По-моему, от такого удара даже каучуковое дерево раскололось бы надвое, но, даю слово, кулак России отскочил дальше, чем голова Дюгана. Парень не упал, а просто медленно опустился на пятки.
Для меня это было уже слишком. Я нырнул между чьими-то ногами и упал на колени около него, в то время как тот, с револьвером, начал считать до десяти, размахивая пушкой.
Я приставил ладони рупором ко рту и заорал:
— Ты, недотепище несчастный, врежь ему кулаком!
— Что? — тихо спросил Слоуп, озадаченно посмотрев на меня.
— Врежь как следует! — завопил я.
— Не хочу причинять ему вреда, — проговорил Дюган.
Все слышали, как он это сказал, поэтому так и застыли, ошарашенные.
Но я прокричал ему прямо в ухо:
— Делай, что тебе говорят, идиот безмозглый!
— А, ну тогда ладно, — со вздохом согласился Слоуп и встал.
Это был не ахти какой удар. Его кулак пролетел, может, всего-то полфута, двинув Россию в живот, на уровне поясницы. Но Чернобородый моментально перекувырнулся, попробовал устоять на голове, не получилось, и с грохотом опрокинулся навзничь.
Одним словом, пришлось пригнать две вагонетки и около десятка рабочих, чтобы убрать с рельсов эти полтонны раскисшего студня.
Глава 2
После того как эта драка закончилась, я думал, Слоуп останется, чтобы выслушать наш восторженный рев, но он этого не сделал. Просто поднял с земли изодранные тряпки, в которые превратились его сюртук и рубашка, перекинул их через плечо и исчез в темноте.
Меня это потрясло. Сам я только пытался быть скромным, но из этого ничего не выходило. Каждый раз, когда случалось сделать что-нибудь выдающееся, всегда ждал похвал, а если их не было, здорово переживал. Но Слоуп просто растворился в ночи, пока ребята собирались, чтобы поздравить его и предложить ему выпивку. И конечно, им хотелось узнать его имя.
Я двинулся за ним. Когда Дюган завернул в салун, я остановился в дверях, чтобы разнюхать обстановку. Тогда как раз мне здорово пофартило и я был при деньгах, то есть, хочу сказать, где-то за неделю до того удалось увести со стоянки два новехоньких велосипеда. На одном я поехал сам, а другой тащил на себе, и так мы отлично добрались до ближайшего городка. Там я их продал и огреб двадцать девять долларов звонкой монетой. Деньжата у меня еще оставались, но дело в том, что в этом салуне был только один выход, а я до смерти не любил такие ловушки. Я порыскал глазами, чтобы засечь железнодорожного копа, который мог зайти в харчевню, или какое-нибудь кресло, за спинкой которого можно было незаметно пробраться внутрь, но ничего такого не заметил.
За клубами дыма и пара, поднимающихся от большой закопченной плиты, где жарились гамбургеры и всякое такое, я разглядел лишь пару бродяг с кружками кофе. Больше в этой вшивой забегаловке никого и не было, если, конечно, не считать Слоупа, сидящего у стойки.
Он вынул какую-то мелочь из кармана и обратился к бармену:
— Не могли бы вы мне сказать, что я могу купить на пять центов?
Бармен на всякий случай сразу схватился за тесак, но, увидев спокойный, почтительный взгляд Слоупа и никель в его руке, ответил:
— Конечно, дружище! По-честному, за эту мелочь ты можешь получить целую буханку черствого хлеба и стакан воды.
— Большое вам спасибо, — отозвался Дюган.
Бармен был стреляный воробей, поэтому снова впился глазами в столь странного посетителя, но, когда понял, что этот болван не шутит, выудил из-под стойки буханку хлеба и поставил рядом с нею стакан воды.
Слоуп снова поблагодарил его и отпил немного воды, да так, словно это было вино, даже глаза прикрыл, если вы понимаете, что я имею в виду. Потом кое-как отломил краюху черствого, как камень, хлеба и засунул ее в рот. Мои челюсти прямо заболели, пока я смотрел, как он его перемалывал. Но парень, судя по всему, был терпеливым. Ничего не требовал. Просто принимал вещи такими, какими они оказывались.
— Здесь еще полно воды, дружище, если захочешь. У нас ее целая бочка, — с усмешкой заметил бармен.
— Вы очень добры, — проговорил Слоуп, одним глотком опустошая стакан. Потом улыбнулся, как ребенок, и добавил: — Очень вкусно, правда.
Этот вонючий скареда бармен опять внимательно на него посмотрел, поставил на стойку второй стакан и поинтересовался:
— И когда ты пил последний раз?
— Вчера вечером, — сообщил парень. — Нашел ручей, но вода в нем оказалась очень жесткой и соленой. Выпил совсем немного.
— Святые угодники! — воскликнул бармен и тут же взорвался: — А где ты был вчера вечером?
— Добирался сюда из Коулмена. Знаете такое местечко?
— Чертова дыра! — отреагировал бармен. — И сколько же времени ты был в пути?
— Три дня.
— Видно, шустрая у тебя кобылка, — усмехнулся бармен с сомнением в глазах.
— Нет, — улыбнулся Слоуп, снова принимаясь так уминать хлеб, будто это было какое-нибудь филе. — У меня нет лошади.
— Так ты ехал по железке?
— Я шел пешком, — уточнил парень.
— Дружище, так это же, хочешь не хочешь, двести сорок миль!
— Да, путь оказался довольно длинным, — кивнул Дюган. — Мои башмаки чуть совсем не развалились.
Бармен промолчал, усердно вытирая что-то на стойке, и только чуть погодя проворчал:
— Ну, будь я проклят!
У меня самого в голове вертелось что-то в этом же роде. Двести сорок миль, и всего на одном глотке воды?
— Послушай, — заговорил наконец бармен. — Там по дороге за сто миль отсюда есть два дома. Ты их видел?
— О да, — откликнулся парень.
— Тогда какого же черта не попросил у них воды? Можешь сказать?
Слоуп покраснел до самых бровей и пояснил:
— Нехорошо было это делать — просить воды. Мне ведь наверняка предложили бы что-нибудь еще, понимаете?
— Что?! Промеж глаз врезали бы? — фыркнул бармен. — Ну ладно, я понимаю, что ты имеешь в виду. — И опять вытаращился на Дюгана, как рыба, извлеченная из воды.
В этот момент я все-таки вошел и тоже во все глаза уставился на чудака.
Завидев меня, бармен покачал головой:
— На сегодня все закончено. Закрываю.
— Понятно, — буркнул я.
Обернувшись ко мне, Слоуп улыбнулся.
— Рад тебя снова встретить, — проговорил он.
— Вот зашел убить двух зайцев, — откликнулся я.
— Двух зайцев? — не понял он. При этом в его тупых глазах даже не мелькнуло никакого интереса.
— Ну да, — растолковал я. — Тебя повидать и стаканчик опрокинуть.
— А, ясно, — протянул Дюган, еще больше озадачиваясь.
Я кинул взгляд на бармена, он — на меня. Потом я обернулся к повару у плиты и попросил:
— Дай-ка взглянуть, что за мясо ты держишь в своем холодильнике?
Повар разогнал лапищей дым и уставился на меня:
— Ты, нахальный щенок! Ну-ка, убирайся отсюда, пока я тебя не прибил!
— Все оплачу, — пообещал я, тряхнув для пущей убедительности монетами в кармане. — Или стыдно показать, что у тебя ничего там нет, кроме собачьего мяса?
Не успел и опомниться, как этот здоровенный бугай, весь, как моряк, в татуировке, протянул руку через стойку, схватил меня за шиворот и потащил в угол, там втолкнул меня, пригнув к полу, в крошечную каморку, где отовсюду капала вода.
— По-твоему, это похоже на собачье мясо? — прорычал он.
На полке лежала чуть ли не половина бычьей туши. Выглядела она нормально и ничем не пахла.
— Дружище, — пропел я, — отрежь-ка два ломтя вон от той филейной части, каждый около фута толщиной, и швырни их на плиту. Потом подай фунтов десять жареной картошки, и чего там у тебя есть еще на гарнир? Да не забудь вскипятить пару галлонов кофе. Я хочу есть.
Повар сжал мою шею так, словно хотел ее свернуть. Поэтому я добавил, ткнув большим пальцем за собственное плечо:
— У меня дружок там, за стойкой.
— Тот балбес, что отмахивает по тысяче миль в день? — с ухмылкой полюбопытствовал бугай.
— Только что видел на станции, как этот самый балбес раскидал во все стороны целую кучу русского железа, — сообщил я.
— Отмолотил поляка, что ли? — уточнил повар и тут же меня отпустил.
— Сначала швырнул его разок-другой, а потом всего один раз врезал ему кулаком. Чернобородый размазался, как кусок масла на сковородке.
Повар захохотал:
— Этот жирный боров так и искал неприятности на свою задницу. Только мне всегда казалось, что не обойтись без нескольких вагонов динамита. Лишь он сможет разорвать его на части, которые влезут в духовку. Ладно, приготовлю пару бифштексов, чтобы накормить гризли. А ты давай убирайся отсюда, иди пока поболтай там с этим «водой и хлебом»!
Я вернулся за стойку и сел слева от Слоупа, чтобы посмотреть на фингал, который он заработал от этого проклятого русского, когда тот трижды заехал ему по одному и тому же месту. Но смог разглядеть только небольшое красноватое пятно, почти без шишки, хотя очень старательно присматривался. Каучук — вот из чего был сделан этот парень, а внутри набит железом, точно вам говорю.
— Твой дружок, Рэд? — обратился ко мне бармен.
— Ага, — не задумываясь ответил я.
Слоуп, который уже сжевал полбуханки черствого хлеба, повернулся ко мне, улыбнулся так, что приятно было смотреть, и подтвердил:
— Конечно!
— А как тебя кличут? — поинтересовался я.
— Кличут? — в недоумении повторил он.
Я посмотрел на его поднятые брови и растерянные глаза:
— Ну да, какое у тебя прозвище, или кличка, или имя, если ты только это понимаешь?
— Ах, мое имя! — сообразил, наконец, этот тупица. — По-настоящему меня зовут Эдвард Дюган, но кажется, ты хочешь сказать, что здесь, на Западе, в большом ходу прозвища, поэтому, думаю, я должен сообщить, что недавно меня назвали Слоупом.
— В самом деле?
— Да, это так.
— И как же это случилось?
— Так сказал человек, который в первый день, когда я вышел из города, проехал мимо меня на поезде. А когда на следующий день я проходил уже мимо него, он вот так ко мне и обратился: «Слоуп». Не знаю почему.