Иногда нас заносило в такие места, откуда, казалось, уже не будет возврата, но опыт Храпа, сила некраша и мой здравый смысл всякий раз указывали путь к спасению.
Это касалось и глухих затонов, где вода чуть ли не на метр превратилась в густую, клейкую тину, и озер жидкой грязи, плюющихся огромными газовыми пузырями (на наших глазах один такой плевок накрыл целую стаю цапель, кормившихся на мелководье), и водоворотов, увлекавших в пучину даже подмытые водой стволы деревьев.
Правил лодкой, естественно, Храп, никогда не терявший присутствия духа, а греб некраш (сломав три весла подряд, он приспособился грести ладонью, что оказалось весьма эффективно).
Случайно прихватив в горсть какую-нибудь болотную тварь, некраш сначала демонстрировал ее Храпу, а в случае одобрения незамедлительно съедал свою добычу в сыром виде без соли и специй. Как говорится, хоть и дурак, зато всегда сытый.
Несколько раз нашего гребца кусали за пальцы хищные рыбешки, похожие на амазонских пираний, и ядовитые водяные змеи, но на эти досадные недоразумения он обращал внимания не больше, чем на мои постоянные и, надо сказать, вполне справедливые замечания.
В узких протоках диковинные растения сплетались над нашими головами, и тогда мы плыли, словно по сумрачному зеленому туннелю. Там, где из недр Дрыгвы били горячие источники, стояла удушливая жара и все вокруг застилал пар, а в других местах, наоборот, от бурлящих вод тянуло зимней свежестью.
Гудение насекомых было как бы постоянным аккомпанементом нашего путешествия, но комары и мухи не смели даже приближаться к лодке. Вредоносцы обладали какой-то таинственной властью над всеми живыми существами, начиная от мельчайших мошек и кончая чудовищами, в сравнении с которыми нильские крокодилы показались бы безобидными ящерками.
Только здесь я уяснил истинное значение выражения «царь природы». Оно подразумевало отнюдь не грубую силу, свойственную, скажем, львам, и не перелицовку окружающего мира под себя, чем повсеместно грешат люди, а добровольное и безоговорочное признание твоего превосходства всеми живыми существами — летающими, плавающими, бегающими и ползающими.
Случалось, что проплывающие мимо вредоносцы интересовались, какое именно горе заставило Храпа усесться в это утлое суденышко, но он всякий раз отделывался незамысловатыми шутками. Как я понял, лодки подобного типа применялись в Дрыгве исключительно для транспортировки покойников, которых в преддверии великого переселения в Ясмень свозили в какое-то строго определенное место.
Это звучит банально, но, покинув грязный и тесный загон, недостойный даже бессловесной скотины, а уж тем более разумного существа, я ощутил себя пташкой, вырвавшейся из клетки на волю. Интуиция подсказывала, что случай наконец-то вывел меня на верный путь и все тайны вредоносцев будут вскоре разгаданы.
Есть народы, которые, однажды потерпев военный, политический или экономический крах, живут только воспоминаниями о своем великом прошлом, нередко мнимом.
Другие, напротив, плевать хотели на прошлое (а также на будущее) и придерживаются принципа: день прошел и слава богу. Их кумир — настоящее, со всеми его сиюминутными проблемами и обыденными заботами.
Вредоносцы не принадлежали ни к одной из вышеперечисленных категорий. Свои помыслы и надежды они связывали только с грядущим, и потому были так равнодушны к настоящему, что даже шалашей себе не строили. Зачем, спрашивается, тратить силы на возведение чего-то основательного, если в самом скором времени оно достанется жабам и змеям.
Единственным исключением из этого весьма спорного правила были местные кузницы, на что, кстати говоря, имелись свои веские причины.
Во-первых, железо вещь основательная и требует к себе соответствующего отношения. Небрежность и тяп-ляп тут недопустимы. Пусть в кузнице нет стен и крыши, но горн, наковальня, молоты и весь подсобный инструмент должны содержаться в полном порядке.
Во-вторых, здесь изготовлялись предметы, предназначенные для завоевания Ясменя, — ножи, кольчуги, шарики для метания, — а потому каким-то боком тоже причастны к светлому будущему. А это понятие было для вредоносцев святым.
Единственным изделием общего пользования, выходившим из кузниц наравне с оружием, были серпы, служившие для уборки дикого риса, повсеместно произраставшего в Дрыгве.
В рыболовных крючках, острогах и другом аналогичном снаряжении вредоносцы не нуждались — зверь и рыба сами шли к ним в руки.
Вся округа так или иначе обслуживала кузницу Храпа. Одни вредоносцы добывали болотную руду — низкокачественный бурый железняк, сильно засоренный серой и фосфором. Другие заготовляли торф и древесный уголь. Третьи выплавляли из руды металл, который потом перековывался в оружейную сталь.
Это было что-то вроде трудовой повинности, уклоняться от которой не смел ни один вредоносец (Храпа потому и прозвали Непогодой, что его соседи получали отдых только в период затяжных дождей, когда кузница простаивала).
Сразу по прибытии к месту назначения некрашу вручили тяжелую двуручную кувалду и через меня объяснили, как с ней надо обращаться.
Даже одной рукой он управлялся с кувалдой играючи, но — вот беда — не умел соизмерять силу своих ударов. После того как наковальня дала трещину, кувалду пришлось взять мне, а некрашу поручили трясти огромный кожаный мешок с кварцевым песком, в котором полировались готовые изделия. Правда, при этом ему строго-настрого запретили пользоваться хватательной рукой.
Ничто так не располагает к доверительной беседе, как общая работа или совместная выпивка. Но поскольку вредоносцы никаких других напитков, кроме родниковой воды, не употребляли (пьяному в болоте делать нечего), мои разговоры с Храпом происходили преимущественно в кузнице.
Тесное общение с кувалдой вообще-то не располагает к праздной болтовне, но сейчас мы делали ядрышки для металок, устроенные таким образом, что в них можно было заправлять горючую смолу, а потому по-настоящему тяжелой работы было не так уж и много.
Скоро выяснилось, что о Ясмене, этой светлой мечте всех вредоносцев, местном аналоге Эльдорадо, Беловодья и Земли обетованной, Храп имеет весьма приблизительное представление.
Когда, например, я рассказывал о Светоче, пожирающем облака, мертвецов, стаи бабочек и все остальное, что оказывается в непосредственной близости от него, слова мои воспринимались исключительно как плод неудержимой фантазии. В понимании Храпа Ясмень был таким же болотом, как и Дрыгва, только куда более изобильным и благодатным.
Однажды я поинтересовался, когда же у вредоносцев появятся потомки (а с этим делом, похоже, у них были те же самые проблемы, что и у тенетников). Храп без тени сомнения ответил, что сие счастливое событие случится сразу после переселения в Ясмень.
Ни о проблеме полов, ни о том, как произойдет зачатие и сколько времени продлится беременность, ни о прочих деталях, обычно сопутствующих процессу деторождения, он не имел ни малейшего понятия и, в отличие от тенетников, ничуть по этому поводу не беспокоился.
Будущее должно было само решить все проблемы. Будущее да еще крепкие кольчуги и острые ножи.
Пускаться в воспоминания Храп не любил, предпочитая распространяться о том, какую превосходную кузницу он построит себе в Ясмене.
— Зачем тебе там кузница? — удивлялся я. — Если вы одолеете тенетников, нужда в оружии сразу отпадет. Да и серпы вам не пригодятся — рис в тех краях не растет.
— Так не бывает, чтобы оружие вдруг оказалось ненужным, — возражал он. — Завоевать Ясмень — это еще полдела. Потом придется его защищать.
— От кого защищать?
— От тенетников, само собой.
— Но ведь все они должны погибнуть во время вашего вторжения?
— Эти погибнут, появятся другие.
— Откуда появятся? С неба, что ли, упадут?
— Неважно! Что ты пристал ко мне? Обо всем на свете даже Кудесник не знает.
— А это еще кто такой?
— Не твоего ума дело!
Обычно после этого Храп надолго умолкал, но, поев и выспавшись, забывал наши мелкие размолвки, и все начиналось сначала…
Как-то раз, разрубая проволоку, из которой потом должны были чеканиться ячеи кольчуги, Храп сообщил, что, по слухам, сюда направляются сыщики, выявляющие среди чужаков скрытых врагов, лазутчиков и просто недовольных, способных своими действиями или своим бездействием нанести ущерб планам вредоносцев.
И хотя сказано все это было как бы между прочим, ощущалось, что Храп слегка обеспокоен. Что ни говори, а заполучил он нас к себе не совсем законным путем.
— Может, на это время нам лучше скрыться в каком-нибудь укромном месте? — предложил я.
— Поздно, — ответил Храп. — Всем уже давно известно, что на моей кузнице работают двое чужаков. Наверное, соседи проболтались. Ну ничего, будем надеяться на лучшее.
Но готовиться надо к худшему, подумал я. Очень уж в последнее время все удачно складывалось. Если судьба вдруг дает тебе одну поблажку за другой — обязательно жди беды. Примета верная.
— Ты не говори сыщикам, что мне понятна ваша речь, — попросил я. — Зачем давать повод для лишних кривотолков…
— Разве это имеет какое-нибудь значение? — Храп отложил в сторону молоток и зубило.
— Не думаю… Но начнутся разные расспросы. Где научился? Зачем? Какой злой умысел этим преследовал? Все сыщики на свете одинаковые. Никому не верят. Даже себе.
— А в самом деле, откуда ты знаешь наш язык? Большинство чужаков его даже на слух не улавливают.
— К языкам у меня врожденные способности. Не хуже, чем у вещунов. Я их, наверное, уже больше полсотни знаю, — чтобы не вызвать у Храпа подозрений, приходилось врать напропалую. — Как только попаду в какую-нибудь незнакомую страну, сразу иду на базар или в другое место, где собирается толпа. Потолкаюсь немного, послушаю — и сразу начинаю понимать чужую речь.
— С твоими задатками только Кудесником быть, — не без зависти молвил Храп.
Тут мое любопытство наконец-то пересилило осторожность, и я напрямик спросил: