался. — Да только при ясном свете и смерть как-то милее. Тебе, подземному обитателю, этого не понять.
— Я понимаю куда больше, чем некоторые, — обиделась принцесса. — Дабы избавиться от тягот пути, воспользуйся истомой, которая хранится в твоем мешке. Заснешь в подземном мраке, а проснешься на свежем воздухе.
— А вдруг не проснусь?
— Неволить тебя никто не собирается. Можешь топать ногами через всю пустыню, где даже скорпионы не живут. Только учти, если королева послала тебя подземным путем, значит, она заранее уверена в его безопасности. Самое большее, что тебе грозит, — это пара мгновений страха.
Услышав такие слова от пигалицы, поневоле устыдишься. У меня, наверное, даже уши покраснели. Чтобы скрыть неловкость, я беспечным тоном заявил:
— Если мою безопасность гарантирует ваша королева, тогда стоит рискнуть. Путешествовать во сне мне уже случалось. Правда, не на такие расстояния.
— Только не надо задавать вопросы о смысле своего глупого сна! — упреждая мой замысел, воскликнула принцесса (опять, значит, заглядывала в мое сознание). — Нам не до этого. Сейчас я погашу светильник, и дальше мы пойдем в темноте. Слепни яркий свет терпеть не могут. Держись или за мое плечо или за стену — как тебе будет удобнее.
— Конечно же за плечо! Можно не опасаться, что тебя укусит какая-нибудь незрячая тварь.
— Я, между прочим, тоже умею кусаться. Поэтому не надо так давить на плечо.
— Прости… В темноте я чувствую себя не очень уверенно. А как ты сама находишь здесь дорогу?
— Во тьме я вижу ничуть не хуже, чем на свету, — ответила принцесса. — Светильниками мы пользуемся исключительно ради удобства гостей. А теперь помолчи.
— Разве слепни и громкие звуки терпеть не могут?
— Нет, они не выносят пустых разговоров.
Впрочем, темнота была не единственным неудобством, присушим утробе гриба. Куда больше досаждала постоянно нарастающая влажная жара. Парная баня — вещь, безусловно, полезная, но если только не устраивать в ней забег на длинную дистанцию.
Принцесса, чуткая ко всем треволнениям чужой души, в конце концов, сжалилась надо мной.
— Дальше будет еще хуже, — сказала она, приостановившись. — Поэтому посиди пока здесь. Оставляю тебе флягу с водой. Много не пей, пользы от этого не будет. Лучше смачивай водой тряпку, через которую будешь дышать. Я постараюсь долго не задерживаться.
— Куда же подевались твои слепни? — уж если дитя держится молодцом, то здоровенному молодцу не стыдно и покапризничать. — Ушли чистить свои усищи?
— Предугадать их поступки невозможно. Куда ползет улитка? А куда летит мотылек? Наверное, они и сами этого не знают. Со слепнями еще хуже. Противоречивость — их главная черта. Зато и наше поведение не вызывает у слепней ничего, кроме недоумения. Обитателю гриба никогда не понять жильца навозной кучи.
— Сказано в самую точку, — согласился я. — С твоим бы умом мирами править, а не таскаться по темным норам.
— Власть достается не самым мудрым, победа не самым храбрым, а уважение не самым добродетельным. Всем этим распоряжается случай, — молвила она, почти дословно повторяя горькую сентенцию царя Соломона. — Каждая из нас мечтала стать королевой, но счастливый жребий выпал только одной, далеко не самой достойной…
И тут я, наконец, понял, почему королевы и принцессы вещунов обходятся без мужей. Бог с ней, с биологией, это, наверное, не самое главное. Просто ни один здравомыслящий мужик, пусть даже вылупившийся из яйца, не станет жить с такими умницами-разумницами. Это вилы, как любил выражаться один мой давний приятель, оставшийся на Земле.
Принцесса канула в глухую тьму, и я остался один-одинешенек — да не где-нибудь в лесу или в поле, а в чреве загадочного гриба, невесть как оказавшегося в Злом Котле.
Вокруг что-то стрекотало, шуршало и попискивало. Незрячие (и незримые) твари, спешившие куда-то по своим неотложным делам, преспокойно пробегали по мне, не делая никакого различия между человеческим телом и стенами норы.
Некоторые даже нагло лезли мне в уши и в нос (рот я предусмотрительно держал на замке). Ничего удивительного — они ощущали себя здесь полноправными хозяевами, вольными обходиться с незваным гостем, к тому же полудохлым, как заблагорассудится.
Как поступили бы люди, упади вдруг с небес уродливая тварь, задыхающаяся в чужой для себя атмосфере?
Скорее всего, добили бы ради собственного спокойствия, а потом стали бы растаскивать ее лапки, усики и щетинки. Кто на музейные экспонаты, кто на научные препараты, а кто и просто на сувениры.
Вполне возможно, что скоро растащат и меня. Превратив предварительно в экскременты.
От жары мое сердце стучало, словно стахановская кирка, дающая сотую норму за смену, а в голову залетали такие глюки, каких, и сидя на игле, не всегда дождешься.
Общее мое состояние было таково, что впору позавидовать разнесчастному кочегару из популярной песни «Раскинулось море широко». Тот бедолага хоть на палубу мог выйти, послав по матушке черствого вахтенного и жестокосердного механика. А куда мне деваться? До люка моей кочегарки дальше, чем от Красного моря до Одессы.
Чтобы хоть как-то уберечься от полного душевного распада, я даже промычал несколько песенных строчек, особенно растрогавших меня (в основном про то, что напрасно старушка ждет сына домой), и всех назойливых тварей словно ветром сдуло. Что ни говори, а искусство великая сила.
Воду, оставленную мне принцессой, я собирался беречь до самого конца, точно Кощей Бессмертный — секрет своего долголетия. Но этот конец, похоже, был уже недалече. Тогда я дал себе зарок сделать всего пару глотков, но, не удержавшись, ополовинил флягу. Как и предостерегала принцесса, жажда после этого только усилилась.