На прощание, как и при встрече, старик с юношей деловито пожали друг другу руки. Затем они разошлись, вернее, разбежались. Связной поспешил в отряд, Матей — к велосипеду. Пистолет он спрятал в дупле — на тот случай, если его выстрелы привлекли чье-нибудь внимание. Теперь если кто-то и встретится, можно сказать, что слышал, как стреляли, но кто — не знает. Побежал в горы, да не догнал.
Выбравшись на дорогу, Матей аккуратно пристроил велосипед под дубком и принялся за дело. Он носил гравий в выбоину, которую в этом месте целое лето не заделывал специально, потому что была она у самой партизанской тропинки.
И когда промчались три грузовика — первые два с молодежью, последний с охраной — он даже не разогнул спины, чтобы посмотреть им вслед. Только подумал: «Если этим хлопцам и девчатам помогут здесь, в дороге, а не дома, не за что будет наказывать их родителей».
Старый Матей не был ни коммунистом, ни подпольщиком. Просто, как честный словак, он ненавидел фашистов и всех, кто им прислуживал. К тому же с немцами у него были свои давние счеты, еще с прошлой войны. Оттого и стал помогать тем, кто боролся против немцев. Предложил он свои услуги связного и поставщика продовольствия.
— Желаю вам удачи, горные хлопцы! — вслух сказал Матей, едва машины скрылись за поворотом, и опять взялся за свою лопату…
Пуля настигла учителя у моста через речку. В первое мгновение ему показалось, что левую руку оторвало начисто. Он упал. Ползком добрался до перил. А услышав топот сапог по мосту, бросился в воду.
Гардисты долго еще стреляли. Потом решили, видимо, что раз беглец не всплыл, значит, утонул.
Учитель же спасся — притаился под мостом, между двумя сваями. Чтобы не смыло водой, он держался за железную скобу. Для него теперь важнее всего было уловить момент, когда кто-нибудь из преследователей заглядывал под мост. Приходилось каждый раз при этом погружаться с головой в воду. А тут еще боль в руке… Оторвись он от сваи, его вынесет на середину реки, где не будет никакого спасения. К счастью, он с детства чувствовал себя в воде не хуже, чем на суше, мог свободно плавать, пользуясь только одной рукой.
Преследователи наконец-то угомонились — их позвал протяжный гудок автомобиля. Гулко топая по мосту, они побежали на этот зов.
И тут откуда ни возьмись под мост влетела лодка.
— Пане учитель!
Это был один из тех парней, что помог учителю выбраться из толпы, сын лесоруба Пишта Седлак.
Он буквально выхватил раненого из воды, уложил на дно лодки и, прикрыв своим плащом, погнал ее вниз по течению, поближе к прибрежным ветлам, низко наклонившимся над водой.
Когда автомобиль с гардистами проезжал по мосту, на реке уже не было никого.
— Пане учитель, вы сделали доброе дело, — заглянув под плащ, проговорил Пишта. — Многие хлопцы из машины разбежались!
— Боюсь, что теперь гардисты учинят расправу над их родителями, — вздохнул в ответ учитель.
— Тогда они восстановят против себя весь народ.
Пишта причалил к берегу, сплошь заросшему ветлой. Сорвав с себя нижнюю рубашку, он перевязал руку учителю. При этом, откровенно сказал:
— Рана не опасная, но болеть будет долго. Надо вас устроить в таком месте, куда можно привести врача. Вы много крови потеряли.
— Мне бы к мельнику, тут по реке с километр… Он мой хороший знакомый… — сказал учитель.
Пишта отрицательно качнул головой.
— Вам ни к одному из своих знакомых, пане учитель, заезжать нельзя. Особенно на берегу реки.
— Почему?
— Везде вас будут искать.
— Но ведь они считают меня утонувшим!
— Гардисты и жандармы — да. А фарар — нет.
— Кто, кто?! — встревожился учитель.
— Наш фарар, пан Брудни. Он видел нас в лодке, когда шел по берегу реки, а мы только-только выплыли из-под моста. Черти его преосвященство на прогулку носили!
— Он тебя узнал?
— Да, узнал.
— Пишта, что же будет с тобой?
— Со мной будет то, о чем я все лето мечтал. Я уйду в партизаны, — ответил парень, не задумываясь. — Мне бы только устроить вас, а уж я не пропаду. — При этом он поднял полу своего пиджака и показал на торчавший за поясом пистолет.
— Значит, мечтаем мы с тобой об одном и том же, — с облегчением признался учитель.
— Если б не фарар, никто бы и не подумал, что вы, может быть, живы. А теперь трудней.
— Да, не такой он человек, чтобы промолчать, — согласился учитель.
— Фарар, конечно, уже сообщил, и нас ищут.
— Тогда надо немедленно уходить из лодки, а ее затопить. Первым делом они обшарят речку.
Пишта перегнал лодку в лозняк под осыпающейся скалой. Здесь он помог учителю выбраться на берег, а сам принес несколько больших камней и, накренив лодку, чтобы она зачерпнула воды, затопил ее. Лодка погрузилась на дно. Теперь заметить ее мог только Пишта.
И тут вдруг раздался звонкий стрекот моторной лодки фарара. Ее сразу можно было определить по звуку. Учитель, услышав стрекот, заспешил, но оступился и подвернул ногу.
— Надо поскорее уйти от берега, — торопил Пишта. — Что с вами?
— Нога… Не могу ступить…
— Я вас понесу!
Учитель запротестовал было, но Пишта взвалил его на плечи и понес вверх по горному ущелью, густо поросшему лесом. Метров через двести учитель попросил опустить его на землю.
— Нельзя еще, пане учитель, — тяжело дыша, ответил парень. — С километр отойдем, потом.
— Надорвешься.
— Видели б вы, какие бревна я ношу с отцом в лесу!.. — Он продолжал пробираться вдоль небольшого, но шумного ручья, стремительно бежавшего в речку.
— Я попробую сам идти. С твоей помощью…
Стрекот моторчика лодки вскоре пронесся мимо ущелья, по которому уходил Пишта со своей ношей. Лодка удалилась. Пишта опустил учителя на траву.
— Запомните, пожалуйста, пане учитель, если пойдет облава, главное — не выдать себя неосторожным движением, шелестом ветки или кашлем. Если заметим кого в лесу, заляжем и замрем на месте. Рядом пройдут, не увидят.
Немного отдохнув, Пишта и учитель пошли дальше…
На скале, огромной глыбой висевшей над дорогой, партизаны выбрали три точки, с которых шоссе обозревалось метров на триста вперед и назад. Винтовки зарядили зажигательными патронами, каждый залег за своим камнем.
Тяжелый надсадный гул автомобилей слышался уже с полчаса. Но на дороге пока ничего не было видно. Здесь самый крутой подъем. На перевал машины поднимаются перегретыми, обессилевшими. А эти, видно, так перегружены, что совсем теряют скорость.
Все ближе зудящий вой перегретого мотора, запахло выхлопными газами. Очевидно дующий по ущелью ветер эти запахи бензинного перегара поднимает быстрее, чем сами машины взбираются на крутизну. Наконец треск и стрельба в моторе стихли, машина перешла на жалобное урчание — она выползла из-за скалы на пологую часть асфальта. Это был большой крытый грузовик. За ним такой же второй. И лишь через некоторое время показался открытый грузовичок, в кузове которого сидело восемь гардистов с автоматами, нацеленными на шедшие впереди машины. Наверное, гардисты боялись, что парни, не решившись убежать там, в родной деревне, здесь могут броситься врассыпную. На такой скорости спрыгнуть ничего не стоит…
Два винтовочных выстрела со скалы, и грузовичок с гардистами загорелся. Автоматчики выскочили из машины, залегли. Они подняли стрельбу, ни во что не целясь, так как не знали, кто и откуда выстрелил. А тем временем первые два грузовика скрылись за поворотом дороги, огибавшей скалу.
В машину, за которой укрылись гардисты, полетели гранаты.
Когда рассеялся дым, партизаны увидели двух убегавших черномундирников. Прозвучали одновременно два винтовочных выстрела, и черномундирники распластались на глянцевито блестевшем асфальте.
Первые две машины, благополучно обогнув опасную скалу, вынуждены были остановиться перед каменным обвалом. Шоферы и сопровождающие гардисты, которые уже поняли, в чем дело, бросились наутек. Однако им пришлось поднять руки по приказу партизан.
Грузовики все еще нетерпеливо подрагивали от рева моторов. Они густо чадили черным смрадом. Из их крытых кузовов неслись неистовые крики. Вот задняя дверь первой машины распахнулась, и из нее стали выскакивать парни, а за ними девушки. Несколько парней открыли двери второй машины. Молодежь и оттуда повалила на дорогу. Вырвавшись на волю, парни и девушки бросились вниз, с дороги.
— В горы! Вверх! — закричал стоявший на середине дороги черный от загара парень с белыми усиками и почти такими же белыми волосами.
Он начал громко объяснять, что по ущелью далеко не уйдешь, что надо подниматься вверх, по скале, куда гардисты не посмеют сунуться, раз оттуда их обстреляли. Но его никто не слушал, все бежали туда, где можно было быстрее скрыться. Подошел к нему только один, невысокий, коренастый парень с черной шевелюрой и бледным лицом. Оба с сожалением посмотрели вслед убежавшим вниз ребятам и начали карабкаться вверх по уступам скалы.
С горы к ним спустился человек в красноармейской форме, с алой лентой на пилотке.
— Пойдете с нами или вернетесь домой? — спросил он по-русски, обращаясь к обоим сразу.
— Товарищ? — спросил белоусый, пытливо глядя в глаза незнакомцу. — Партизан?
— Русский? — уточнил чернявый.
— Да, — подтвердил партизан.
— С тобой пойдем! — заулыбался белоусый. — Только мы без оружия. Дома-то у нас кое-что припрятано…
— Вам нельзя возвращаться домой за оружием, — коротко ответил русский. — Давайте знакомиться. Я — Высоцкий Иван.
Белоусый назвался Богумилом, чернявый — Мятушем.
Спустились со скалы еще два партизана в форме словацких солдат. Иван Высоцкий отдал Богумилу свой автомат. А словаки дали им по гранате.
— Это вам для начала. Надо собирать остальных ребят, — сказал Высоцкий. — Если хотите, идите к нам, а лучше воюйте пока отдельной группой.
— У нас нет командира, — смутился Богумил.
— Командира вам дадим, а может, и еще чем-нибудь поможем. Где бы вас пристроить?