— Вот ты все время говоришь: Кудесник, Кудесник… Хотя бы объяснил, кто это такой на самом деле.
— Да, наверное, никто, — похоже, что мой вопрос озадачил Храпа. — Просто присказка такая… Спроси у Кудесника… Это одному Кудеснику известно… Тут без Кудесника не разобраться…
— Теперь буду знать, — я постарался скрыть свое разочарование. — А сейчас будь добр и ответь на тот самый вопрос, который прежде относился ко мне. Как ты научился говорить? Надо полагать, что твои родители не имеют к этому ни малейшего отношения.
— Своих родителей я знать не знаю. Наверное, так оно и к лучшему. Родительская забота только портит детей. В этом можно убедиться на примере вещунов. Какие они все изнеженные, ленивые, лживые, падкие на дармовщину… А говорить меня научил мой ровесник Костолом Маета. Заодно и к кузнечному ремеслу приохотил.
— Жив он сейчас? — стараясь не выдать своего интереса, осведомился я.
— Что ему станется! Мы недавно виделись. Он даже подарил мне кое-какой инструмент. — Храп продемонстрировал клещи замысловатой формы, которыми мы еще никогда не пользовались.
— Его кузница далеко отсюда? — продолжал я выспрашивать.
— Раньше далеко была. А теперь поближе стала. В тех местах, где Костолом обитал прежде, иссякла руда. Вот он и перебрался на Слюдяное озеро. Если напрямик, по кочкарнику, так до него вообще рукой подать. По воде будет раза в два дальше… Тебе он зачем сдался?
— Просто так. Интересно стало. Много вас здесь… кузнецов.
— Как раз и нет. Меньше дюжины на все болото. Сам видишь, с заказами не справляемся.
— Меньше дюжины… — повторил я. — И все, наверное, как один — ученики Костолома?
— Конечно.
— А мукомолы откуда взялись? Углежоги? Стражники? Сыщики?
— Про стражников и сыщиков ничего не скажу, я с ними почти не знаюсь. Углежоги из той же компании, что и кузнецы. Вместе с нами ремесло у Костолома перенимали. Мукомолов, хлебопеков и жнецов обучал Обух Злоба. Дело свое знал, ничего не скажу, только уж очень вспыльчив был. Когда его потом прибил жернов, сорвавшийся с оси, никто об этом и не пожалел.
— А сами вы, значит, свое ремесло никому не передаете, — задумчиво молвил я.
— Так ведь пока некому!
Нежданно-негаданно мне удалось выведать у Храпа немало весьма любопытных сведений. Да только ликовать по этому поводу было рановато. Сейчас хватало совсем других забот.
Если перед походом на Ясмень вредоносцы решили основательно почистить свои владения, то и меня могут запросто прибрать под горячую руку.
Неужели опять проклятый загон? Нет уж, увольте. Мне и одного раза вполне хватило.
Первым делом нужно хоть как-то изменить свою внешность. И если с ростом, цветом глаз и длиной конечностей ничего поделать нельзя, то над другим броскими приметами стоит поработать.
Зачем мне, например, белая кожа, столь экзотична в этих краях? Или буйная шевелюра?
Добровольно вызвавшись почистить горн, я так перемазался в саже, что стал похож на трубочиста, причем на трубочиста-мавра. Сено, набитое под одежду сразу придало моей фигуре не свойственную ей прежде солидность, а чересчур приметные волосы я прикрыл широкополой шляпой, ради такого случая специально сплетенной из лыка.
Лучше всего, конечно, было бы вообще постричься наголо, но это могло вызвать недовольство Храпа, весьма ценившего мои волосы, правда, из чисто практических соображений — с их помощью он проверял остроту ножей и серпов.
Все свои сокровища — алмаз, флакон с истомой, яйцо и королевский медальон — я спрятал в дупле росшего неподалеку дерева, как говорится, от греха подальше.
Теперь, когда наиболее опасные улики исчезли, а сам я приобрел сходство по меньшей мере с Отелло, можно было вздохнуть спокойно. Пусть сыщики проверяют меня хоть под микроскопом.
Невольно напрашивалась мысль: насколько мне проще, чем легендарному Штирлицу. Нет у меня ни шпионского фотоаппарата, ни симпатических чернил, ни шифровальных блокнотов, ни инструкций из Центра, ни передатчика, ни радистки Кэт.
Есть только язык, уши, память, не очень умелые руки да на довесок — придурок-некраш… Хотя нет!
Нельзя забывать про яйцо. Вот это настоящий товарищ. Такой никогда не подведет.
Сыщики появились в самый разгар работы, когда над кузней буквально дым стоял коромыслом. Их было… Даже затрудняюсь сказать, сколько их было. Не то двое, не то трое. А вернее всего, два с половиной.
На руках одного из чревесов, столь дородного, что он не влез бы в самую просторную нашу кольчугу, восседало пренеприятнейшего вида существо, отдаленно напоминавшее лысую бесхвостую обезьяну. Вне всякого сомнения, это был прытник — лесной вредоносец, по компетентным сведениям, сволочь из сволочей.
И хотя все почему-то считали чревесов и прытников родными братьями, сам я не улавливал между ними никакого сходства. Общими были разве что некоторые черты лица, вызывавшие ассоциации одновременно и с рылом свиньи, и с харей черта, и с мордой гиены, да еще непропорционально короткие конечности.
Чревесы, промокшие с головы до пят, энергично отряхивались, зато прытник, по слухам, боявшийся воды, как взбесившийся пес, выглядел совершенно сухим. В лесах эти уроды приспособились разъезжать на зверях-скорохватах, а в болотах для той же цели использовали своих дебелых братьев. Хорошо устроились, ничего не скажешь.
Пока чревесы обменивались с хозяином приветствиями, прытник рыскал вокруг кузницы, выискивая неизвестно что.
Я, как ни в чем не бывало, продолжал тюкать молотком по чекану, а некраш тряс мешок, в котором полировались стальные кольца.
Дородный чревес, неодобрительно глянув в нашу сторону, сказал:
— Удивляешь ты меня, Храп Непогода. Особенно в последнее время. Ну скажи, зачем ты пригрел этих чужаков? Не боишься от них нож в спину получить?
— Кузнец кузнецу никогда зла не сделает, — ответил Храп. — Даже если он и не наших кровей. Давно проверено.
— Ты эти отговорки для соседей оставь. Кузнец кузнецу… Нечем тут гордиться! — сыщик зло пнул какую-то железяку, подвернувшуюся ему под ноги. — Самое большее, что позволено чужакам, — добывать руду. И ничего кроме! Сколько тебе раз это нужно твердить?
— А молотом кто будет махать? Ты? Или вот он? — Храп указал на прытника, копавшегося длинным стилетом в куче торфа. — Охотников коротать свою жизнь в дыму и чаде маловато. Все на свежем воздухе норовят пристроиться. Возле водички. Не будь у меня в кузнице этих помощников, я со своей работой никогда бы не управился.
— Остынь! — прикрикнул на него сыщик. — Работу вашу еще проверить надо. Вдруг она никуда не годится. Тогда совсем другой разговор будет.
Он наугад взял один из уже готовых ножей и принялся испытывать его остроту на ногте своего большого пальца. Наступила напряженная тишина.
— Не режет, — буркнул сыщик, побагровевший от напряжения. — Тупой, как твоя башка.
— Это твой ноготь твердый, как булыжник, — возразил Храп. — Нажми посильнее.
Либо лезвие оказалось чересчур острым, либо рука сыщика дрогнула в самый неподходящий момент, да только верхняя фаланга пальца вместе с ногтем вдруг улетела в огонь горна.
— Да что это за ножи такие! — взвыл бедолага, потрясая окровавленной дланью. — Сами живое тело рвут на части! Может, они у тебя заколдованные?
— Самые обыкновенные, — Храп подал сыщику чистую тряпицу, в которую был завернут кровоостанавливающий корень. — Мы колдовством отродясь не занимались. Просто руки у тебя неловкие. Вот лезвие и соскользнуло. Такое с каждым может случиться.
— Ты говори, да не заговаривайся. Я сюда здоровым пришел. А ухожу калекой. За увечье кому-то придется отвечать.
Пятясь задом, дородный сыщик споткнулся о мою кувалду, которой сейчас полагалось находиться совсем в другом месте, и едва удержался на ногах. Напарник, до сих пор не проронивший ни слова, устремился ему на помощь, но сверху рухнула жердь, на которой висели кольчуги, дожидавшиеся окончательной отделки. Это уже попахивало мистикой. Или, что куда более вероятно, — проделками яйца.
— Ты нарочно все это подстроил! — заявил сыщик, потерявший полпальца.
— Отделаться от нас хочешь! — добавил его исцарапанный напарник.
— Если сейчас с неба молния упадет, я тоже окажусь виноватым? — возмутился Храп. — Это кузница, а не чистое поле. Здесь каждый шаг надо с оглядкой делать.
— Вот ты и делай! — огрызнулся вконец разобиженный толстяк. — А мы рисковать не намерены. Доложим о твоих злодействах куда следует. Пусть с тобой другие разбираются.
— Не спешите, — вмешался прытник, которого пока благополучно миновали все каверзы, подстроенные яйцом. — Сначала закончим дело, порученное нам. Есть верные сведения, что глухой лазутчик, в свое время ускользнувший от нас, скрывается где-то в этих краях.
Переговариваясь между собой, вредоносцы были абсолютно уверены, что чужаки, то есть мы с некрашем, не понимают их, а потому секретов друг от друга не держали.
Чревесы, уже собравшиеся покинуть столь негостеприимное местечко, вынуждены были уступить. Как видно, бал здесь правили не они.
Прытник начал с меня. Подобравшись сзади, он громко хлопнул в ладоши, и я, давно ожидавший чего то подобного, испуганно встрепенулся и даже картинно выронил молоток, чудом не задевший самого прытника.
— Слышит, тварь приблудная, — констатировал он. — Не глухой. Хотя выглядит подозрительно.
Затем сходный эксперимент был проделан с некрашем. Тот, как всегда, предавался воспоминаниям об утраченной свободе и даже ухом не повел. Не произвел впечатления и повторный хлопок.
— Не слышит! — обрадовался прытник, сразу позабывший обо мне. — Глухой! Сразу будем его вязать или сначала пристукнем?
— Глухота не единственная примета, — возразил скептически настроенный толстяк. — Разыскиваемый преступник был светлокожим, косматым, из себя стройным. А этот бурый, как тина, безволосый и поперек себя шире. Да ты на его руки посмотри! Одна чуть ли не вдвое короче другой. Никогда не слыхал про лазутчиков с разными руками.