— Не то что мы! — сердито буркнул Тадеуш.
— А кто вам мешал? — с досадой сказал сержант. — Листовки есть? Есть. Чего вам еще надо? Мы могли бы еще в июле уйти к партизанам…
— Так и надо было сделать, — откликнулся Ладо. — В общем, вы как хотите, а я сегодня же буду там! — Еще раз посмотрев на гору, он отправился в казарму.
— И я с тобой! — не отрываясь от бинокля, кинул ему вслед Горович.
Ему как опоздавшему позволили смотреть дольше всех. Он уже чувствовал, что надо бы вернуть бинокль сержанту. Но как оторваться от той величественной картины на вершине Прашивой, которая открывалась перед ним?
А тут как раз взошло солнце — самое что ни на есть праздничное. Первые лучи его: осветили красное знамя, трепетавшее на горе. Оно запылало, как огромный костер, развеваясь на ветру. Казалось, будто бы сам Яношик стоит на утесе-великане и размахивает этим знаменем, сзывает своих шугайков — добрых словацких молодцов…
Не только солдаты, все жители окрестных деревень смотрели теперь на Прашиву с нетерпеливой надеждой. Прашива стала священной горой, символом борьбы за свободу и счастье.
На улицу Старе Гори, самого близкого к Банска-Бистрице местечка, где была партизанская застава, вышли почти все — и малые, и старые, даже те, кто до этого лежал в постели. Конечно, были и такие, которые жались возле своих домов, с тревогой оглядывались в предчувствии того, что скоро потеряют и богатство, и власть.
Но остальные говорили громко и весело, смеялись, пели. Да так пели, что голоса разливались по ущелью вокруг местечка, как Грон в половодье. С песнями молодежь уходила в горы к партизанам.
А вот еще где-то за местечком, со стороны Банска-Бистрицы, грянула дружная песня. Было ясно, что идет не менее роты. Если б это шли каратели, на заставе, которая теперь не дремала ни днем, ни ночью, уже подняли бы тревогу. Но никакой тревоги не было. Кроме того, песня была уже знакомой «Катюшей». Значит, все в порядке. Не только ребятишки, но и взрослые полезли на крыши домов, чтобы увидеть, кто же поет так задорно.
И вот показались вооруженные солдаты тисовской армии. Вел их начальник партизанской заставы, которого в местечке уже хорошо знали, — десантник Вацлав Сенько. За ним следовал сержант с красной ленточкой, наскоро пришитой к форменной фуражке. А уж потом чеканили шаг словацкие солдаты. На лицах их светились улыбки, точно война уже кончилась и они возвращались домой к родным и близким.
Люди двинулись им навстречу, оставляя середину улицы свободной. Местные парни с оружием, а то и просто с каким-нибудь самодельным палашом пристраивались сзади к колонне партизан. Старики молча шли за ними, и среди стариков самые древние в местечке — Налепка и Гайдаш. Когда поравнялись с магазином, где, как загнанные волчата, стояли сын владельца магазина и его друзья, Гайдаш — очень хитрый, лукавый старик — спросил их:
— А вы что ж не идете на Прашиву?
Ответа не последовало.
Карл Налепка с деланной укоризной посмотрел на Гайдаша — мол, ничего ты не понимаешь, и с едкой усмешкой сказал:
— Такие там не нужны. Туда слетаются только орлы!
Партизанские отряды росли и полнились. Казалось, вся жизнь из местечек переходит в горы. Там дни и ночи слышались песни, стрельба обучающихся военному делу новобранцев.
Все трудовые люди были готовы бросить свои обжитые дома и уйти к партизанам. В армии с большим трудом удавалось задержать солдат. И то лишь в том случае, если командиры тайно или открыто сообщали своим подчиненным о намерении высшего командования первой словацкой дивизии организованно перейти на сторону партизан, когда начнется всеобщее восстание. А что такое восстание вот-вот вспыхнет, никто не сомневался.
Лишь крупные буржуа, особенно немецкой национальности, каких в Словакии было немало, убегали в сторону Братиславы, где, как казалось им, поспокойнее. Они заваливали тисовское правительство и немецкое «представительство» жалобами и заявлениями, в которых требовали немедленно остановить партизанское движение в Словакии.
А словацкий национальный Совет уже вовсю по городам и селениям вел агитацию за партизан, за развертывание открытой борьбы с немецкими оккупантами. Благодаря усилиям этого Совета и коммунистов, теперь выходившим из подполья, партизанское движение в восточной и средней Словакии ширилось мощно и стремительно.
В западной же части страны было внешне «спокойней». Местность там более равнинная. В долине Моравы, да и в нижнем течении Вага, в основном поля богатых землевладельцев. Помещики притаились, не зная, куда податься, а малоземельные крестьяне, особенно рабочие горных районов, уже готовились к борьбе, но и здесь партизаны расширяли свою деятельность. Созданный еще в 1943 году в районе Батеваны партизанский отряд после гибели его организатора советского офицера Баранова лишь на время прекратил свою активную деятельность. Но после появления листовок, после дошедших сюда раскатов борьбы в Восточной и Средней Словакии, деятельность в нем снова оживилась, и он рос день ото дня.
К самой Братиславе «подселился» со своим неуловимым отрядом опытный украинский партизан Иван Диброва. Его люди укрылись в Малых Карпатах, высшая точка которых не более 600 метров. Оттуда диверсионные группы совершали свои налеты на военные коммуникации, немецкие гарнизоны, обязательные при каждом словацком гарнизоне, в каждом крупном городе.
Молодежь сама искала людей, способных руководить партизанским отрядом. Так вокруг Петраша Шагата и его друга Богуша, ушедших из Братиславы и не добравшихся до своих, за несколько дней собралась кучка вооруженных парней. Петраш еще лежал с плохо заживающей раной, а парни в рабочих спецовках уже пустили под откос немецкий эшелон и стали называть себя партизанами Шагата. К моменту выздоровления Петраша у него был отряд из шестидесяти хорошо вооруженных бойцов, среди которых выделялись опытные воины, солдаты словацкой армии.
В западную Словакию двинули свои отряды партизанские бригады Величко, Егорова, Белика. И все-таки партизанское движение тут не захватывало так все население, как там, восточнее Вага.
Начинать восстание в такой обстановке полуготовности было опасно. Но и сдерживать его в некоторых районах уже не было сил.
На совещании командиров самых популярных к тому времени партизанских бригад Егорова, Величко, Белика и других выступил один из руководителей Коммунистической партии Словакии, довольно молодой человек. Говорил он с глубокой убежденностью в правоте своих доводов. После его выступления самый юный и самый горячий из партизанских комбригов Петр Величко дал слово, что его бригада еще больше развернет агитационную работу, но боевых действий не будет продолжать до сигнала всеобщего восстания.
Заручиться такими обещаниями командиров бригад представителю ЦК было очень важно, потому что взятие небольших городов и местечек, к чему стремились некоторые партизаны, преждевременно разоблачило бы замыслы руководителей восстания и сорвало его.
Но после обстановка сложилась так, что отдельные партизанские командиры не могли сдержать своего слова и развертывали боевые действия.
Офицеры гарнизона Турчанского Мартина давно уже были в уговоре с командиром партизанской бригады Величко, располагавшейся всего в нескольких километрах от города. Натерпевшись от фашистов унижений, они рвались в бой, им не терпелось бросить службу в городе и уйти в горы. А тут подвернулся случай проявить себя.
В полночь начальника гарнизона Турчанского Мартина разбудил настойчивый телефонный звонок.
— Подполковник Перко слушает! — подняв трубку, он посмотрел на светящийся циферблат часов. Было два.
— Яро заболел. Нужна твоя помощь.
— Иду! — ответил подполковник и, не включая света, стал быстро одеваться.
— Тоно, что случилось? — тревожно спросила жена.
— Ничего, моя хорошая. Спи. Я скоро вернусь, — успокоил ее муж, тихо закрывая за собою дверь.
Яро — Ян Брезик, десантник комбрига Величко, прикомандированный к гарнизону для связи. Если сказали «заболел», значит, есть срочное дело.
Недавно подполковник установил с партизанами тесный контакт. Лучше он сам поведет своих солдат в бой против немцев, чем они поодиночке перебегут в партизанские отряды.
Брезик в условном месте ждал подполковника не один. С ним пришел человек в штатском. Сам же Ян был почему-то одет в форму железнодорожника.
Подошли к вокзалу. Человек в гражданском остался у дверей, а Брезик и Перко вошли в кабинет начальника станции. Тут Брезик и рассказал о последнем событии.
Железнодорожники сообщили партизанам, что через Мартин в скором поезде Будапешт — Берлин едет немецкая военная миссия из тридцати эсэсовцев во главе с генералом Отто. Есть предположение, что эсэсовцы перебрасываются в дивизию «Эдельвейс», чтобы начать борьбу против партизан в Словакии.
— Видимо, лучше будет, если партизаны сами займутся этой миссией, а не наоборот, — закончил свое сообщение Брезик.
— Ваш план? — спросил Перко, чувствуя, что кровь приливает к голове от волнения перед необычайным и, кажется, слишком отчаянным шагом.
— Снять миссию с поезда без шума, — ответил Брезик. — А как это сделать, давайте обсудим вместе.
Поезд с высокопоставленными пассажирами прибыл в три часа. По правилам военного времени станция не была освещена. Пассажиры или лежали на своих полках, или равнодушно выглядывали из окон вагонов.
Прошло пять минут — больше, чем положено стоять на этой станции скорому поезду.
Из второго вагона вышли два немецких офицера и быстро направились к одиноко возвышавшемуся на перроне начальнику станции.
— В чем дело? Почему поезд стоит? — раздраженно спросил один из офицеров — майор с черной повязкой на правом глазу.
Начальник станции, роль которого теперь исполнял Брезик, виновато ответил, что сигнала к отправлению он дать не может, пока рабочие не исправят путь.
— Почему у вас путь оказался неисправным именно тогда, когда едет генерал рейха?! — Майор, как дуло пистолета, устремил на него остекленелый левый глаз.