— Далеко Хрисанф, теперь можно сказать, — ответил бандит. — Мы всегда за Кушаком тащились. На этот раз отстали далеко… За мной следом шел Хрисанф, когда схватили меня. Ушлый мужик, не пойму, как он увернулся.
Киричук поверил в сказанное и, поняв, что ни о какой погоне речи быть не может, велел отвести арестованного в подвал.
Мимо школы раза два прошел босоногий мужичок неопределенного возраста. Он щурил любопытные глаза на подполковника, занятого серьезным разговором. И стоило Василию Васильевичу скрыться за дверями школы, проскользнул за ним следом.
— Товарищ начальник энкавэдэ! — с ходу обратился он. — Смотрю на вас и маюсь: подойдешь к вам, башку после оторвут, но и не сказать не могу.
— Вы что-то сообщить хотите? — остановил словоохотливого мужичка Киричук. — Я слушаю.
— Куда потащились ваши сквозь лес, как по грибы, когда под носом смотреть надо! Вы потрусите Порфирия Маслака, наваристая кость для вас выйдет. — И он направился обратно, добавив: — Вы меня не видели, я вам ничего не говорил.
— Минуточку, товарищ, вы кто будете-то? — остановил заявителя Василий Васильевич.
— Это не обязательно, без беды чтоб.
— А что, Маслак с бандитами связан? Постоем у него пользуются?
— Вчера пользовались, нынче не знаю, сами, говорю, потрусите, — к чему-то загнул пальцы на руке мужичок и добавил определеннее: — Все проглядели кулака, и энкавэдэ его не чует. Вникните: у Маслака пять га, мельницу на сына переписал, крупорушку на свояченицу, а маслобойку снохе отдал в подарок. И шито-крыто, все при себе оставил, раскулачивать некого. А в сводке читаем: число хозяйств третьей группы — кулацких — уменьшилось наполовину.
— Толково объясняете, — одобрил Киричук. — И много у вас таких в Сосновке, прибеднившихся?
— Маслака потрясите, он на других кивнет. Хорошенько потрясите, спросите, почему сдал хлебопоставки шесть центнеров зерна, когда ему десять определили вместо сорока центнеров по его хозяйству и земле?
— Ну, вы это на собрании в колхозе решайте, мы этим не занимаемся, — пропал интерес к заявителю у Киричука.
— Вам видней, но и я не слепой, — тряхнул головой мужичок и выпалил, уходя: — Двое поздно вечером к Маслаку из леса нырнули. Чужие!
…На рассвете, когда в село приехали чекисты с солдатами, оуновский пособник Порфирий Маслак понял: начинается облава. И не отходил от окна. Громоздкий, с тугими складками на короткой розовой шее, он тяжело сопел от долгого выжидания, исподлобья смотрел вдоль улицы, страшась прихода чекистов. Он боялся этой минуты: двое его опасных гостей не захотели ни покинуть дом, ни спрятаться на горище. И все еще спорили, как объяснить свое пребывание на хуторе.
Павло Буча нервно жестикулировал руками, пугливо посматривал в окна на дорогу. Он клял обстоятельства вчерашнего вечера, заставившие свернуть к Сосновке и заночевать там, ворчал на своего напарника, не умеющего ходить по лесу быстро и бесшумно. Оставалось, счел он, бежать.
Сухарь поразил Бучу выдержкой и рассудительным разговором.
— У вас документы, друже Павло, в порядке?
— Да что толку в них? — резко отмахнулся тот. — Каким образом мы здесь, в Сосновке? Все равно задержат, начнут проверять. Липовые у меня документы.
— Попытаемся… Да возьмите же вы себя в руки! Нельзя так распускаться, — не понравилась Сухарю отмашка Бучи. — У меня нормальные документы, следую по ним в село Бабаево, под Луцк. Вы мой родственник, скажем, двоюродный брат по матери. И едем мы на попутных к дядьке, запомните, Мохнарыло Никифору Алексеевичу, тетку зовут Ивга.
— Постой-ка, постой, повтори, — ухватился за подходящий вариант Буча.
Сухарь повторил.
— А зачем упоминать Бабаево? Ты там «ястреба» чуть не кокнул, — повел деловой разговор взявший себя в руки Павло.
— Дом ставить дядьке едем. Да мало ли что нам там надо…
— Не скажи… Эй, Порфирий! — позвал Буча хозяина. — Придумывай, почему мы у тебя торчим, если Чека нас тут накроет.
— Свят, свят! Они и меня заметут. Вы уж давайте… Переночевали, а я ничего не знаю…
— Как так? Я тебе сейчас горлышко прижму, сразу все узнаешь, — пристукнул кулаком по столу Буча и властно предложил: — Неси живо закуску на стол, самогонку да рассказывай, где мы с тобой немцев громили на исходе войны.
— Я не воевал.
— Где же ты укрывался?
— Ох, друже, идут до нас трое с винтовками и офицер с пистолей, прямо в окно уставился, — боком попятился Порфирий, пока Буча не крутнул его к себе за плечо.
— Убавь зенки-то, куда вылупил, будто не надивишься никак! Они сейчас потрясут… Улыбайся, боров! Скажешь, попросились ночевать, пустил до утра. Вот в дорогу кормишь. Живо на стол чего-нибудь давай!
— Не суетись, — теперь уже поправил напарника Сухарь, поглядывая в окно и беспокоясь за исход встречи с чекистами. Угадывал, что их задержат, чего доброго, отвезут в Луцк. И не хотелось думать об этом. Ведь, кроме подполковника Киричука, его ни один сотрудник госбезопасности на Волыни в лицо не знает.
Постучали в окно, а через минуту Порфирий Маслак с неузнаваемым, важным видом вплыл в горницу, где за столом сидели его временные постояльцы, говоря:
— Мои довоенные друзья навестили, путь на Луцк держат, фронтовики, документы в порядке, сам проверял, время такое…
— Документы ваши, разрешите удостовериться, — обратился младший лейтенант к Сухарю.
Порфирий тем временем расставил закуску на столе, принес штоф самогонки, но чекист знаком руки остановил его и спросил у Сухаря:
— По документам, Антон Тимофеевич, вы должны проследовать через Луцк в Бабаево, а получается каким-то образом наоборот: через отдаленную Сосновку на Луцк. Объясните.
— Очень просто. Вот и проездные сохранились, из Бабаева уехал пару недель назад, мне перед тем инструктор райкома партии Беловусько предложил стать председателем колхоза, кстати, секретарь сельсовета однозубый Мирон Кормлюк самолично уговаривал меня. Но я не решился чего-то. Вот на родину, в Са́мбор, съездил. Не приглянулось мне там. Решил-таки в Бабаево обосноваться. Если не избрали там председателя, соглашусь. Советует и мой родич Павло, — кивнул он в сторону Бучи. — Хотим вместе пятистенку ставить.
Близнюк проверил документы у второго постояльца, но просмотрел их бегло, положил в планшетку, вежливо предложил:
— Попрошу вас пройти со мной на сборный пункт, порядок такой.
Досадуя, что нет возможности открыть себя, Сухарь огорченно шагал рядом с Бучей к школе, замечая вопросительные взгляды крестьян, чаще враждебно смотрящих на них. Это обстоятельство малость смягчило огорчение Сухаря за прерванный путь, когда внедрение чекиста в ОУН можно было считать на пороге свершившегося.
Буча шепнул Сухарю:
— Влипли… я же с оружием. Ух как нелепо!
— И у меня наган… для самообороны… с войны… — осекся на слове Сухарь.
— Прошу сюда, — раскрыл кабинет директора школы младший лейтенант Близнюк и пропустил задержанных вперед.
Сухарь от неожиданности застыл на месте: за столом сидел не менее удивленный Киричук. Нахмурив лицо и выказывая огорчение, Антон Тимофеевич всем своим удрученным видом говорил: попался, не знаю, как выкрутиться.
А Близнюк доложил:
— Товарищ подполковник! Задержали двоих посторонних в доме зажиточного крестьянина Маслака. Вот их документы, — положил бумаги на стол младший лейтенант, повторив чуть ли не слово в слово оправдание Сухаря, каким-то образом даже запомнив фамилию Беловусько.
Василий Васильевич сразу оценил обстановку. Услышав фамилию инструктора райкома партии, он понял, каким ходом пытается воспользоваться Сухарь, намекая о Бабаеве, куда следует отпустить его с «родичем» Бучей, сочтя их постой в Сосновке случайным — застала ночь.
Задержанных поместили в комнате-классе, в которой уже содержались четверо доставленных из леса мужчин. Через несколько минут Киричук попросил привести к нему Антона Тимофеевича Сухаря.
Василий Васильевич встретил его один на один, обнял, пожал руку.
— Что случилось? Кто это с тобой? — спросил он.
— Провожатого прислали за мной. Надо понимать, заочный контакт мой с Комаром — Дербашем состоялся. Клюнули, выходит.
— Нам в самом деле повезло. Только ради этой встречи, выходит, стоило устроить нынешний прочес.
Сухарь поторопил:
— Не будем затягивать разговор, а то мой неуравновешенный друже Буча неладное учует. А публика эта в сомнения легко впадает.
— Сейчас-то откуда и куда путь держите?
— Тут не измеришь, сколько они со мной напетляли, но я определенно знаю, проговорился бандит, держали меня на базе около Подберезья, аж за Гороховом. Оттуда за три дня добрались сюда. Вчера вечером Буча ворчал, не хотел заходить в Сосновку, но и не решился идти дальше, хотя прошлые ночи мы почти не отдыхали. Я понял, мы малость не добрались до конечного пункта. Он где-то неподалеку, с краю Волыни или Львовщины. Там уж с вами я не столкнусь.
— Не беда. Прикинем ваш маршрут от Подберезья через Сосновку с выходом на Львовщину. Треугольник твоего местопребывания определим.
— Контакт необходим. Новости скоро будут. А пароль давайте такой: ваши инициалы. «Я от В. В.». Просто и понятно.
— Ну, иди. Можешь сказать этому Буче, я тебя о плене расспрашивал и о селе Бабаево, о дядьке твоем. Заикнись, что я, мол, удовлетворился тем, что ты знаешь тамошнюю местность. А особенно, скажи, расположило подполковника твое знакомство с инструктором райкома партии Беловусько, человеком в этих краях новым, оуновцам едва ли известным… И все в таком духе. Понятно?.. Будь здоров! Не волнуйся, не так уж долго мы с тобой балакали. Бучу ровно столько же продержу.
— Почему нас не обыскали? — спохватился Сухарь, вспомнив, как встревожился за свой пистолет его напарник, и рассказал об этом Василию Васильевичу.
— Да ничего, — успокоил Киричук. — Пусть это подтвердит, что мы поверили в ваши документы и доводы. Внешне в вас ничего подозрительного, «лесного», нет, не ощупываем же мы каждого задержанного. Мы и других, кое-