— Исход ясен еще со дня Сталинграда, — откровенно высказался тот.
— Ну а что вы думаете о своей личной судьбе?
Станек грустно вздохнул.
— Вы-то не немец и, насколько нам известно, вовсе не убежденный фашист. Зачем же вам разделять их судьбу? — Егоров поднял палец. — Да, вы не убежденный фашист, хотя и держите на столе портрет фашистского идола.
Майор густо покраснел.
— Подарок начальства за маленькую услугу на охоте.
— Мы не виним вас ни в чем, — успокоил его Егоров. — Речь пойдет не о прошлом, а о будущем. Вы можете сейчас завоевать у своего народа право после разгрома фашистов остаться на родине, не разлучать с нею своих детей и жену, родители которой, конечно же, из родного дома не поедут следом за вами.
— Вы сможете остаться в той же должности, — добавил Газдичка. — Если не выше!
— Что вы мне предлагаете? — откинувшись на спинку стула, спросил Станек. — Измену?
— Наоборот, верность! — не задумываясь, возразил Егоров. — Верность своему народу! Вы должны остаться до конца со своим народом. Делать то, что делает он. Это не измена, а верность, дело чести каждого воина. Народ Словакии поднимается на борьбу с фашизмом. Армия Словакии пока что на стороне врагов своего народа, значит, она служит фашизму. Если б вы знали, сколько приходит к нам каждый день словаков, чехов, мадьяр, просятся в партизанские отряды! Но всех мы не можем взять. Не хватает оружия, боеприпасов, продовольствия.
— С чего я должен начать? — спросил Станек, все еще грустно глядя перед собою.
— Я перечислил, чего у нас не хватает, — сказал Егоров и тут же уточнил: — На первый раз нам нужно с полсотни винтовок, два-три пулемета и хотя бы несколько ящиков гранат.
— Вы очень бережливы, пан капитан… — Майор загадочно улыбнулся. — Если в отношении меня и семьи сдержите обещание всем сохранить жизнь, то получите гораздо больше.
— В отношении вас мы свое слово сдержим, хотя бы потому, что руки ваши не замараны кровью своего народа, — заявил Егоров.
— Вы и это знаете?
— Было бы иначе, мы с вами сейчас не беседовали бы, — вмешался в разговор Газдичка. — Скажите, сколько дней вам нужно для подготовки к нашей первой деловой встрече?
— Вся трудность в перевозке. Никому из шоферов я не могу доверить такое дело. А то бы можно и завтра кое-что перебросить.
Газдичка сказал тихо:
— Все поручите вашему личному шоферу.
— Яну?..
— Только ему.
— Но ведь его брат в Глинковой гарде! Это просто невероятно!
— Положитесь на нас. Кстати, брат Яна поможет вам, если кто-то вас заподозрит в связи с нами… Он же позаботится и о вашей семье.
Майор удовлетворенно улыбнулся. Поняв, что разговор окончен, он стал прощаться.
Вошел часовой. Чтоб не мешать Егорову, доложил начальнику штаба, что пришел очень древний старик, просится к «самому командиру».
— Он, наверно, слепой, потому что привел его за руку мальчишка, — уточнил часовой.
— Я ж говорил тебе, что у нас здесь не департамент, пускай ко мне всех без всякой задержки, — услышав это, напомнил Егоров часовому, еще не отпуская руки майора. — Веди старика, а мальчика пусть пока накормят. — А майору сказал: — Если у вас есть еще минутка, задержитесь, может, это интересно и для вас.
Тот согласно закивал и стал в сторонку.
Часовой тут же ввел высокого, невероятно худого старика, одетого в длинное пальто, такое же серое и выцветшее, как его лицо с едва заметными остатками бороды и усов. В правой руке он держал большую тяжелую валашку, еще более древнюю, чем сам. Валашка его совсем не походила на те, какие делают теперь для туристов. Это был скорее всего топорик, набитый на черный и, видимо, тяжелый длинный черенок.
Высоко подняв голову, старик стоял молча у входа, где его оставил часовой. Казалось, он прислушивается к чему-то.
— Кто тут старший? — протянув руку вперед, наконец произнес старик.
Егоров поспешно подошел к нему и повел на свое место.
— Садитесь, отецко, вы устали. Я тут за старшего, говорите.
— Теперь мне больше спешить некуда, — не садясь, заявил гость. — Я пришел по делу. Мне надо говорить с самим Героем Советского Союза Егоровым, — задребезжавшим, как треснувший чугун, голосом сказал пришедший.
— Это я и есть. — Егоров стоял перед стариком по стойке «смирно», как перед своим главным начальником.
Пришелец с минуту молчал, точно был зрячим и всматривался в лицо человека, к которому шел, видимо, издалека. Потом положил одну руку на плечо комбрига, оказавшегося ниже его самого на целую голову, и радостно спросил:
— Значит, ты и есть грдина Егоров? Товарищ? — Он помолчал. — Ну, тогда слушай… Шел я к тебе целую неделю. И много слышал о делах твоих, очень много. Давно я не вижу солнца. Но как узнал о твоих делах, стало светло на душе моей, как в детстве, когда я видел день. Спасибо тебе, чловьече! — Старик выставил вперед тяжелую черную валашку, на которой были видны желтые кривые ручейки, вычерченные временем; топорик, вероятно, недавно наточенный, сверкал холодно и строго.
«Такой валашки я не видывал даже в музее», — подумал майор Станек.
— Товарищ! Принес я тебе это оружие. Не удивляйся, что оно старое. Мой прадед завещал деду, дед завещал отцу, отец наказывал мне… Хранить его, пока не появится на земле нашей тот, кто поведет народ в бой за правду! — Обеими руками старик протянул валашку. — Возьми, товарищ. Такими сейчас не воюют, я знаю. Но этой валашкой однажды пробовали добыть нам свободу. Это валашка самого Яношика!
Все, кто был в помещении, встали. Взволнованный Егоров с благоговением взял валашку Яношика.
— Отецко, спасибо! Спасибо, отецко, — сказал он торжественно, передавая валашку комиссару. — Мы будем хранить ее, как символ борьбы за свободу!
Видя, с каким удивлением смотрит на все это Станек, Мыльников сурово произнес:
— Надеюсь, господин майор, вы понимаете, что это значит для нас. — И добавил: — Это дороже всего того современного автоматического оружия, которое сможете дать нам вы.
— Да, — кивнул тот. — Народ моей страны с вами.
— Если вы это понимаете, то нам и в будущем будет с вами легко сотрудничать, — заметил Ржецкий.
И тут снова заговорил старик:
— Первые тропки к народному счастью прокладывал Яношик. Трудно ему было. Не знал, с чего начать, чем закончить. Вот по его тропам и наши коммунисты пошли. Да одним им тоже нелегко! Страна у нас маленькая, как деревня, в которой видна улица от начала до конца. Без помощи братьев русских не справиться им с врагами. А врагов у нас больше, чем нас самих. Вот почему и двинулся в горы народ. Верят вам словаки. Верят и надеются на вас.
Когда майор ушел, Газдичка поинтересовался у Егорова, почему они повели беседу без Смиды, как планировалось.
— Прошу прощения, Лацо, что самовольно изменил наш план, — отвечал Егоров. — Увидел я этого белолицего пана и на ходу перестроился. Видишь ли, с одной стороны, мы с тобой были правы, когда надеялись, что товарищи из коммунистического подполья побеседуют с паном с большей пользой для дела. С другой стороны, мы не учли классовой сущности этого дела. Майор-то — сын богача. С коммунистами у него свой, особый счет. А мы, партизаны, для него прежде всего антигитлеровцы, бьем-де фашистов и только. Глядя на нас, он не очень-то задумывался о послевоенной судьбе своего класса. Вот ведь выпрашивал помилование только своей семье! А с работниками коммунистического подполья он говорил бы по-другому. Совсем по-другому. Так что пусть и этот майор и другие, такие, как он, да и вся тисовская клика меньше всего знают о внутренних силах Сопротивления, о деятельности своих коммунистов.
В сорока километрах от Братиславы Богуш сбросил свой мотоцикл в речку и в знакомом лесу без труда нашел старый дуб, место будущих встреч с Петрашем. Но только он приблизился к знакомому дереву, как позади услышал чьи-то быстрые шаги. К дубу бежал Петраш. Без шляпы, расстегнутый, с окровавленной рукой.
— Петро! Что случилось?
— Ой как хорошо, что я тебя нашел! Идем к моему мотоциклу. Я его в глубь леса загнал.
— Директор предал? — направляясь за другом, нетерпеливо спросил Богуш.
— Шофер!
— Да что ты! — не поверил Богуш. — Такой неприметный. Ни рыба, ни мясо.
— Это мясо оказалось гестаповским доносчиком, — отирая мокрый лоб, заявил Петраш. — Но теперь он отслужил!
— Как же ты догнал меня?
— Ты на дамской «яве», а я на «зброевке»!
И Петраш вкратце рассказал о случившемся.
Как только Богуш уехал, хозяин повел Петраша обедать. Вошли в столовую, где уже сидел шофер. Петраш не обратил на него никакого внимания. Шофер и шофер.
Поравнялся с ним, а тут как раз горничная несет супницу. Петраш посторонился и очутился совсем рядом с шофером. Тот вдруг выхватил свой пистолет, наставил на партизана и толкнул его к телефонному столику. По пути вынул из кармана Петраша пистолет и начал набирать номер телефона.
Хозяин закричал в панике:
— Что это значит?!
Но шофер не ответил. Тогда хозяин схватился за сердце и исчез в другой комнате. Появился он уже с охотничьим ружьем, из которого и убил шофера.
— Спасло от погони то, что номер был занят. А то бы виллу уже окружили и с собаками нашли по следу, — закончил Петраш.
— Ну а сам-то хозяин потом что?
— Что ж ему оставалось делать? Схватил чемодан, посадил в машину жену. Горничная села за руль и укатили. На меня он только глянул, как на заклятого врага. Ну а я завел мотоцикл и — сюда!
— Да-а, сорвалось такое дело, — пожалел Богуш.
— Все из-за этого фарара! — чувствуя себя виноватым, сказал Петраш. — Если бы я не попался ему на глаза…
— Ну как ты мог не попасться! — оправдывая друга, возразил Богуш. — Ты и так сумел два раза увильнуть от встречи с ним. Хорошо хоть что ты его сразу узнал… Вот как теперь быть с Боженой?
— Да ей-то что? В городе появилась не с нами. В гимназии мы с нею на виду у других не встречались. Думаю, она вне подозрений. Теперь важно поскорее вернуться в отряд и обо всем рассказать. Может через Божену что-нибудь сумеют в Братиславе еще сделать.