К тому времени, как в парадную дверь с топотом ворвался взмокший, сыплющий проклятиями Ник с черным, тяжелым на вид пистолетом в руке, ее общество успело мне немного наскучить.
Отшвырнув стул, она повернулась к Нику и указала трясущимся пальцем в мою сторону.
– Здесь говорящий кот!
– Чо у тя тут стряслось, Мэри Джин? – недоуменно моргая глазами, спросил Ник.
– Он разговаривает! – взвизгнула Мэри Джин.
Здоровяк Ник взвесил пистолет на раскрытых ладонях – осторожно, точно опасаясь его сломать. Его настроение – настроение человека, только что зарядившего оружие и снявшего его с предохранителя, но в последний момент передумавшего стрелять – невозможно было спутать ни с каким иным. Он явно был скор на расправу, но не настолько, чтоб не задумываться о последствиях.
Не желая далее омрачать этот прекрасный вечер насилием, да к тому же сомневаясь, что мое физическое воплощение без всяких неудобств переживет контакт с пулей сорок пятого[107] и даже девятимиллиметрового калибра, я решил вмешаться в разговор.
– Меня Бобби подучил. Все это – его идея.
Не подражая чужим голосам, я говорю по-английски с неописуемым акцентом – точно египетский официант среднего разбора. Вероятно, по этой причине, прежде, чем развивать сии абсолютно вымышленные обвинения в адрес отсутствующего Бобби, мне пришлось разъяснить Нику то, что уже было сказано.
– Чо Бобби сделал? – спросил он.
– Точно, Ник, точно, – продолжал я с более американским (точнее сказать, деревенским) акцентом. – Бобби так и сказал: притворись котом и насладись плотской связью с Мэри Джин.
От изумления – впрочем, сию реакцию вернее будет описать, как «оцепенел от ужаса» – Ник выронил пистолет.
Ударившись об пол, пистолет оглушительно выстрелил.
Почти в тот же миг в дом ворвалась полиция, а за ней по пятам – уполномоченные шерифа, общим счетом полдюжины человек, вооруженных дробовиками, винтовками с усыпляющими дротиками и сетями – на случай, если дикого зверя придется ловить.
– Где пума?! – вскричали они чуть ли не в один голос.
Но в следующую же минуту в доме воцарился покой и мир. Вызванные санитары занялись простреленной ляжкой Ника, вызванные психологи принялись лить бальзам на пострадавшие нервы юной Мэри Джин.
Все это время я, сделавшись с виду как можно более маленьким и безобидным, сидел на софе. Снискал нежное почесывание под подбородком от рук весьма любезного полисмена и целую череду весьма приятных поглаживаний по спинке от добросердечной дамы в мундире.
– Это же просто котик, – сказала она, почесывая меня за ухом. – Смотрите, как напугался.
Вскоре после этого я ускользнул и скрылся в ночи. Запущенный пролетарский район – все эти оштукатуренные домики, ограды из проволочной сетки – был тих, спокоен и даже по-своему мил, а я – вполне доволен финалом вечерней драмы.
Выбравшись на улицу и свернув за угол, я принял обычный лихой и беззаботный вид, и тут же увидел девушку, сражающуюся с проколотым колесом.
– Юная леди, – заговорил я в самой любезной манере, – пожалуйста, позвольте оказать вам помощь.
– Спасибо, помощь мне не нужна, – ответила она, едва переводя дух.
Я добродушно рассмеялся.
Девушка обернулась, увидела меня в свете уличного фонаря и ахнула от удивления. Смущенно рассмеявшись, она присела на корточки и протянула руку, чтобы нежнейшим образом почесать меня – да-да, именно там, под подбородком.
Я замурлыкал в ответ.
Майкл Кеднам
Майкл Кеднам – автор тридцати книг, включая сюда романы The Book of the Lion, In a Dark Wood и Nightsong.
Бывший стипендиат Национального фонда искусств, финалист Национальной книжной премии, Кеднам опубликовал также несколько сборников стихов, среди которых – The Cities We Will Never See и Illicit, а также иллюстрированную детскую книгу The Lost and Found House. Не так давно в свет вышел сборник его рассказов Can’t Catch Me and Other Twice-Told Tales.
Живет Кеднам в Олбани, Калифорния, с женой Шериной и попугаем Люком.
Его веб-сайт: www.michaelcadnum.com.
Главный герой моей сказки – не настоящий кот, но и уже не настоящий бог. Когда-то он был богом, но в наши дни стал просто веселым, богатым на выдумку существом, чей дух ни на минуту не смирится с поражением. Пожалуй, жизненный путь моего бессмертного неунывающего проныры очень похож на наш с вами.
Дорогая гостья
Злых людей я в жизни встречала не много, вот только одной из таких была моя бабка. Когда умерла мать, Омама сказала отцу, что готова содержать и его, и моего брата, и меня, но только если он порвет со всеми друзьями – своими и мамиными, а также с ее родными, оставит работу в их студии и вернется жить в родовое поместье Омамы.
Нужды в этом не было никакой. На нее и без того работали другие ее сыновья и прочие родственники. До недавнего времени их было на одного больше, но мой дядя Великий Свет наложил на себя руки перед самым Праздником урожая. Возможно, возвращение отца потребовалось ей, чтоб число вышло счастливым. Но отец говорил иначе. Когда я спросила, отчего нам больше нельзя навещать мою бабушку-ткачиху и всю прочую мамину родню, он со вздохом ответил:
– Омама так и не привыкла делить хоть что-нибудь с другими.
– А зачем ей, если она так богата?
– Богатство – не недуг, Светлый Феникс, – строго сказал отец. – Возможно, и ты когда-нибудь станешь богата, и мне хотелось бы, чтоб ты не забывала об этом.
Может, оно и так, но я думаю, богатство очень даже может сделать человека себялюбивым и жадным. Это как простуда: ее нужно избегать, одеваясь потеплее да не выходя из дому с непокрытой головой. Впрочем, к богатству меня как-то не тянуло. Другое дело – стать знаменитой. По-моему, возможность для этого у меня имелась: я с пяти лет упражнялась в игре на гучжэне[109], и даже мой брат Великая Радость, который очень любит состязания и очень не любит проигрывать, признает, что я играю лучше него. Я очень люблю практиковаться. Когда я сажусь за инструмент, и пальцы мои пускаются в пляс по струнам, кажется, будто мне открывается то, чего не знал до меня ни один человек на свете. Музыка – не просто красивые звуки, это как путешествие в другой мир. Некоторые великие музыканты годами играли в одиночестве и только потом начинали играть для слушателей, но я против слушателей не возражаю. Мне их восхищение нравится, очень нравится, но главное – нравится думать, что моя музыка что-то меняет в них, так же, как и во мне.
Но благовоспитанной девушке быть знаменитой неприлично, я знаю. Даже моя бабушка-ткачиха цыкала на нас и с громким треском скусывала нить, как только мы заговаривали об этом.
– Приличная девушка не должна допускать, чтобы о ней ходили толки, – говорила она.
Так что при жизни я, наверное, славы не добьюсь. Вот посмертная слава – дело другое. Если о тебе говорят после смерти, все в порядке. В «Хрониках предков», которые мы читаем с наставником, сказано много хорошего о поэтессе госпоже Блаженная Весна, и о художнице Высшее Наслаждение, и о каллиграфистке госпоже Чистая Вода. И все они были не только дамами великих достоинств. Некоторые из них даже состояли с нами в родстве, а госпожа Чистая Вода была младшей женой самого принца.
Омаме нравилось слушать нашу игру. Когда к ней собирались гости, нас с Великой Радостью часто звали в Покои Феникса, играть для них после ужина, пока Омама с гостями, сидя на подушках у палисандровых столиков, пили чай и жевали сласти. Играли, если не велено чего-либо иного, старую, всеми любимую классику – «Мост вздохов», «Девичьи капризы» и прочее в том же духе. Ничего нового и оригинального. Великой Радости очень нравилось исполнять «Весенний сев»: в ней ему выпадал удобный случай показать себя, подражая жаворонку.
– Конечно, в девичестве я и сама имела большой талант, – сказала как-то раз бабка, стоило нам закончить. Прозвучало это так, точно ее талант был куда выше нашего. – Сам великий Желтая Черепаха пригласил меня сыграть с ним дуэтом на празднике в честь дня рождения отца. Что это был за праздник! Собрались все. Госпожа Чистая Вода поцеловала меня в щеку, и даже сам наследный принц удостоил поклона. О да, я была неописуемо талантлива. Хотя, взглянуть на меня сейчас – и не подумаешь…
С этими словами она вытянула вперед ладони с огромными узловатыми пальцами, сплошь унизанными кольцами да перстнями, и все гости, конечно же, заговорили:
– Нет, что вы, ваши руки чудесны, вы просто обязаны оказать нам честь и сыграть…
И только одна, рыжеволосая женщина в элегантных брюках, сидевшая у края стола, тихо сказала:
– С годами приходит мудрость. С мудростью приходят страдания.
Ее иноземный акцент звучал на удивление мелодично, а высоты своего роста она не могла бы скрыть даже сидя. Я видела, как она то и дело украдкой ерзает, стараясь поудобнее разместить под столом длинные ноги.
Бабка бросила на нее резкий взгляд.
– Какая книга научила вас этим словам, глубокоуважаемая мисс?
– Старая, – ответила гостья. – Как вам известно, я собираю древности.
– Древности? – вмешался дядя Зеленый Чай. – Так вы, наверное, прибыли полюбоваться нашей знаменитой хрустальной черепахой?
Но Омама цыкнула на него, заставив замолчать.
– Молю вас, продолжайте, глубокоуважаемая гостья.
– В наше время мы предпочитаем видеть в прошлом бесконечный прогресс, ведущий мир к совершенству настоящего. И посему презираем тех, кто жил до нас, как непросвещенных глупцов. Но драгоценности прошлого, которые я покупаю и продаю, нередко открывают мне великую мудрость.
– Может, в вашей варварской стране и презирают прошлое, – бесцеремонно сказала Омама. – А в этом доме предков почитают.