Хан был напряжён и насторожен. Со всех сторон Огадая прикрывали тяжеловооружённые нукеры, лучники за его спиной натягивали тугие татарские номо. Конечно же, великий хан должным образом позаботился о своей безопасности.
Среди степняков, сопровождавших Огадая, Тимофей заметил знакомое лицо. Бельгутай! Бывший ханский посол встретился с ним взглядом. Татарский нойон смотрел холодно, бесстрастно и недружелюбно.
— Огадай готов к переговорам, — удовлетворённо кивнул Угрим. — Дело пошло, и вряд ли теперь Феодорлих пожелает остаться в стороне.
— Князь Угрим Ищерский желает говорить!
Теперь Тимофей кричал только по-немецки. Угрим ждал, обратив взор в сторону латинянского воинства. Огадай приблизился и взмахом руки остановил своих воинов. Хан ждал тоже.
Ага, зашевелился, наконец, и латинянский строй. Раздались в стороны ряды щитоносцев и копейщиков. Раздвинулись рыцари. На переправу вступала императорская свита. От ярких гербовых одежд зарябило в глазах.
— Ну вот и его величество пожаловал, — усмехнулся Угрим. — Пусть подъедет поближе.
Феодорлих не выехал. Его, скорее, вывезли. Императора с двух сторон поддерживали в седле оруженосцы. Понятное дело: после достопамятных событий на берегу Дуная Феодорлих был ещё слишком немощен, чтобы обойтись без посторонней помощи. Даже лёгкая броня, надетая на него, казалось, вот-вот сомнёт могущественного властителя.
Под открытым бацинетом[11] виднелось осунувшееся лицо. Бледные впалые щёки, свежие шрамы, чёрная повязка через левый глаз… Ослабевший император имел мало общего с тем грозным монархом, которого Тимофей знал прежде. Впрочем, властный блеск уцелевшего глаза свидетельствовал о том, что Феодорлих не сломлен окончательно.
— А ведь ему уже лучше, — заметил Угрим. — Видимо, Михель всё это время заботился не столько о том, чтобы Феодорлих не погиб от ран, сколько о том, чтобы он не поднялся с постели. Теперь же, когда Михель мёртв и чары рассеялись, его величество быстро пойдёт на поправку.
Стрелки императора держали наизготовку взведённые арбалеты. В руках рыцарей поблёскивала обнажённая сталь. Конные телохранители с большими щитами плотно обступили своего господина. В чём в чём, а в легкомыслии Феодорлиха, упрекнуть было нельзя. Как и Огадая, впрочем.
Татары и латиняне настороженно наблюдали друг на другом, но с ещё большей опаской они поглядывали на Угрима. И на Чёрные Кости у его ног.
Первым заговорил Феодорлих.
— Вы без свиты, князь? Только с толмачом? — голос императора был тихим и насмешливым. Это был голос больного человека. Больного, но выздоравливающего. — Не очень-то разумно с вашей стороны появляться здесь без охраны.
Тимофей перевёл слова императора. Затем — невозмутимый ответ князя:
— В данный момент я не нуждаюсь в охране, ваше величество.
— В самом деле? — единственный глаз Феодорлиха сверлил Угрима. — А может быть, у вас просто не осталось воинов?
— У меня есть Чёрная Кость, — всё так же спокойно отвечал князь. Тимофей переводил. — И не одна, прошу заметить.
Угрим кивнул себе под ноги.
— Этого достаточно, чтобы остановить на этой переправе любого из вас. Остановить или умертвить.
— Тумфи! — с татарской стороны выехал Бельгутай. — Великий хан желает знать, о чём твой коназ говорит с Хейдорхом.
— Князь объясняет, что может дать отпор и вам, и латинянам, и что для этого ему не требуется большая дружина, — ответил Тимофей на языке степняков.
— Правда? — теперь уже сам Огадай, подъехав ближе, вступил в разговор. Голос хана прозвучал глухо и надменно. — А если стрелы полетят в твоего коназа с обеих сторон? Если мои нукеры и его, — хан кивнул на императора, — воины атакуют вас вместе?
Тимофей перевёл слова Огадая. Спросил не удержавшись:
— Княже, такое возможно? Чтобы они — вместе?
Угрим ответил. Сначала ему:
— Едва ли они на это решатся. Друг другу хан и император доверяют сейчас не больше чем мне. К тому же они не знают, на что способен чародей, у которого имеется не одна Кость, а больше. Я бы на их месте поостерёгся нападать. Или сделал бы это сразу, не вступая в переговоры.
Затем князь заговорил, обращаясь к хану.
— Возможно, у меня и не хватит сил, чтобы противостоять двум вашим армиям сразу, — переводил Тимофей слова князя. — Но уничтожить вас двоих я всегда успею.
Теперь заволновался Феодорлих.
— Князь, я не понимаю, что вы обсуждаете с ханом, — заметил император. — Это не очень вежливо и это небезопасно.
Угрим, выслушав перевод, усмехнулся.
— Теперь ты видишь, Тимофей, что союз между Феодорлихом и Огадаем невозможен, — негромко произнёс князь. — Если их не объединит кто-то третий…
Слова были сказаны, но губы Угрима продолжали шевелиться, будто он всё ещё обращался к толмачу. Заклинание! — вдруг понял Тимофей. Ищерский волхв творил волшбу. Латиняне и татары поняли это мгновением позже, когда…
Молниеносное движение. Взмах княжеских ладоней.
Руки Угрима стремительно вычертила в воздухе две коротких извилистых черты. Тёмно-синие росчерки волховского знака вспыхнули прежде, чем телохранители императора и хана успели среагировать. То есть, они-то, конечно, среагировали. Но это уже не имело значения.
Из взрезанной ткани пространства ударил сноп синих искр. Под искры попали четверо. Феодорлих и Огадай, Угрим и Тимофей.
Запоздало щёлкнули спусковые механизмы арбалетов. Зазвенели тетивы тугих татарских луков. Нукеры и рыцари атаковали с двух сторон сразу.
Что произошло дальше, понять было трудно. Мир вокруг замер. Весь мир. Уснул. Умер. Оборвались крики, смолкли звуки.
Десятки выпущенных стрел и болтов зависли в воздухе. Стальные жала не достали до Угрима и Тимофея каких-то двух-трёх локтей.
Стрелы, люди и кони — всё остановилось в незавершённом движении.
Тимофей ошалело завертел головой. Он видел горящие злобой глаза, раззявленные рты, искажённые лица, разрываемые удилами лошадиные пасти. Шпоры до упора вошедшие в конские бока. Поднятые над головами клинки и опущенные копья. Застывшие стяги, бунчуки, плащи, плюмажи…
Две рати неподвижно стояли по берегам реки. Две свиты, ринувшиеся в бой, тоже были остановлены магией Угрима. Оруженосцы, удерживавшие немощного императора в седле, обратились в окаменевшие подпорки. Замер Бельгутай с занесённой саблей. Вздёрнутая на дыбы лошадь нойона так и осталась стоять на задних ногах.
Под действие чар не попали лишь те, кого окатило синими искрами.
— Не нужно волноваться, — успокоил князь. — Это не боевая магия. Пока — не она.
Император и хан переглянулись.
Тимофей постарался взять себя в руки и собрался перевести слова князя, но…
— Урус, ты говоришь то, что я слышу?! — Огадай недоверчиво смотрел на Угрима. — Или это часть твоего колдовства?
— Конечно же, это колдовство, — хмыкнул Угрим. — Но благодаря ему ты понимаешь мои слова, а я — твои.
— Я тоже понимаю! — ошарашено пробормотал Феодорлих. — Вас обоих понимаю. Без него!
Император кивнул на Тимофея. Тимофей так и застыл с открытым ртом, не произнеся ни слова. Похоже, в услугах толмача здесь больше не нуждались. Угрим говорил по-русски, Феодорлих произносил слова на немецком, Огадай разговаривал по-татарски, но никто при этом не испытывал никаких неудобств. Все трое, в самом деле, понимали друг друга. Без него…
— Не совсем так, ваше величество, — снова заговорил Угрим. — Чужая речь кажется нам понятной как раз потому, что среди нас находится опытный толмач, долго и усердно изучавший языки. Его знания помогают нам сейчас и, надеюсь, будут помогать впредь.
Взгляд единственного глаза Феодорлиха скользнул по Тимофею и вновь упёрся в Угрима. Подозрительный, настороженный взгляд.
— Вообще-то есть и другие способы общаться без помех при помощи магии, — пожал плечами князь-волхв, — но во-первых, они потребуют от меня больших затрат сил, а во-вторых…
По губам Угрима скользнула кривая усмешка.
— Во-вторых, я не думаю, что эти способы пришлись бы вам по душе.
Кажется, этот вопрос был исчерпан. Но оставались другие.
Огадай провёл рукой по шее своего застывшего коня. Недоумённо тряхнул лисьим хвостом на шеломе.
— Что происходит, колдун? Почему все вокруг стали подобны камню?
Тимофей покосился на Бельгутая. Однажды, в подземельях Острожца, Угрим остановил для татарского нойона течение времени. Но тогда был один Бельгутай, а теперь… Неужели теперь князю под силу запереть во времени целый мир?
Всё оказалось иначе.
— Я позволил себе изменить ход времени для нас четверых, — объяснил князь-волхв. — Долго это не продлится, надолго у меня не хватит сил. Но надеюсь, мы успеем договориться.
— Договориться? — прищурил глаз Феодорлих.
— Обычно договариваться старается слабейший, — заметил Огадай.
— Или умнейший, — парировал Угрим.
Хан скривился.
— Слишком умные могут оказаться слишком опасными. От таких умных лучше избавляться сразу.
Угрим неодобрительно качнул головой.
— Разве ещё непонятно, что убить меня будет не просто?
— Скоро твоё колдовство закончится, — оскалился Огадай. — Ты сам сказал об этом. А стрелы уже пущены.
Хан кивнул на застывшие стрелы, целившие в Угрима и Тимофея.
— Когда чары рассеются, стрелы полетят дальше, коназ.
Угрим улыбнулся.
— Верно — полетят. Только эти стрелы не опасны. Для меня…
Князь плавно двинул рукой. Висевшие в воздухе татарские стрелы и арбалетные болты латинян развернулись наконечниками к Огадаю. Хан невольно отстранился. Наконечники тоже чуть сдвинулись. Незримая сила притягивала их теперь к груди степняка.
— Когда чары рассеются, стрелы полетят дальше, — Угрим невозмутимо повторил слова хана.
Побледневший Огадай потянул из ножен саблю.
Тимофей схватился за меч.
Князь чуть шевельнул пальцем. Ханская сабля, наполовину уже обнажённая, намертво застряла в ножнах. Огадай дёрнул раз, другой. Ничего не вышло. Степняк прорычал что-то и отпустил оружие. Сабля, звякнув, скользнула обратно в ножны.