Очнулся он, почувствовав пальцы Софи, гладящие облезлую шкуру. Прикосновение к ранам на месте ушей заставило вздрогнуть от боли. О, ну надо же – и Дина тут как тут!
– Дина! – восклицание Софи прозвучало, точно приемник Ранги на самой малой громкости. – Ты зачем же Ранги истрепала? Зачем уши ему отгрызла?
А что там говорит Марта? Улыбается. Под потолком качаются шары – красные и синие, цветов крови, перегоняемой сердцем, а на каждой из синдерелл – синяя ленточка, как будто Ранги попал на детский праздник, где призы достаются всем, чтоб никто не остался обиженным.
– Просто чудеса, – сказала Марта.
Щеки Филиппа раскраснелись от жара, однако он не лежал, а сидел, да еще улыбался.
Казалось, Ранги вот-вот лишится чувств, но тут Софи усадила его рядом с Филиппом, а тот закинул руку Ранги себе на плечо, другую – на плечо Марты, и сказал:
– Не нужна мне Европа, мам… – и еще что-то о том, что здесь, рядом с ним, целый мир.
Слов Ранги не разобрал. В этот момент Софи включила его, приемник заиграл Девятую симфонию, и, не услышав знакомых величавых аккордов, Ранги понял: да он же глух, совсем как великий Бетховен!
Софи залатала его шкуру рыжей пряжей, пришила новые уши – шелковые, цвета спелого абрикоса. Глухоты это не исцелило, но Ранги почувствовал себя настоящим красавцем. Его усадили на полку над Филипповой кроватью, и он то и дело кувыркался с нее вниз, чтоб оказаться поближе к Филиппу. Ведь пульс и биение сердца передаются сквозь кожу, а глухие, хоть и не слышат музыки, вполне могут ее чувствовать. Такт за тактом, то медленней, то быстрей, ближе, ближе – вот мы и вместе.
Опираясь на костыль, бабушка Элис расхаживала по двору. Нога почти зажила – да как вовремя, ведь Филипп тоже скоро поправится! На каждом шагу костыль глубоко вонзался в землю среди кустиков черники. Филипп посоветовал расставить на черничных грядках странные металлические штуки, издающие музыку, неслышную для людей, но отпугивающую насекомых. Что касается растений – тут он просто маг и волшебник!
Она показывала восстановленный огородик Джордану с Эмили, и вдруг Джордан вынул блокнот.
– Погоди-ка, Элли, – сказал он, срисовывая на бумагу череду кружков, полукружий и четвертинок, оставленных на земле костылем Элис.
Все это было очень похоже на ноты – на несколько музыкальных фраз. Эмили, сев за пианино Элис, наиграла мотив.
– Вот тебе и на! – воскликнула Эмили. – Пара запинок, пара фальшивых нот, но это, определенно, Гендель! Концерт для арфы с оркестром си-бемоль мажор.
– Ух ты, – выдохнула Элис.
– Чш-ш-ш, – сказал Джордан. – Слушай.
Да, именно так и странствует с места на место музыка – не только по воздуху, но и в человеческом теле, и в несмолкаемом шуме земли. Недаром же люди говорят: «травы поют, ветер шепчет!» Эмили заиграла Мелодию Черничной Грядки снова. Джордан слушал, склонив голову набок. Элис устремила взгляд к западу. Там, в Калифорнии, Филипп поднимался на ноги. Видимо, потому-то ей и казалось, что издали доносится музыка ангельских струн, звуки арфы, как будто принесенные сюда чьей-то длинной-длинной рукой. Как будто душе и сердцу не нужно далеких странствий, чтобы добраться туда, где в них нуждаются близкие.
Кэтрин Вас
Кэтрин Вас – стипендиатка Рэдклиффского института перспективных исследований, автор Saudade и Mariana, признанной Библиотекой Конгресса одним из тридцати лучших произведений мировой литературы 1998 г. Ее авторский сборник Fado & Other Stories был удостоен Литературной премии имени Дрю Хайнц за 1997 г., а ее рассказы публиковались во многих журналах.
Расказы Кэтрин Вас, предназначенные для детей, вошли в антологии A Wolf at the Door и Swan Sister, а рассказы, адресованные молодым читателям, были включены в антологии «Зеленый рыцарь» и «Пляска фэйри».
Мой отец преподавал в школе историю Дальнего Востока. Его кабинет украшала статуэтка Будды, а время от времени мы ездили через залив в Чайна-таун Сан-Франциско – пообедать, за книгами, за женьшенем, за благовониями. От отца мы узнали, что самые известные трикстеры китайских преданий – обезьяны.
Когда мой брат Патрик был маленьким, ему подарили игрушечного орангутанга с транзисторным приемником внутри (кстати, этот орангутанг хранится у него до сих пор), и вскоре он согласился со мной, что Ранги – что-то вроде нашего семейного трикстера, хотя я, пока дело не дошло до беды, поспешила добавить, что он – не просто обезьяна, а орангутанг. Наш Ранги рано лишился ушей и с самого начала стал чем-то сродни Бетховену – он тоже играл музыку, которой сам не слышал.
Моя история посвящена нашим дорогим закадычным друзьям-игрушкам, что в детстве делили с нами и радость и горе и пели нам, будь мы здоровы или больны. Пусть же они по мере того, как мы растем, не умолкают и не оставляют превращений, чтоб мы могли сохранять эту дружбу – по секрету от всех.
Визиты дядюшки Боба
Впервые мы узнали о появлении Дядюшки Боба, когда Дэнни Отто наотрез отказался выполнять синтаксический разбор предложения. Предложение было уже наготове, аккуратно выведено вдоль верхнего края классной доски. А предложение такое: «Куй железо, пока горячо».
Вызванный мисс Лиллегрен, Дэнни Отто вышел к доске, взял предложенный учительницей кусок мела и даже до доски им дотронулся – как раз под таким углом, что она скрипнула. А потом положил мел обратно в желобок и отступил от доски.
– Не могу. Дядюшке Бобу это не нравится.
Это мисс Лиллегрен за уважительную причину не посчитала.
– Дэнни. Разбирай предложение.
– Не буду.
Так оно и продолжалось, пока костяшки пальцев Дэнни Отто не отведали, какова на вкус линейка мисс Лиллегрен – деревянная, да со стальной, кстати, кромкой, а сам Дэнни Отто не отправился в угол.
Никто из нас ни звука не издал. Никто не хихикал, не ерзал за партой. Все знали: когда стоишь в углу, самое худшее – если над тобой смеются. А смеяться над Дэнни Отто никому не хотелось. Конечно, откровенное непослушание за ним водилось и раньше, но так упрямствовать без видимых причин – это на него было совсем не похоже. Вот мы и решили: наверное, простуду какую подхватил, или заболел еще чем-то, не таким очевидным. Ну, не отказываются же люди разбирать предложение просто так, за здорово живешь! Смысла нет.
Разбирать предложение про ковку железа мисс Лиллегрен вызвала Шерил Торсон, а после мы по очереди расправились еще с несколькими. Мисс Лиллегрен читала их вслух, для младших ребят – простые, для нас, старших – настоящие головоломки, без дураков.
Наконец, рассудив, что времени прошло достаточно, мисс Лиллегрен велела Дэнни Отто выйти из угла.
– Пожалуй, следующее предложение как раз для тебя. «Кто любит наставление, тот любит знание; а кто ненавидит обличение, тот невежда».
Фраза была взята из Библии, так что пришлось Дэнни Отто попробовать. Потянулся он за мелом, но мел вдруг с громким стуком откатился прочь. И не только большой кусок – три-четыре огрызка и палочка цветного мела тоже. Так и затарахтели в тишине класса, будто град по витринному стеклу.
– Вот видите? Я же вам говорил, – буркнул Дэнни Отто, подняв взгляд на мисс Лиллегрен. – Дядюшка Боб не дает.
Мисс Лиллегрен уставилась на мел так, точно змею увидела, однако голос ее даже не дрогнул.
– Повторяю предложение.
– Но как я буду его разбирать, если Дядюшка Боб мел взять не дает?
Дэнни Отто снова потянулся за мелом, но и на этот раз ничего у него не вышло. Голубая палочка мела метнулась в сторону так резко, что выпала из желобка, ударилась об пол и раскололась напополам.
Дэнни Отто оглянулся на мисс Лиллегрен. Похоже, проделки мела его слегка напугали, но самой страшной опасности он ожидал от нее.
Никто из нас не мог понять, как Дэнни Отто устроил такой фокус. Все замерли, вытаращив глаза, и с нетерпением ждали, чем кончится этот поединок воль.
Почувствовав, что далее испепелять Дэнни Отто взглядом бессмысленно, мисс Лиллегрен отперла свой стол и вынула из ящика коробку с мелом.
– Можешь взять новый мел, Дэнни, а я прочту предложение еще раз.
Но, сняв с коробки крышку, мисс Лиллегрен обнаружила, что мела внутри нет – одна только меловая пыль. Пыль взвилась в воздух над учительским столом, как мука, густо усыпав подол ее строгого коричневого платья и пол, который мисс Лиллегрен приходилось мести, натирать воском и полировать до блеска собственноручно.
Мисс Лиллегрен хранила молчание. Дэнни Отто – тоже. О нас и говорить нечего. Ни слова не говоря и даже не дожидаясь наказания, Дэнни Отто отправился назад в угол. И только повернувшись носом к стенке, сказал:
– Дядюшке Бобу грамматика не по нраву.
Тогда мисс Лиллегрен засадила нас за арифметику (для этого доски не требовалось), и мы решили два десятка дополнительных задач из самого конца учебника. Деление в столбик вышло у меня гораздо путанее и кривее обычного, но, наверное, тут удивляться нечему. Нам всем было, о чем поразмыслить.
К следующему утру мисс Лиллегрен раздобыла где-то еще мела, и мы снова, как всегда, начали отвечать у доски. Спустя два дня Рэнди Шумахер был вызван к доске составить список всех штатов и их столиц, но, дойдя до «Линкольн, Небраска», решил, что сыт этим по горло, и сказал:
– Могу спорить, Дядюшка Боб и географию не очень-то жалует.
В этот самый миг, ни раньше ни позже, со стола мисс Лиллегрен сам по себе свалился толстенный словарь.
От неожиданности мы вздрогнули и негромко, испуганно захихикали.
Мисс Лиллегрен обвела класс – всех до одного – тем самым полным холодной уверенности взглядом, под которым фермерские дети вдвое выше и шире нее делались смирными, как овечки.
– Кто-нибудь хочет сказать что-нибудь вразумительное? Нет? Тогда продолжай, Рэнди.