– Но ткань принадлежала мне, а не ей. Не ей бы ее и дарить.
Вынув мою ткань из широкого рукава халата, гостья расправила ее, накинула на плечи, закуталась в краски и запахи прошлого, и я словно бы увидела ее глазами себя – совсем юную девчонку: черные волосы блестят, как эбеновое дерево, горячие от поцелуя губы влажны и чуть приоткрыты, а между ними поблескивает жемчуг зубов, и даже глаза блестят алмазами от навернувшихся слез.
– Ты подаришь мне эту ткань? – спросила она.
– Нет.
– Так, может, продашь?
Я вспомнила о том, что уже получила от нее в дар, и меня с головой накрыла мучительная тяга к ней – к ее поцелуям, к ее свободе…
– Возьми меня с собой, – прошептала я. – Пожалуйста.
– Нет. Рано. Ты еще слишком мала для такой свободы.
– Такова цена.
Но она сбросила с плеч тонкую ткань и принялась сворачивать ее. Сейчас она уйдет и оставит меня ни с чем…
– Постой, – сказала я. – Подожди. Тогда мне нужны три желания. Исполни их, и ткань твоя.
– Говори.
– Во-первых, назови свое имя.
– Джессика. А полностью – Джессика Кампион.
– Что оно означает?
– На моем языке? Честно говоря, ничего. Кампион[110] – это какой-то цветок, но рожденные в нашей стране сохраняют родовое имя отца. Я, как и ты, дочь знатного рода. Но оставила дом и родных, чтобы заняться тем, что мне по нраву.
– Это первое.
– А второе?
Я покраснела, но все же сказала:
– Прядь твоих волос.
В волосах заключены сила и дух человека. Однако она вынула из пояса крохотные серебристые ножнички, срезала с темени длинную прядь и обмотала ею мои пальцы, а я крепко сжала кулак.
– И третье?..
– А третье – обещание. Дай слово вернуться.
– Откуда тебе знать, сдержу ли я его? – с легкой насмешкой сказала она.
– Ты оставишь мне в залог кое-что ценное.
Она улыбнулась так, что крохотные морщинки в уголках ее глаз пустились в пляс. Сколько же ей лет? Наверное, лет на десять больше, чем мне, только лицо закалилось под солнцем и морскими ветрами…
– Залог любви? – фыркнула она.
– Нет, Джессика Кампион. – Произносить ее имя оказалось приятно: от этого я чувствовала власть над ней. – Не забывай: я ведь дочь купеческого рода. Я возьму в залог нечто реальное – вещь, которой ты дорожишь настолько, что непременно вернешься за ней. Как насчет драгоценного камня из твоего уха?
Гостья вскинула руку вверх.
– Ах, это? Он стоит немногого – ничтожную долю цены твоего гучжэна, не говоря об этой ткани…
– Вот потому, Джессика Кампион, я и беру его в залог.
– Вот как? – холодно, с легким недовольством хмыкнула она.
Но к этому я привыкла и отступаться не собиралась.
– Ты то и дело трогаешь его, – сказала я, – всякий раз, как крепко о чем-то задумаешься. И, сдается мне, не пожелаешь расставаться с ним надолго.
Озаренное луной лицо гостьи расплылось в улыбке.
– Вот негодница! – сказала она. – Я вижу, ты быстро учишься. Ладно, возьми. Но будь с ним осторожна – это один из наших фамильных рубинов. Я не посмею вернуться домой без него.
Выходит, и у нее есть своя Омама?
Я протянула к ней руку – ту, с прядью ее волос на пальцах – и коснулась ее щеки. Какая теплая… Она склонила голову, ткнулась носом в мое лицо, коснулась губами губ… Поцелуев было так много, что я потеряла им счет.
– Вот твое обещание и скреплено, – сказала я, наконец-то переведя дух. – Смотри, не мешкай с возвращением.
– Ты и оглянуться не успеешь.
Я сложила ткань, сунула сверток в ее рукав, и она тенью выскользнула из сада, унося с собой мое прошлое. Но это меня не печалило. Взамен я получила будущее.
Эллен Кашнер
Эллен Кашнер выросла в Кливленде, штат Огайо, но каждое лето навещала бабушку с дедом, живших в Бронксе, и сейчас проживает в Нью-Йорке. Ее роман «Томас Рифмач» был удостоен Всемирной премии фэнтези. Ее дебютный роман «На острие клинка» считается классикой т. н. «манерпанка» или «фэнтези нравов». Вернувшись к его антуражу, она написала несколько рассказов (включая и этот) и еще два романа. Много лет проработав на Бостонском радио, она создала и ведет общенациональную радиопередачу «Звук и дух», породившую на свет ряд музыкальных альбомов и «живых» представлений, включая «Золотой дрейдл», провокационную ханукальную сказку с провокационной музыкой группы «Ширим», вышедшую в виде детской книги в 2007 г., как раз к празднованию Хануки. Состоит (или не состоит – в зависимости от того, в каком из пятидесяти штатов они находятся) в браке с Делией Шерман.
Ее веб-сайт: www.ellenkushner.com.
Мне очень нравится выдумывать людей. До написания этого рассказа я никогда не прибегала к тому, что многие авторы, похоже, полагают смыслом жизни – то есть, не помещала в свои произведения тех, на кого действительно зла, дабы расправиться с ними самым жутким образом. Но вот Омама полностью списана с реальной женщины (спешу заверить, вовсе не одной из моих родственниц), действительно знакомой мне лично. С великой радостью помещаю ее на эти страницы, где она сможет просто развлечь нас, не причинив никому долговременного вреда.
Джессика Кампион – персонаж, впервые появившийся в написанном вдвоем с Делией Шерман романе «Падение королей». Едва познакомившись с ней, читатели начали спрашивать, когда же Джессике достанется собственная книга. Подумав над этим некоторое время, я пришла к заключению, что целого романа Джессике, отъявленной проказнице, доверять не стоит. По-моему, она, скорее, из тех персонажей, что возникают в историях других людей. Так оно и повелось. Джессика, так сказать, «появляется» и в конце моей новой книги, «По праву меча», когда ее мать неожиданно оказывается беременна ею!
В основу мира Светлого Феникса лег антураж, который я всей душой полюбила, впервые прочитав потрясающий китайский роман «Сон в красном тереме» в великолепном переводе Дэвида Хоукса и Джона Минфорда.
Всякий раз одно и то же
За две недели до того, как школу-интернат Гаса Гимпеля должны были распустить на летние каникулы, первая полоса утренней газеты украсилась огромным заголовком: «Цирк Буллфинч едет на запад! Следующая остановка – Уинди Сити!»[111]. Под заголовком имелось фото Эмилии с ее трио медведей-канатоходцев и отца самого Гаса – в высоком шелковом цилиндре, гордо усмехавшегося в усы. Они стояли перед новеньким паровозом циркового поезда, готовым к отправке.
Едва взглянув на фотографию, Гас подумал, что больше никак не может даром тратить здесь, в Столичной Академии, ни единой секунды зеленого июня. По ночам до его дортуара доносились из-за реки одинокие гудки паровозов, лязг буферов и стук колес товарных вагонов на запасных путях Фернастауна, и его всякий раз охватывала тоска по дому. Разъезжая с цирком Буллфинч из города в город, он привык к ритму жизни на колесах еще до того, как выучился ходить. Да что там, он и родился в личном вагоне родителей! И теперь, снедаемый тоской по своей цирковой семье, решил в этом году присоединиться к ней пораньше.
Надев потрепанный, невзрачный спортивный свитер, Гас записал в журнал на выходе, будто идет в гребной эллинг, а, едва покинув кампус, низко надвинул кепку на массивные очки – что, согласно его надеждам, должно было придать ему этакий гангстерски-самоуверенный вид, прошел семь кварталов к востоку и оказался в фернастаунском железнодорожном депо. Использовать гребной эллинг как благовидный предлог уйти из кампуса ему было не впервой. Он знал наизусть все поезда, день и ночь грохотавшие по рельсам и останавливавшиеся у северной окраины набрать воды, и чуть ли не всех хобо[112], разъезжавших по стране в товарных вагонах в поисках работы. Здесь, в Пенсильвании, движение неизменно было оживленным – уголь, сталь, лес требовались повсюду даже сейчас, в самый разгар Депрессии.
За время учебы Гас сдружился с подсобником, заодно кашеварившим в лагере хобо у фернастаунской водонапорной башни. С тех пор, как он себя помнил, в цирке Буллфинч никогда не отказывались подвезти странствующего рабочего или работницу, так что для него хобо были чем-то вроде продолжения цирковой семьи.
– Видел сегодняшнюю газету, – сообщил Гасу подсобник. – Ищешь рейса домой? Сегодня утром на запад идет пульман с боковым затвором[113] с вашей фамилией на борту. Состав от «Си энд Оу»[114] с тремя «Беркширами» два-восемь-четыре[115]. Тормозной кондуктор – парень свойский, но на чаишко ему по возможности подкинь. Да скажи, что ты из Буллфинча, и он позаботится, чтоб ты пересел, где следует. Однако лучше поспеши: угля и воды у них уже под завязку.
Так Гас обеспечил себе бесплатный проезд домой на летние каникулы и через три дня догнал частный поезд отца. Забыл только об одном – предупредить родителей, что задумал. Поэтому дома его ждал жуткий скандал. Казалось, крики продолжались не один час.
– Полиция трех городов, Огастес Гимпель, полиция трех больших городов с ног сбилась, разыскивая тебя! – гремел отец.
– Неужели тебе не пришло в голову, что в школе твое исчезновение заметят? – вторила ему мать.
Этого ему и вправду в голову не пришло. Сын владельца и шпрехшталмейстера цирка Буллфинч, Гас неизменно был в пестрой мешанине школ тех городов, где гастролировал цирк, этаким заезжим героем. Однако однокашники по Столичной Академии не находили в нем ничего примечательного, кроме очков с линзами в палец толщиной да удивительной способности делить большие числа в уме. Цирковое прошлое Гаса они считали сущими выдумками – небылицами, охотничьими байками, сочиненными, дабы произвести на них впечатление… одним словом, Гасу было плевать, заметят они его пропажу или нет.