Радист тут же скрылся в своей будке. И только Иланка со Шробаром исчезли, как в зале, перекрывая музыку, заговорило радио:
— Господа офицеры! Вас предали… В гестапо все известно! Как в бильярдной вы читали воззвание коммунистов к словацкой армии, и как каждый из вас реагировал на него… Вы не хотели ехать на восточный фронт, а вас теперь повезут на запад, в концентрационные лагеря!
Офицеры зашумели.
— Мы не хотим ни на запад, ни на восток! — закричал один из них, выбежав на середину зала. — Мы словаки! Останемся здесь!
— Машины гестапо приближаются! — тут же сообщило радио. — Подпоручик Мирослав Гайда, скорее уходите из города, иначе вас повесят.
Мирослав Гайда, только что смело заявивший, что не хочет ни на восток, ни на запад, растерялся лишь на мгновение. Овладев собой, он подбежал к окну и распахнул его настежь. Все услышали гул моторов грузовиков и стрекот мотоциклов.
Тотчас в зале погас свет. Кто-то выключил рубильник, кто-то растворил другие окна и двери. Клуб опустел.
Гестаповцы опоздали на несколько минут…
А Иланка между тем покорно следовала за Шробаром и просила:
— Отведи меня домой. Боюсь я стрельбы и всего такого…
— Да, там без стрельбы не обойдется, — заявил Иржи счастливый тем, что хоть к концу вечеринки завоевал расположение девушки…
Когда гардисты во главе с немцем, шефом гестапо, ворвались в опустевший клуб, там кто-то громким баритоном пел известную антифашистскую песенку с пророческим припевом:
Найпрв загине фюрер,
А потом ди партай.
Сначала гардисты не разобрались в чем дело и открыли стрельбу. Потом поняли, что голос звучит по радио. Зажгли факел из бумаги и пробрались к радиорубке. Им пришлось выбить дверь. Но никакого певца в комнатенке, заполненной радиоприборами, не было, хотя песня по-прежнему гремела на весь клуб. Только с помощью второго факела нашли певца. Это был магнитофон, спокойно раскручивавший свою пленку.
Ярость гестаповца была так велика, что он не мог просто выключить магнитофон или выдернуть вилку из электросети. Нет! Он выстрелом остановил работу аппарата.
В это самое время в радиобудку вбежал солдат и срывающимся голосом доложил:
— Герр шеф! Кто-то угнал вашу машину…
— В погоню! — приказал тот.
— В погоню пошел грузовик с солдатами…
— Всем в погоню! В моей машине ящик с гранатами! Где был часовой? Где мой шофер?
— Оба убиты, герр шеф!
— Нас будут бить нашими же гранатами!
Шеф гестапо оказался прав — его гранаты очень пригодились потом тем, кто угнал машину.
Мирослав Гайда выскочил из клуба одним из первых и мог бы благополучно уйти, но побоялся за своих товарищей. Остановившись в темном скверике, он стал собирать их вокруг себя. Набралось восемь человек, среди которых оказался и радист. Его приняли как своего. И когда примчались машины гестаповцев, эти люди уже спокойно уходили по густому кустарнику скверика. Правда, их осветили фары одной из машин. Пришлось всем присесть. Машина шла, казалось, прямо на них. Но вот свет погас, и она остановилась в двадцати метрах от кустов.
Послышалась отрывистая немецкая речь. Потом двое быстро ушли от машины. Но кто-то в ней остался. После яркого света фар, слепившего глаза Гайде, трудно было что-либо рассмотреть.
— Вероятно, немец приказал шоферу и солдату не отходить от машины, — прошептал ему радист. — В ней гранаты.
— Предусмотрительный! — усмехнулся Гайда. — Но не совсем, если возле машины остались только двое. Рискнем, братцы?
— Что ты придумал? — спросил один из офицеров.
— Угнать машину с гранатами.
Они посовещались и согласились с его предложением.
Гайда быстро объяснил тут же родившийся план действий, и через несколько минут семь офицеров четким шагом двигались по середине шоссе в сторону клуба. Радист же и один офицер, вооруженные пистолетами, стали подбираться по кустарнику к машине. Как только семерка поравнялась с солдатом, охранявшим машину, тот щелкнул автоматом:
— Стой, кто идет?
В этот момент ударом пистолета по голове его свалил выбежавший из кустов радист. А шофера прикончил офицер.
Забрав автоматы убитых, беглецы сели в «оппель» и, не включая фар, быстро уехали. Погоню они заметили только в конце города. За ними мчались два мотоцикла и грузовик.
Нужно было немедленно бросать машину, раскидать гранаты и уходить в темноту или вступать в бой.
Но тут «оппель» круто свернул в темный переулок, а грузовик, из кузова которого трещали винтовочные и автоматные выстрелы, проскочил место поворота, поэтому резко затормозил. В то же время из «оппеля» одна за другой полетели гранаты. Несколько взрывов — грузовик загорелся. Оттуда послышались крики, проклятия.
Мотоциклисты, которые подскочили к загоревшемуся грузовику, тут же были уничтожены гранатами. «Оппель» вырвался из темного переулка за город и по бездорожью ушел в предгорный лес.
На опушке машина остановилась.
— Приехали! — весело объявил Гайда.
— Да мы-то приехали, а что теперь будет с нашими семьями? — подал голос один из офицеров.
— Семьи сегодня же постараемся вывести из города, — сказал радист и представился связным партизанского отряда Яношика.
Гайда обрадовался:
— Так ты нас и с партизанами сведешь?
— Само собой разумеется.
— Вот так радист! — присвистнул Гайда. — А о тебе поговаривали, что ты, мол, того… — Он покрутил пальцем возле виска.
— Дай бог каждому такую голову, как у него, — заметил низкорослый офицер, вытиравший кровь на лбу.
— Тебя ранило, Яно? — встревожился Гайда.
— Пулька песенку между головой и ухом пропела, — отшутился тот. — Давайте остаток гранат разберем и — в лес.
Уже светало, в лесу пели птицы, на поляне, где стояла машина, цвели цветы. Все было тихо и мирно, как будто бы кончилась война.
— Успела ли уйти Иланка? — вспомнил о девушке Гайда. — Могли подстрелить в панике…
— За нее не бойся, — со злостью проговорил Ян. — Эта сумеет устроиться. Она ушла со Шробаром.
— Жаль, если так, — вздохнул Гайда.
Радист внимательно посмотрел на него и пообещал узнать о судьбе Иланки, хотя на самом деле знал об этой девушке все.
— Кто согласен идти к партизанам? — спросил радист.
— Думаю, нам остается одно из двух: искать партизан или самим организовать отряд, — ответил за всех Гайда. — Лучше, конечно, присоединиться к готовому отряду, где у людей есть какой-то опыт.
Все поддержали его и, разобрав гранаты, отошли от машины, которую радист тотчас поджег.
— Я вас отведу к партизанам, потом мои товарищи займутся вашими семьями, — заверил он офицеров.
Величко получил, наконец, ответ Украинского штаба партизанского движения на свой запрос о словацких добровольцах. Их разрешалось принимать в партизанские отряды. Но эта радиограмма штаба только укрепляла советских партизан в правильности их действий. К этому дню вокруг каждой группы из каких-нибудь десяти-двадцати десантников уже сформировались отряды из ста и больше словаков. У Величко была теперь бригада, равная армейскому полку.
Приказ УШПД тотчас был разослан всем командирам групп и отрядов бригады. Прием в партизаны усилился.
Когда вокруг егоровцев объединились уже более двухсот человек, не считая отряда Козачека, действовавшего пока самостоятельно, и небольшой группы офицеров, бежавших из Турчанского Мартина, Егоров тоже получил разрешение на расширение своего отряда.
Промедление с ответом на запросы Величко, Егорова, Белика и других командиров десантных групп произошло от недостатка информации об обстановке в Словакии. Генерал Строкач рассчитывал на блокаду коммуникаций немецкой армии в Словакии обычным партизанским способом. Каждому отряду десантников был дан свой район действия, где партизаны должны были выводить из строя железнодорожные пути, аэродромы, тоннели, уничтожать военные базы. Но когда одна за другой стали приходить в УШПД радиограммы с запросом, что делать с народом, хлынувшим в партизанские отряды, когда руководители компартии Словакии во главе с Клементом Готвальдом обратились к Советскому правительству с просьбой оказать поддержку назревающему в Словакии всенародному восстанию, руководителям штаба партизанского движения пришлось на ходу перестраиваться. Результат ожидался тот же, если не более эффективный: восставшая Словакия преградит фашистам доступ к линии фронта. Немцам придется ездить на карпатский фронт только через Польшу, которая тоже бушует в огне партизанской войны, или же оттягивать от восточного фронта крупные силы для подавления восстания.
Отряд капитана Егорова, отправляясь в глубокий тыл врага, должен был нарушать движение поездов по линии Жилина — Ружомберок. Но уже на второй день пребывания на словацкой земле егоровцам стало известно, что эта железная дорога давно оседлана местными партизанами, и немцы занимаются только тем, что с каждым днем увеличивают ее охрану да беспрерывно ремонтируют.
Радист Егорова сообщил об этом в Украинский штаб партизанского движения и получил указание действовать по обстоятельствам. А обстоятельства складывались так, что пока десантникам приходилось заниматься только приемом в отряд все новых групп добровольцев из гражданского населения и солдат.
Отряд Егорова, выросший в бригаду, переселился из шалашей и палаток в пещеры на Камне Яношика, как называли скалу на Прашивой, похожую издали на развалины древнего замка. Эта скала стала символом борьбы, местом куда стекались все жаждавшие свободы.
Руками партизан вся Прашива была превращена в крепость. У подножия скалы широким поясом шли окопы, забаррикадированные огромными каменными глыбами, сброшенными сверху. В самой скале все пещеры и расщелки стали пулеметными гнездами. А на вершине черного утеса возвышался шест с алым флагом и находился главный наблюдательный пункт. Во всех окрестных селах стояли заставы. Почти каждый трудовой человек стал глазами и ушами партизан.