В комнате, где леди Фраликс держала свою коллекцию, не оказалось даже дверей, однако Озма была уверена, что прежде ни разу этой комнаты не замечала. Однако у входа парили несколько духов. Казалось, они бьются, колотятся в несуществующую дверь, но никак не могут проникнуть за порог, точно привязанные.
– Что это они делают? – спросила Озма.
– Хотят влететь в комнату, – пояснила леди Фраликс, – но боятся. Что-то влечет их туда. А что, они и сами не знают. Бедные создания.
Странная то была комната. Размером – не меньше танцевальных залов в лучших абальских домах, но битком набитая картинами на треногах, алтарями, столами, заваленными грудами реликвариев, священных книг и икон. У дальней стены располагались боги высотой с платяной шкаф, и маленькие бронзовые божки, и божки из золота и слоновой кости, и божки из нефрита, и чудовищно толстые богини, рожающие других богов и богинь. Под потолком висели колокола с длинными шелковыми шнурами, привязанными к языкам; другие колокола – такие большие, что Озма могла бы спрятаться под любым из них – покоились на полу. Среди колоколов висели длинные одеяния, украшенные ткаными узорами, расшитые бубенцами – крохотными, не больше ногтя.
– Где это мы? – встрепенулся констебль.
Леди Фраликс шагнула через порог и поманила Озму за собой. Но, стоило Озме поставить ногу на дощатый пол, половица под ней ужасно, пронзительно заскрипела.
– Что это за шум? – не унимался констебль.
– Пол скрипит, – ответила ему Озма.
– Ах да, – вспомнила леди Фраликс. – Твой дух… Лучше привяжи его снаружи. В комнате ему не понравится.
Констебль в руке Озмы дрожал крупной дрожью. Извлеченный из кармана, он начал дико озираться по сторонам, не обращая на нее никакого внимания. Озма привязала его к ножке столика, случившегося рядом, в коридоре.
– Не оставляй меня здесь, – заговорил констебль. – Там, в комнате, хранится очень нужная мне вещь. Принеси ее мне, мальчик.
– Мальчик?! – возмутилась Озма.
– Прошу тебя, мальчик, – взмолился констебль. – Прошу тебя, Озма! Заклинаю собственной смертью!
Отмахнувшись от него, Озма шагнула через порог снова. И снова половицы под ногами завизжали, заныли, заскрипели на каждом шагу. Леди Фраликс захлопала в ладоши.
– Почти как оркестр из Олдуна! – воскликнула она и быстро, странным кружным путем прошла к алтарю в виде резной летучей рыбы.
– А почему от ваших шагов пол не скрипит? – спросила Озма.
– Я знаю, куда ступать, – объяснила леди Фраликс. – Здесь я храню свои самые ценные реликвии. Все, что относится к богам. Сюда. Теперь переступи туда. Все дело в определенном порядке. Давай я тебя научу.
И она показала Озме, как двигаться по скрипучему полу. Все это было немножко похоже на вальс.
– Разве не забавно? – сказала леди Фраликс. – Если уметь, на этом полу можно играть, словно на музыкальном инструменте. Он привезен из одного храма в Нале. И еще где-то здесь был изумруд. Изумрудный глаз бога. Из того же храма. А погляди-ка на это!
Посреди комнаты стоял древний каменный алтарь, а прямо из алтаря росло деревце, почти расколовшее камень надвое. На деревце висел один-единственный плод, и леди Фраликс внимательно осмотрела его, пригнув пониже ветку.
– Еще не созрел, – сказала она. – Почти двадцать лет жду, а он все никак не созреет.
– Наверное, вы хотите, чтоб я протерла здесь пыль? – спросила Озма.
– Обойдемся, пожалуй, тем, что ты поможешь мне разобрать книги, – ответила леди Фраликс. – Прошлым летом я оставила здесь один роман, а прочла его только до половины. Представляешь? Только прекрасная цыганка была похищена богом в обличье нарвала, и…
– Вот он, – сказала Озма после недолгих поисков в уютном, дружеском молчании.
Однако, подняв взгляд, она почувствовала нечто странное. Казалось, комната медленно кружится перед глазами. Боги и их алтари вдруг сделались необычайно яркими, колокола зазвонили, не издавая ни звука. И даже сама леди Фраликс подернулась легкой мерцающей рябью, словно куда-то поплыла, но в то же самое время сохраняла полную неподвижность.
– Да ты не на шутку бледна, – охнула леди Фраликс. – А я-то думала, ты окажешься нечувствительной…
– К чему? – спросила Озма.
– К богам, – ответила леди Фраликс. – Некоторые плохо их переносят. Что-то подобное случается высоко в горах. А некоторые словно и не замечают.
– Мне нет дела ни до каких богов, – буркнула Озма. – Они для меня ничто. Ненавижу Брид. Ненавижу этот дом. Всех богов на свете ненавижу.
– Идем, выпьем чайку, – сказала леди Фраликс, ничуточки не возмущенная еретическими речами Озмы.
Оставленный в коридоре констебль рвался с привязи, будто комната без дверей была полным-полна свежайшей крови.
– Что с тобой? – спросила Озма. – В этой комнате нет ничего, кроме скучных древних богов.
– Мне нужна эта вещь, – заговорил констебль. – Будь милосердна. Будь милосердна. Дай же мне ее. Дай.
– Не будь таким назойливым, – сказала Озма, чувствуя, что у нее начинает побаливать голова.
Но прежде, чем Озма успела спрятать констебля в карман, леди Фраликс схватила ее за запястье и подняла констебля на ленте повыше.
– Любопытно. Крайне любопытно, – сказала она. – Такой живой, такой милый. Обычно за духами такого не водится. Тебе известно, как он умер?
– Сыра несвежего поел, – ответила Озма. – А может, с обрыва свалился. Не помню. Отдайте обратно.
– Как хорошо, – задумчиво проговорила леди Фраликс, – что большинство людей не может видеть духов и разговаривать с ними. Глядишь на их порхание и проникаешься ужасом перед мыслями о смерти. Однако что еще делать после того, как умрешь? Станет ли какое-нибудь беззаботное дитя таскать меня с собой, в кармане?
Озма только плечами пожала. Она-то еще совсем молода. Она будет жить еще многие-многие годы. Хотя симпатичный молодой констебль в кармане еще недавно думал о себе в точности то же самое… но это лучше выкинуть из головы.
К тому времени, как Зилла с Джеммой вернулись из храма, леди Фраликс приняла решение выпустить птиц на волю, и чем скорее, тем лучше.
– Я и держала-то их только потому, что дом казался совсем пустым, – сказала она. – В Бриде слишком уж тихо. Вот в огромном городе под названием Тук божьи дома полны красно-зеленых птиц, порхающих с места на место и разносящих благие вести.
Зилла, Джемма и Озма понесли птиц наружу – клетку за клеткой, клетку за клеткой. Птицы волновались, отчаянно щебетали. Леди Фраликс наблюдала за этим из окна спальни. Начался дождь.
Оказавшись на свободе, птицы вовсе не обрадовались. Скорее, они были сбиты с толку. Не разразились радостным пением, даже не полетели прочь. Пришлось Озме выгонять их из клеток. Тогда птицы принялись кружить у дома, бить крыльями в окна. Леди Фраликс задернула занавеси. Одна из птиц ударилась о стекло с такой силой, что сломала шею.
Озма подобрала мертвую птицу – комок перьев с раскрытым клювом.
– Вот бедняжки, – вздохнула Джемма.
Джемма была ужасно мягкосердечна. Дождь с лица передником утирать начала. Из волос ее торчали перья.
– Куда деваются духи птиц и зверей? – тихо спросила Озма у Зиллы. – Отчего мы их не видим?
Зилла взглянула на нее. Глаза матери блестели, щеки разрумянились.
– Я их вижу, – сказала она. – Так же ясно, как и все остальное. Хорошо, что ты, Озен, не можешь их видеть. Добропорядочные люди вовсе не видят духов. Ни птичьих, ни человеческих.
– Леди Фраликс знает, что я девочка, – сообщила Озма.
Джемма была занята – отгоняла от дома птиц, вовсю размахивая руками и хлопая в воздухе промокшим передником. Дождь лил сильней и сильней, но Зилла этого словно не замечала.
– А еще она говорила, что я должна быть осторожна. Думаю, это потому, что я становлюсь мальчишкой. И, пожалуй, она права. Теперь я писаю стоя. И сложена по-другому. И там, внизу, появилась штука, которой раньше не было.
– Дай-ка взглянуть на тебя, – велела Зилла. – Повернись. Да, вижу. Однако я тут совсем ни при чем. Должно быть, ты как-то ухитрилась добиться этого сама. Надо же, какой ты растешь предприимчивой… Надо же, неудобство какое…
– На самом деле, так гораздо удобнее, – возразила Озма. – Писать стоя мне нравится.
– Нет, так не годится, – сказала Зилла. – Такое не слишком добропорядочно, это уж точно. Сегодня ночью мы все исправим.
– Девочкой ты нравилась мне больше, – согласился с Зиллой констебль. – Ты была такой приятной, доброй девочкой! Та девочка, конечно же, принесла бы мне то, что нужно. Отыскала в той комнате и принесла.
– Никакой доброй девочкой я не была! – огрызнулась Озма.
Она стояла в комнатке под самой крышей совсем нагой и жалела, что под рукой нет зеркала. Эта штука между ног была крайне странной. Озма и не заметила, давно ли она появилась.
– С тех самых пор, как мы поселились в этом доме, – подсказал констебль, с весьма мрачным видом сидевший в углу камина на кучке золы. – С тех самых пор, как мать велела тебе стать мальчишкой. Отчего ты всегда ее слушаешься?
– Вот и не всегда, – возразила Озма. – Оставила же я тебя. По секрету от матери. Узнает она, что ты здесь – тут же за порог веником.
– Тогда обо мне ей лучше не говори, – сказал констебль. – Мне хотелось бы остаться с тобой, Озма. Я прощаю тебя за то, что ты позволила ей меня убить.
– Сиди тихо, – шикнула на него Озма. – Мать идет.
– Одевайся, – сказала Зилла, войдя в комнату и протянув Озме свернутую одежду. – Я все это уже видела. Тебе не слишком идет, хотя вполне объясняет, отчего соседские горничные все вздыхают да околачиваются у нашего дома в лучших нарядах.
– Из-за меня? – недоверчиво спросила Озма, начиная натягивать штаны.
– Нет, это оставь в покое. Вот. Леди Фраликс одолжила тебе платье. Пришлось кое-что сочинить, хотя только такой искусной обманщице, как я, под силу выдать такую нелепую выдумку за правду. Словом, скормила я Джемме «конфетку», будто ты одеваешься мальчишкой в наказание. За то, что один юноша влюбился в тебя и покончил с жизнью. Да, мальчишка из тебя вышел симпатичный, – признала Зилла. – Но я не понимаю: о чем ты только думала? Мне такой облик не слишком-то нравился. Уж очень эта штука отвлекает. И людей так и тянет на ссоры с тобой.