Угрим безнадёжно махнул рукой.
— Впрочем, поздно уже.
В каменной теснине словно бушевал призрачный горный поток. По дну ущелья текла стремительная и бесшумная молочная река. Тяжёлый дым накатывал волна за волной и захлёстывал любого, кто оказывался на пути.
— Назад! — велел Огадай.
Дрогнула, сломалась, попятилась и исчезла в дыму стена щитоносцев.
— Трубить отход! — приказал Феодорлих.
С головой накрыло стрелков.
Гулко ухнули татарские барабаны, взревели боевые рога латинян. Однако Угрим был прав: поздно. Слишком поздно…
Уже достало тех, кто был сзади. Кто нёс лестницы. И кто шёл за теми, кто нёс лестницы.
Из дымных бурунов и водоворотов доносились глухие — будто сквозь вату — вопли несчастных. Люди кричали дико, не помня себя и не осознавая мира вокруг. Так кричат безумцы, наяву попавшие в ужаснейший из своих кошмаров.
Бесстрастное эхо множило и усиливало искажённые звуки.
Воины, которых ещё не коснулась волшба ассасинского старца, спешно отступали из ущелья. Хотя какое там отступали — бежали в беспорядке! Вот только дымный поток двигался быстрее людей, и спасения от него не было.
Первые белёсые струйки-щупальца уже тянулись к горловине ущелья. За разрозненными извилистыми потёками надвигался сплошной клубящийся вал. Ворота и подножия стен цитадели были полностью скрыты от глаз. Дно ущелья — тоже. Однако иноземный маг не унимался. Колдовство продолжалось. Из крепости всё лилось и лилось. Бурлящая дымная пелена приближалась.
«Крысий потрох, да что же это такое-то, а?!» — гадал Тимофей. Угрим, защищая Острожец, двигал на врага земляную насыпь, утыканную кольями, но какую пакость гонит на них сейчас бесерменский чародей?
А молочно-белые клубы вот-вот должны были выплеснуться из ущелья. В матовой мути метались, натыкаясь друг на друга, размытые тени. Нет, не просто метались! Тимофей пригляделся… прислушался к приглушённому звону стали.
Да, так и есть! Воины Феодорлиха и Огадая сражались в дыму друг с другом! Латинянин рубил степняка. И степняк латинянина. И латинянин латинянина. И степняк степняка. В ущелье шла битва безумцев, в которой каждый стремился сразить каждого.
— Что там происходит, урус?! — на этот раз не выдержал Огадай. — Что это за яд?! Что за отрава такая?! Ты можешь ответить, наконец, коназ?!
— Могу, — Угрим стоял, подняв руки и выставив перед собой ладони. Пальцы князя чуть шевелились, словно ощупывая приближающуюся белёсую волну. Голос князя-волхва был спокоен. — Теперь могу. Это дурман, настоянный на сильной магии. Дурман, лишающий человека воли и ясности рассудка.
— И что? — взъярился хан. — Что же ты медлишь, колдун?
Ответить Угрим не успел.
Вот оно! Дымный поток хлынул из ущелья. Но вырвавшийся из теснины клубящийся вал вдруг вздыбился, наткнувшись на невидимую преграду. Хотя, не на такую уж и невидимую. Белёсую волну сдерживала тонкая, но вполне различимая мутная плёнка цвета молочной пенки.
Угрим хрипло шептал защитные заклинания.
Всё новые и новые клубы тяжёлого дыма накатывали из ущелья.
Остановленная волшбой князя волна поднималась, росла.
Выше, выше…
Выше каменной лавины, впечатанной в стены ущелья, выше скалистых отвесов на раздвинутой верхней кромке. Выше стен горной цитадели, выше башни бесерменского колдуна.
Тимофей понял: он стал свидетелем ещё одного магического поединка. Ассасинский старец бросал из крепости густые дымные клочья, Угрим противостоял им. Белёсый гребень пышной шапкой нависал над горловиной ущелья и легонько покачивался, словно делая выбор: в какую сторону пасть.
Но чем выше поднимался дым, тем больше власти над ним обретал князь-волхв. В конце концов, настал момент, когда Угриму удалось отклонить взрастающую дымную массу обратно к крепости. Клубящаяся волна колыхнулась туда-сюда, но поддалась-таки магии ищерского волхва, изогнулась коромыслом, а затем по высокой дуге, почти касаясь облаков, сама похожая на диковинную облачную радугу, устремилась обратно.
Молочный гребень размазался по небесной синеве, расплылся и раздался вширь, поплыл над ущельем, постепенно наползая на горную цитадель.
Ещё немного — и белёсые клубы накроют крепость, их же и испустившую. Ещё немного и…
Нет, не накрыли.
Колдун на башне резко опустил руки.
Дымная туча опала, так и не достигнув крепостных стен. На миг смешалась с пеленой на дне ущелья. Колдовские клубы заполнили скалистую теснину до краёв, а ещё пару мгновений спустя, дым ушёл в камни. Просочился сквозь, канул под. Весь, без остатка. Словно и не было его тут.
А на камнях лежали люди. Как входили в ущелье плотными рядами — так теперь и лежали. Вповалку, друг на друге, в лужах крови. На осадных щитах и на брошенных штурмовых лестницах.
Полегли все. Татары, латиняне. Простые стрелки и знатные нукеры, безгербовые кнехты и благородные рыцари. Победителей в битве безумцев, вдохнувших дымного дурмана, не оказалось. А если и были таковые, то они уже покончили с собой.
В живых не осталось никого.
Тимофей поразился, насколько тихо вдруг стало вокруг. Почти как на Тёмной Тропе. Словно колдовской дым, сгинув без следа, унёс с собой все звуки.
Над ущельем стояла поистине кладбищенская тишина.
Тихо было и перед входом в ущелье.
Этот бой тоже выиграл горный старец. Возможно, он при этом открыл свою силу больше, чем следовало бы, возможно, он обрёк себя на поражение, но этот бой, всё же, остался за ним.
— Если шаман горы заставил наших воинов убивать друг друга, на что же тогда будут способны его богатуры? — мрачно произнёс Огадай.
Этот вопрос не требовал ответа. И Угрим отвечать на него не стал. Угрим заговорил о другом.
— Хан, — обратился он к Огадаю, — В колчанах твоих воинов есть зажигательные стрелы. Пусть лучники вытащат их.
— Что вы задумали, князь? — встрепенулся Феодорлих.
— У крепостных ворот уже лежит громовой порошок, — объяснил Угрим. — Его нужно поджечь.
— Стрелами? — удивился император.
— Если стрел много — это будет надёжнее, чем снова гнать по ущелью людей.
Конечно, у ханских воинов стрел немало, вот только…
— Лучникам нужно приблизиться на расстояние выстрела, — с сомнением проговорил Огадай — Для этого им всё равно придётся вступить в ущелье.
— Не придётся, — мотнул головой Угрим. — Стрелы полетят отсюда.
— Но…
— Я помогу им. Они долетят.
— А как же защита против чужой магии? — нахмурившись, спросил Феодорлих.
— Защитный барьер поставлен в ущелье, — ответил Угрим. — Над ущельем его нет.
Хан и император переглянулись. Тимофей улыбнулся. А ведь князь дело говорит! Дурманящий дым, поднятый над скалами, беспрепятственно достиг крепости. Ну, почти достиг… Ассасинскому колдуну пришлось уничтожить своё порождение. А татарские стрелы — это не дым. Они не будут столь же послушны чародею-бесермену.
— А если Старец Горы, всё же, остановит стрелы? — пробормотал Феодорлих.
— Всё не остановит, — убеждённо сказал Угрим. — Когда Михель метал в Острожец греческий огонь, я пропустил несколько снарядов. А ведь стрел будет больше, и лететь они будут чаще.
Император возражать не стал.
Вот где в полной мере пригодилась великолепная выучка татарских стрелков. Грянул раскатистый удар сигнального барабана. И в тот же миг последовал дружный залп.
Зазвенели тетивы тугих татарских номо.
И ещё — залп.
Сотни горящих стрел с устрашающим гудением взвились в небо.
И ещё…
Ещё, ещё… Лучники, выстроенные плотными рядами, пускали стрелы почти без перерыва.
Огненный рой, другой, третий… пятый… Стрелы поднялись над ущельем, а в следующее мгновение…
Угрим размахнулся, словно метая с обеих рук невидимые дротики.
Зажигательные стрелы, повинуясь воле волхва, устремились к крепости. Растянутый огненный шлейф понёсся над скалами, целя…
В башню! В колдуна на башне! Тимофей растерянно покосился на князя. Уговор ведь был о воротах… Так какой смысл поджигать чародейскую башню? Всё равно ведь ничего не выйдет.
Вон, асассинский чародей уже творит защитную волшбу. И притом весьма действенную: первые стрелы гасли прямо в воздухе, исчезали с глаз долой, даже не долетев до внешних стен. Зато хвост огненного шлейфа…
Угрим резко опустил вниз правую руку и десятка три-четыре стрел, летевших сзади, поднырнули под незримый колдовской щит, промелькнули в воздухе с невероятной скоростью.
Так вот в чём крылась князева хитрость! Бесермен, закрывавший магией себя и верхние боевые площадки стен, уже не успевал поставить защиту у ворот. И…
И горящие стрелы бились в арку, отскакивали от мощной кладки, втыкались в воротные створки, падали на камни. И на сосуды с заморским громовым порошком. Стрелы сыпались густо, искры и огненные брызги летели во все стороны.
Это продолжалось всего пару мгновений, не больше. А потом…
Тимофей не знал, что произошло потом: попала ли искра на фитиль или тяжёлый гранёный наконечник татарской стрелы, подстёгнутой магией ищерского князя, попросту пробил железную бочку с громовым порошком.
Он лишь увидел яркую вспышку. И услышал гром, порождённый не небом.
И тут же — ещё вспышка. И новый раскат. И опять, и снова… Вздрогнула надвратная башня цитадели. По ущелью покатился грохот, многократно усиленный эхом.
Когда дым рассеялся и пыль осела, стало ясно: всё получилось. Правая створка ворот была сорвана и отброшена вглубь арки. Исковерканная левая едва держалась на петлях. Глубокая трещина протянулась от арочного свода до сколотых зубцов надвратной башни.
— Хан? Император? — Угрим окинул взглядом лица союзников. — Ворота открыты. Теперь остаётся только войти в них.
О том, что до ворот ещё нужно добраться, князь упоминать не стал.
Наступившую было тишину вновь разорвали бой барабанов, рёв рогов и разноязыкие команды. На этот раз Феодорлих двинул вперёд фламандцев, швейцарцев и генуэзцев. Ровный строй, ощетинившийся пиками, топорами на длинных рукоятях и боевыми цепами медленно, но неумолимо приближался к разбитым воротам.