кого, не станем обыскивать, можешь там попозже поинтересоваться с пользой для себя… Вместе с другими, кто нам не нужен, и вас отпустим с извинением. Все будет в чистейшем виде. Счастливо тебе!
Пока привели Бучу, Василий Васильевич успел походить из угла в угол и порассуждать про себя о нечаянной встрече с Антоном Тимофеевичем, так нежданно появившимся в глухом уголке области.
Буча вошел в кабинет, заложив руки назад и остановившись на почтительном расстоянии от стола.
— Проходите, пожалуйста, садитесь. — Киричук взял документы, раскрыл паспорт и с улыбкой посоветовал: — Вы бы опустили руки из-за спины, мы говорим, кому следует это делать.
— Слышал, так положено перед вами, — неспешно опустился на стул Буча, приглаживая волосы.
— Осужденному преступнику, Павел Митрофанович, руки положено убирать. А вам-то это зачем? Мы с вами почти что на равных. Я лишь исполняю служебный долг, а через полчаса мы с вами, может, сойдемся в столовой и будем хлебать борщ и нахваливать повара…
— Нам бы иттить, время идет, а мы в Горохов должны заглянуть насчет гвоздей, без них какая стройка, — просительно проговорил Буча.
— Где ваша жена? Дети есть? — вдруг спросил Киричук.
Буча выжидательно посмотрел ему в глаза, беспокойства не выдал, ответил с чувством:
— Погибла жена, фашист повесил на грушке у хаты. Не мог я в хате жить, возле которой жинка погибла. Шасть на крыльцо, а перед глазами она виснет на грушке. На меня уж помутнение вроде как находить стало, ночью с криком вскакивал… Хорошо, хоть детей не нажили.
Киричук сделал вид, что удовлетворился ответом, спросил:
— Как зовут вашего дружка или попутчика, где познакомились с ним?
— С Антошкой-то Сухарем? Мой отец с его матерью брат с сестрой. Мы вместе с ним у нашего дядьки в Бабаеве лето проводили… Туда и топаем.
«Ну топай, не спотыкайся, доведи Антона до места, спасибо тебе будет», — мелькнуло у подполковника. Он тихо сказал:
— Документы у вас в порядке, но малость обождите в той комнате, у меня тут неотложное…
…Сухарь встретил Бучу с таким видом, будто уже не чаял увидеть его живым. Тот крепко, с удовлетворением сдавил его локоть, шепнул, чтобы не слышал парень по соседству:
— Наплел я ему все в лад. А главное, по-моему, документам поверил твоим. Они все-таки и не поддельные, и свежие, и необычные.
Сухарь сбил его благодушный настрой, сказав:
— Чего это он малость придержать нас решил? Вдруг позвонит в Бабаево или в райком Беловуське, а ему сразу об «ястребке» и моей стрельбе?..
— Не пугай! — одернул покрасневший Буча я поправил пистолет под пиджаком. Он тяжело засопел, пригнувшись за школьной партой. Продолжать разговор у него охота пропала.
Лейтенант Кромский со вчерашним практикантом, а ныне оперуполномоченным Сычом и тремя «ястребками» поднялся к заречному хуторку. Здесь жил сторож МТС Валуй с женой и детьми. Имел домину на восемь окон с трех сторон, беленую подсобную хатенку и два сарая.
Все это Кромский рассмотрел из укрытия, устроившись за старым, с подгнившим срубом, и заросшим лопухами колодцем, не приметив ничего подозрительного. Ни детворы, ни хозяина видно не было, откуда-то из-за сарая доносился стук топора да мычала корова. Появилась во дворе хозяйка, бросила курам зерна и убежала в сени.
— Пошли! — подал команду Кромский, и все четверо направились за ним по тропе.
Снова соскользнула с крыльца молодая хозяйка, держа накрытое фартуком эмалированное блюдо. Она быстро, вприпрыжку ушла в тень вдоль сарая и вдруг, ойкнув, остановилась, испуганно глядя на свернувших с тропы военных во главе с лейтенантом. Она засуетилась, прикрывая фартуком блюдо, но материя сползла у нее из-под руки, выказывая аппетитные вареники в сметане.
— Здравия желаю! — козырнул лейтенант, улыбаясь смуглой привлекательной женщине.
Идущий следом Даниил Сыч, недоумевая, произнес:
— Вареники в сарай несла, шикарно кормит борова… по паре штучек нам бы отвалила.
— Какого борова? — остановился Кромский и увидел возле двери сарая на ящике блюдо, прикрытое голубоватым фартуком, понял недоумение Сыча, но не показал вида. Он спросил у подошедшей хозяйки: — Хозяин дома?
— Туточки он, — как-то напряженно ответила она и пошла за сарай, добавив: — Ступайте в хату, сейчас позову.
Она вернулась с ним скоро:
— До тебя.
Нескладный, с угрюмым видом хозяин потоптался на месте и спросил:
— Чего?
Кромский усадил его, говоря:
— Так вот и живете в глуши, одичать можно.
— С моей не одичаешь.
— Веселая, видать, у вас хозяйка.
— Концерты дает… — угрюмо подтвердил Валуй.
— Мы из управления госбезопасности, — перешел на официальный тон лейтенант. — Посторонние на хуторе есть?
Хозяин отрицательно помотал головой.
— Разрешите осмотреть дом. — Кромский подал знак Сычу, чтобы следовал за ним, и начал осмотр комнат.
Неприхотливая древность предстала перед чекистами: деревянная кровать, топчаны, лавки, допотопная покосившаяся этажерка и кованый, сработанный с надежной основательностью сундук в переднем углу, почти что под образами, прялка с узорчатым колесом, по которому Кромский осторожно провел рукой, сказав задумчиво:
— У нас в доме на селе точно такая же стоит, — и вдруг обратился к хозяйке: — А теперь скажите, кто у вас в сарае?
— Зойка в сарае, коровка моя.
— Вареники сейчас ей снесли?
— Какие вареники?.. — взвизгнула бойкая женщина, всплеснув руками. — Ты что, с ума спятил?
— Да те, которые под фартуком несла, на ящик возле двери сарая поставила, — сказал Кромский и резко приказал: — Выйти всем во двор!
И когда лейтенант вышел на крыльцо, сразу заметил — блюда на ящике уже не было. Понял, хозяйка успела убрать его, когда уходила за мужем. Сказал ей:
— Шустрая хозяюшка! Вареники твои свою службу сработали, иди отнеси их тому, кому они предназначены. Да скажи постояльцам своим — не одному же ты несла столько вареников, — чтобы сюда, до хаты, шли. Вокруг чекистов, мол, много.
Хозяйка сникла, за спину мужа встала, и Кромскому ничего не оставалось, как приказать:
— Младший лейтенант Сыч! Охраняйте задержанных! «Ястребки», за мной!
Он подскочил с пистолетом к двери сарая, распахнул ее и укрылся за косяком. Переждав немного, влетел в сарай, следом за ним «ястребки».
В стойле справа находилась корова, у стены слева чуть ли не до крыши навалено сено. Ничего подозрительного Кромский не заметил. Он придирчиво обследовал земляной пол, простучал его черенком лопаты. Под ногами находилась глухая твердь. Не мешкая, перекидали сено в пустующий угол. На освободившемся месте земля была как земля.
Вяло жуя, корова косила большие удивленные глаза на незнакомых людей. Кромский успокоительно похлопал корову по боку и направился к выходу, решив обследовать территорию возле сарая, но до его слуха донеслось подозрительно звонкое постукивание. Прислушался: корова переступала передними ногами, поскальзываясь и норовя встать поустойчивее на деревянной опоре, с гулкой звонкостью выдавая под собой пустоту.
Кромский поспешно вывел корову из стойла, недоумевая, зачем ее в летний ясный день содержат в темноте у кормушки, когда кругом полно свежей травы. И лишь теперь вспомнил, что несколько минут назад эта чернобокая буренка паслась возле сарая. Он сам ее видел, подходя к хутору. Значит, корову только что загнали в стойло… Для чего?
Лейтенант попытался расчистить лопатой то место под кормушкой, где находились передние ноги коровы, но острие все время упиралось во что-то твердое, пока наконец не выворотился угол квадратной ляды.
Ни уговоры, ни басовитый нажим не подействовали на сторожа МТС Валуя, в схрон к оуновцам он не полез, испуганно твердя: «Убьют!» Передать в схрон предложение о сдаче оказалось некому. И тогда Кромский взял ракетницу, зарядил ее патроном и выстрелил во входной люк. Оттуда повалил дым.
— В схроне! — громко крикнул Кромский. — Выходи наверх! Бросай оружие! Сопротивление бессмысленно!
Он выстрелил еще ракету, приказывая:
— В схроне! Выходи!..
В ответ раздалась автоматная очередь.
На восточном крыле облавы к полудню все было кончено: трое убито, двое тяжело ранены, в том числе главарь банды.
Сложнее вышло на западном крыле облавы. Остатки разгромленной банды Кушака, в том числе и он сам, прорвались сквозь заслон на Львовщину. Других данных от майора Тарасова не поступало.
Рассортировав людей — арестованных под стражу, задержанных по подозрению — отдельно, Киричук вышел на крыльцо. Не сиделось ему в четырех стенах, когда там, в лесу, еще бьются с бандитами.
Привели вихлястого подвыпившего старичка, порывавшегося убежать, которого здоровенный «ястребок» молча и, видать, не первый раз хватал в охапку и тащил к крыльцу. Задержанный пытался вырваться, громко ругался:
— Пусти, цепляло, чтоб кишки у тебя наизнанку вывернулись, изгрызу, ответ некому держать будет… Где винторез? Ты мне кабана стрелять будешь? В своем лесе ногой не шагнешь. Куда грибы дел?
Следом подошел «ястребок» с обрезом и лукошком, доложил, что старик задержан при преследовании банды Кушака, кто он, не говорит, откуда — тоже.
— Ах ты, цепляло несчастный! Ты кобеля спроси любого в Сосновке, он хвостом извертит передо мной, уважаючи, и человек тут любой назовет… — не договорил он, представ перед подполковником. Враз сориентировался, захотел поустойчивее держаться на ногах, взялся за перильце и обратился поосмотрительнее: — Здрасьте, друже товарищ, господарь начальник, дай бог вам доброго здравствования… Скажи, чтоб отвели домой, а то свалюсь.
Василий Васильевич заулыбался от такой непосредственности и, кажется, готов был отпустить лесного гуляку, если бы не отобранный у него обрез.
— Где же ты, дед, назюзюкался так? — спросил Киричук.
— Думал, пузырь отымут, я куму нес, а если бы я всю допил, цепляло не донес бы меня… Отпусти, а то песни орать буду.