— Что ты будешь делать теперь, Дэни? — спросил, наконец, я.
Он приподнялся с земли, оперся на локоть.
— Не знаю. Мне сейчас главное — не попасться снова людям Мелиаса.
Я снова — в который уже раз — не стал спрашивать, за что, за какую вину ищут его люди восточного короля.
— У тебя есть, где скрыться?
Он покачал головой:
— Нет. Придется уходить подальше от Мели- аса, а может и вообще убраться из Летней Страны…
Я подумал, что могу предложить ему отправиться вместе со мной — на юг, в Лотабери. Но я не знал, хочет ли и он того же, чего хочу я — идти вместе. И я боялся ошибиться…
Я боялся? Я, сын вождя, наследник клана на- Вран? Да, я боялся тогда…
Дэни вдруг засмеялся — негромко и необидно. Я посмотрел на него с удивлением.
— У вас на Севере все такие — много думают и мало говорят? У тебя все твои сомнения на лице написаны: ты думаешь, не позвать ли меня с собой. Неправда?
— Правда, — я почувствовал, что могу покраснеть, как девушка, которую родители впервые отпустили на праздник Середины Лета.
Дэн притворно вздохнул:
— Я невыгодный попутчик — у меня нет ни своей еды, ни денег…
— Ну, разве это главное? — сказал я…
…На следующий день мы вместе отправились по тракту на юг. Я рассчитывал купить пару плохоньких деревенских лошадок в ближайшем торговом поселке; пока же мы двигались пешком. По моим подсчетам, я уже тогда опаздывал на две- три недели…
…Беда случилась, когда мы подходили к южной границе Летней Страны, так и не встретив в этом диком краю места, где можно было бы не очень дорого купить лошадей. Мы остановились тогда на ночлег на склоне обращенного к тракту каменистого холма, заросшего соснами, и рассчитывали на следующий день уже выйти к переправе через Аверн, великую реку Юга…
Ночью к нашему огоньку вышел человек. Он был приземист и невысок, хотя и довольно широк в плечах. Капюшон поношенной черной хламиды почти скрывал его лицо, но когда свет костра осветил его, мне вдруг показалось это лицо знакомым.
Он назвался бродячим шутом и менестрелем, и попросился переночевать у нашего огня. Мы, конечно, позволили ему, и он долго развлекал нас веселыми историями из жизни местных баронов и солдатскими байками. Потом он достал из своей котомки большую кожаную флягу, и предложил нам выпить дорогого заморского вина, полученного им в награду за представление в каком-то замке. Мы согласились и сделали по глотку, пустив флягу по кругу…
Мне сложно точно вспомнить сейчас, как все было. Из темноты, из-за стволов деревьев, на которых плясали отсветы костра, вышли двое человек. Шут встал и приветствовал их. Втроем они подняли на ноги Дэна — голова его упала на грудь, и волосы закрывали лицо, — и принялись вязать ему руки. Один отстегнул от его пояса меч.
«Нет, Дэни, нет!» — кричал я, но лишь глухое сдавленное мычание вырывалось сквозь стиснутые зубы. Я до боли напрягал мускулы, пытаясь порвать сеть колдовской дремы, и не мог шелохнуться, лишь пальцы скребли мох на холодном камне.
Они увели моего друга в ночь.
Остался лишь шут, и в свете костра мне казалось, что глаза его пышут огнем — как глаза Владыки Павших, когда тот вел Дикую Охоту над башнями нашего замка.
Он подошел к огню и распрямил спину — я вдруг увидел, что он высок ростом. Он отбросил капюшон — и снова лицо его показалось мне знакомым. Он усмехнулся — губами» глазами, каждой черточкой лица…
— Ведь говорили тебе: никому не верь на своем пути, сэр Арадар из Каэр-на-Вран, — сказал он.
И, рассмеявшись, он ушел в темноту — туда, куда увели Дэна…
… Солнце уже совсем село, и сумерки опустились на реку и лес. Тихо журчала вода у моих ног. Где-то далеко робко и коротко запел первый ночной соловей.
Я бы заплакал сейчас, если бы отец мой научил меня этому. Но он, Утэр из Каэр-на-Вран, вождь клана Ворона, не плакал никогда. Даже когда умирала мать, даже когда погиб в последней войне с западными кланами его единственный за всю жизнь друг — Конал-с-Холмов.
И я лишь сильнее, до боли, стиснул обтянутую серебром рукоять Яррана, лежащего на моих коленях.
ГЛАВА 3
СОВЕТ ГЮНДЕБАЛЬДА
В ту ночь чары черного шута продержали меня в неподвижности почти до утра. Вот об этом мне вспоминать не хотелось совсем…
…Тогда, едва освободившись от чар, я остановил на большой дороге первый встречный купеческий обоз. Это было не очень-то благородно, но я успокаиваю себя тем, что расплатился честно и с лихвой…
Я тогда просто встал посреди тракта и обнажил меч — древняя харалужная сталь багрово запламенела в рассветных лучах. Возница переднего фургона натянул вожжи, громко ругаясь; за ним встал и второй фургон. Спрыгнули на землю двое не продравших с ночи глаза охранников, вылез сам торговец. Я потребовал лошадь.
Купец был немолод и, наверное, многое видел, странствуя по большим дорогам. Он глянул на меня молча и, кажется, понял, что я легко могу справиться с его охраной, предназначенной для защиты от дорожных разбойников, а не от воинов. Впрочем, такие, как он, всегда держат где-нибудь наготове заряженный арбалет — а арбалетный болт с нескольких шагов прошил бы меня насквозь, не взирая даже на отличную кольчугу.
Я сказал, что заплачу вдвое.
Все-таки он решил не связываться, хотя запасная лошадь, шедшая под седлом на поводу за вторым фургоном, была, наверное, нужна и ему самому. Я сунул ему горсть монет, убрал Ярран в ножны, и поскакал по широкой лесной тропе в ту сторону, куда увели Дэна.
Результатом стала еще одна потерянная неделя и знакомство с одним из шерифов короля Мелиаса, стоившее мне неглубокой раны на левом предплечье…
…Отчаявшись, я вернулся к тракту, и сидел теперь на берегу одной из многочисленных речушек Летней Страны. Здесь было красиво — даже сейчас, когда солнце уже зашло…
Я так и не решил, что мне делать. Наверное, следовало бы продолжить свой путь в Лотабери, чтобы вернуться в клан хотя бы в начале зимы. Но я не мог себе представить, как я покидаю пределы Страны Лета, оставляя позади все, что случилось, оставляя Лэна…
И вновь, в который уже раз за последний год, пришло ко мне то странное нетерпение тронуться в путь, в дорогу. Куда?
Я чувствовал в этом нетерпении Силу — не ту ярую магическую мощь, которой пользовался наш колдун Рату, разгоняя над полями несущие град облака, или изгоняя болезнь из тела мальчишки, провалившегося однажды зимой под лед, — нет, эта Сила тоже была волшебной, но совсем другой — трепетной и чуть печальной, как ночная дорога, как ожидание друга или любимой…
Я не стал противиться ей, но поднялся в седло и выехал на тракт. Почему-то я отправился на север, пустив лошадь шагом и глядя, как поднимается из-за леса огромная полная луна… Дорога, уже залитая лунным светом, была пустынна; где- то позади, у реки, вовсю уже пели соловьи.
Я проехал совсем немного, когда заметил чуть в стороне от дороги огонь костерка, мелькающий меж стволов деревьев, и вспомнил советы Черного Рыцаря — или Черного Шута: я был уверен, что это один и тот же человек. «Большая Дорога — странная штука. Не отказывайся от того, что встретишь на ней»… Я встретил на Большой Дороге Дэна и не отказался…
Поравнявшись с костром, я спешился и, петляя меж деревьев и ведя лошадь в поводу, прошел к огню.
Путников у огня оказалось двое: немолодой уже рыцарь с русыми волосами, завернувшийся в белый плащ, и мальчишка, сидевший на бревнышке, притянув ноги к подбородку и обхватив их руками, — наверняка оруженосец. Рядом на дереве висел щит — чисто белый, безо всяких изображений — а под ним стоял тяжелый шлем. Я вышел на свет, не зная еще, что скажу, и просто приветствовал их.
Мальчишка вскинул на меня глаза, а рыцарь поднялся с земли и, взглянув, шагнул мне навстречу.
— Добро и тебе, сэр рыцарь, — казалось, он совсем не был удивлен моим появлением. — Если ночь застала тебя на большой дороге, раздели с нами трапезу и ночлег.
Он приветливо улыбнулся, наклоняя голову в полупоклоне. Мне понравилось его лицо — открытое и сильное, с добрыми морщинками у глаз.
— Благодарю тебя, сэр рыцарь, — сказал я, отвечая на его поклон. — Благодарю и с радостью принимаю твое приглашение. Я — Арадар из Каэр-на-Вран.
— А мое имя — Риг из Лайосбери, хотя чаще меня называют Белым Рыцарем — по цвету доспехов. Со мною — мой оруженосец, Арни, — мальчишка поднялся и поклонился вслед за своим господином.
Я бросил поводья на сук дерева, снял сумку и притороченный к седлу плащ, уселся, следуя приглашению, возле огня. Мальчишка принялся ломать свежий хлеб на расстеленный на земле плат, потом поднял с углей толстый прут с куском копченой грудинки, разрезал его на три части. Я тоже достал что-то из остатков своей провизии и положил на плат рядом с наломанным хлебушком.
Мы поели в молчании, которое не было скованным, как то бывает при встрече с незнакомцем, когда не знаешь, о чем говорить. Многие думают, что есть искусство беседы, и нет искусства молчания. Напрасно: молчать так, чтобы не повисали в воздухе напряжение и неловкость, бывает сложнее, чем болтать без умолку. У нас на Севере знатоки рун говорят: в работе Мастера пустые места всегда исполнены большего смысла, чем те, которых коснулся резец…
Сэр Риг, Белый Рыцарь из Лайосбери, владел этим искусством в совершенстве: молчать вместе с ним было легко, как со старым другом.
Когда мы покончили с трапезой, сэр Риг спросил меня, куда я направляюсь.
— Я вижу в тебе чужестранца, добрый рыцарь, — сказал он, — быть может, мой совет поможет тебе сократить путь: я хорошо знаю эти места, коими странствую с тех пор, как сам был оруженосцем.
Вопрос его застал меня врасплох: я не знал, куда лежит мой путь, и сказал об этом. Белый Рыцарь кивнул, словно это было естественным для него — странствовать, не зная своей цели.
— У меня пропал друг, — сказал я и вдруг, неожиданно для себя самого, коротко поведал обо всем, что приключилось со мной этим летом — не только о Дэни и Черном Рыцаре, но и о мече и явлениях странного в землях нашего клана.