— Шагай!
А погода, словно на зло, свирепела и ярилась. Все, кроме Рудольфа, уже каялись, что пошли в такую лютую ночь. Но возвращаться не хотелось, тем более, что, по словам проводника, половину пути уже прошли. Правда, гардистам казалось, что они кружатся по одним и тем же местам…
— Э-эй! Кто там? — вдруг крикнул кто-то из отряда.
Все сразу остановились: защелкали оружием, приготовились к бою.
— Да это сучья хрустят от ветра! — успокоил всех врхний. — Кто там панику поднимает?!
Но ответа не последовало. Виновник боялся признаться. Чего доброго, расстреляют под горячую руку.
Треск и какие-то шаги время от времени слышал и сам врхний, ему даже казалось, что параллельно их пути по лесу пробирается стадо оленей. Но стоило ли придавать значение тому, что кажется?
А Рудо и вовсе не обращал внимания на какой-то там лесной шум. Чем дальше шел, тем становился энергичней. Представлял себя Иваном Сусаниным, о котором так увлеченно рассказывал Николай. И вот вполголоса затянул песню, стараясь не полностью произносить слова, которые могли бы преждевременно выдать его замысел.
Куда ты ведешь нас, не видно ни зги!
Сусанину злобно вскричали враги…
Боденек вначале было прикрикнул на проводника: чего распелся. Но потом махнул рукой — пускай тешится. Лишь бы довел скорее.
«Куда ты завел нас? — лях старый вскричал…» — пропел Рудо. И в это самое время услышал такой в точности вопрос начальника жандармской станицы. Однако сделал вид, что ничего не слышал и пошел еще быстрее. Врхний повторил свой вопрос. Пришлось остановиться.
Все сгрудились вокруг проводника, вытирая мокрые лица.
— Когда же мы, наконец, доберемся до партизан? — спросил врхний проводника. — Уж не заблудился ли ты сам, а?
— Что вы, что вы, пан врхний! — замахал руками Рудо. — Надо идти дальше. Только быстро и без всякого шума. Я точно знаю, что вот от этого бурелома, — он указал на первую попавшуюся на глаза примету, — отсюда совсем недалеко. Только надо быстрее! А то мы уж очень тянемся… Скоро рассвет, и тогда все пропало, придется день в лесу отсиживаться.
— Но, но, чего еще захотел, — оборвал его Врхний. — Давайте выпьем по рюмочке, закусим и с новыми силами двинемся.
— Правильно! — одобрили все.
Выпили, закусили и опять потянулись. Вот теперь было видно, как устали гардисты — даже после отдыха не ускорили шаг.
Когда лес стал гуще, Рудо впервые за весь поход почувствовал, насколько опасно лично для него то, что он затеял. Вспомнил Николая, Ежо, Пишту, как живой встал перед ним старик Эстов. И так захотелось всех их увидеть, что невольно появилась мысль сбежать. Нырнет в кусты, лови его там! Но тут же он вздрогнул от ужаса: убьют в спину, как последнего труса, Нет, нет! Сусанин ведь не убегал…
Еще в начале пути была у него мысль провести гардистов мимо партизанского лагеря на таком расстоянии, чтобы партизаны смогли их заметить и принять меры, но он побоялся осечки. Вдруг основные силы отряда на задании, а маленькая группка не сможет встретить врагов как положено. И тогда он окажется не героем — Сусаниным, а обыкновеннейшим Иудой-предателем.
Рудольф не знал, что отряд Владо на второй день после его ареста перебазировался в село…
После разговора с врхним он понял, что скоро терпение начальника жандармской станицы лопнет. И тогда все: гардисты его расстреляют, а сами подобру-поздорову вернутся.
— Эй, Горанский! — раздался внезапно окрик.
Врхний от неожиданности замер. Потом, сделав ладони рупором, спросил:
— Кто там?
— Иди сюда! — ответил другой голос уже справа, откуда-то из-за деревьев.
— Выходи на переговоры, — потребовал третий слева.
— Кто вы? — закричал врхний. — Идите сами сюда!
— Если хочешь живым вернуться домой, не стреляй, — предупредили его.
— Да кто вы?!
— Нас больше, чем вас, к тому же вы окружены.
Колени начальника жандармской станицы подогнулись. На один миг он потерял всякий рассудок, но еще одно слово из лесной тьмы сразу привело его в себя.
— Мы партизаны!
Это слово ударило молнией в голову каждого гардиста.
Никто из них не выстрелил. О проводнике они вообще забыли. А тот стоял растерянный не меньше самого врхнего.
— Чего вы от нас хотите? — спросил врхний, вкладывая в свой вопрос как можно больше самоуверенности.
— Выходи на десять шагов вперед, там поговорим.
Чтобы не ударить в грязь лицом перед целым взводом, начальник жандармской станицы сделал так, как было ему предложено.
А Рудольф долго еще ничего не понимал. Все это ему казалось какой-то случайной инсценировкой. Потом, поразмыслив, догадался, что партизаны заранее узнали о походе гардистов и вот устроили засаду. Если сейчас завяжется бой, он первый погибнет от пули автоматчика, идущего рядом. Обидно! Ведь так все сложилось хорошо… Близость друзей вдохнула в него жажду жизни, и он стал соображать, как бы скрыться. Но тут услышал свое имя.
— Отпустите невредимым вашего проводника Рудольфа, — потребовал чей-то бас. — Сдайте оружие и возвращайтесь домой.
— Чего захотели! — ответил врхний. — Иначе мы вас перестреляем.
— Это мы еще посмотрим!
Начальник жандармской станицы, круто повернувшись, направился к своим, которые угрожающе зароптали. Кто-то из них выстрелил, и врхний упал замертво.
— Кто стрелял? — озверело закричал на своих Кудлач.
Но тут раздались почти одновременно два пистолетных выстрела, и он умолк, ткнувшись головой в траву.
Рудольф посмотрел на своего конвоира. Тот лежал, наставив на него автомат. И все же Рудольф рванулся вниз по круче. Автоматная очередь прошила ему ногу.
Забухал тяжелый пулемет, застрочили партизанские автоматы. Рудольф попал в чьи-то дружеские объятия. Пока ему развязывали руки, он умолял:
— Товарищ, дай мне хоть раз выстрелить!
— Да ты весь в крови! Где уж тебе, — отвечали ему.
И тут он потерял сознание.
Гардистам казалось, что все вокруг них горит, что стреляет каждое дерево.
На похороны гардистов, убитых в этом бою, съехались жандармы и глинковцы трех соседних местечек. Все делалось быстро, с оглядкой. Семьи убитых на специально присланных машинах вывезли в Банска-Бистрицу.
Уезжая, гардисты повесили старого маляра Матуша Гронку, который, не сдержавшись, выпалил на похоронах:
— Всем им туда дорога!
Представитель из Братиславы пообещал жителям перед отъездом, что через день-два сюда приедут специалисты по расследованию, и тогда таких виселиц будет больше.
— Мне очень жаль нарушать цикл работы вашей лесопилки, уважаемый пан, — обратился он к главному инженеру мебельной фабрики, который стоял без шапки, как и все жители, согнанные на площадь к месту казни маляра. — Но я уже сейчас советую вам переключиться на изготовление виселиц. Только виселиц. — И цинично добавил: — Их можно даже не полировать…
Бледный инженер только мял в руках свою шляпу.
— Вы меня поняли, пан инженер? — повысил голос представитель.
— Мое дело пилить, строгать, резать, — учтиво склонив голову, ответил тот.
— Резать! Резать! Теперь только резать! — закричал тисовский служака, садясь в машину.
«Ну что ж, — вздохнул инженер, — если пришла лора, придется вас резать, как диких опасных зверей».
На лесопилке он сразу нашел шофера лесовоза и сказал ему:
— Зови Владо или Козачека со всем отрядом. Пусть партизаны заставят старосту снять повешенного, чтобы похоронить со всеми почестями, как героя, пострадавшего за народ.
— А, может, мы сами? — несмело спросил шофер, молодой, горячий парень. — Чего уж теперь их бояться!
— Нам-то они не страшны, мы уйдем в горы и все. А как быть с женщинами, со стариками и детьми?
— Прости, Яро, не подумал, — повинился шофер. — К партизанам мне ехать на авто?
— Садись на мотоцикл и через двадцать минут будешь на заставе Егорова.
Утро наступило тревожное, томительное. Хотя представитель Братиславы и пообещал специальных расследователей прислать лишь через день-два, но люди ждали «черных воронов» с минуты на минуту. И все-таки на похороны повешенного маляра пришли даже из окрестных деревень.
Ночью со старостой и фараром подпольщики провели специальную беседу. Староста разрешил снять труп повешенного, а фарар спозаранок отпел его и позволил хоронить на католическом кладбище. Сам же, сославшись на недомогание, ушел замаливать свои грехи перед Йозефом Тисо, президентом и первым фараром страны. В слезной молитве своей он выражал надежду, что господь бог и президент простят ему, ибо оба прекрасно понимают, что с партизанами шутки плохи.
Когда огромная похоронная процессия поднялась на гору, где было кладбище, там уже стояло восемь партизан с алыми ленточками на головных уборах. Подпольщики в это время находились в засаде близ моста на дороге в Банска-Бистрицу. Ручной пулемет и несколько винтовок держали дорогу на прицеле, пока шли похороны.
Вооруженные автоматами партизаны стояли суровой безмолвной шеренгой, ждали, пока соберутся люди, бесконечной вереницей поднимавшиеся на кладбище.
Увидев такую небольшую группу партизан, люди удивлялись — их так мало, а столько страху нагнали на гардистов. Когда гроб поднесли к яме, русский партизан Иван Волошин, стоявший с правого фланга, услышал разговор стариков, которые держали крышку гроба.
— Это, конечно, не все…
— Само зримо, тут только маленькая часть отряда. Их, небось, не меньше сотни…
— Да, если б у них не было большой силы, не посмели бы придти сюда среди бела дня.
— Согласному стаду волк не страшен!
С кладбища было видно ущелье, по которому шло шоссе.
Волошин посмотрел туда: все ли там спокойно. Потом вышел из строя и остановился у гроба погибшего старика. Долго не мог сказать ни слова. Еще в соединении Федорова Иван отличался деловитостью, но речей произносить не мог. А теперь вот приходилось выступать перед такой массой незнакомых людей.