– Хорошо развивает челюстные мышцы, – пояснил Дуг.
– Хорошо освежает дыхание, – откликнулась Никки, саркастически закатив глаза. – Хотя это тебя, похоже, не волнует.
Дуг высунулся в окно.
– Ты знаешь, у профессиональных едоков свои фанаты. Как только закреплюсь в тусовке, от девочек отбою не будет!
– Страшно даже подумать, – сказала Никки.
Машина выехала на хайвей.
– Тебе бы самой попробовать. Вот я постоянно воюю с этим «жировым поясом» – он не дает желудку растягиваться, а тощие, вроде тебя, с такими объемами справляются! Видела бы ты эту девчушку… кабаны вроде меня уж под столом, а она ест, как ни в чем не бывало!
– Если ты не бросишь опустошать холодильник, придется пробовать, – сказала Никки. – Как ни противно, а придется.
Никки шла через переполненный торговый центр – мимо выпроваживаемых охраной скейтеров, мимо бесчисленных домохозяек с детскими колясками. В начале лета, только-только подыскав эту работу, она воображала, что Рене все так же будет работать вон в том киоске с футболками, а Лия – в своей «Готтерии», и будут они махать друг другу через коридор, и каждый день обедать втроем в ресторанном дворике. Кто ж знал, что на каникулах Рене отправится с родителями в долгую поездку по стране, а Лия при своих новых подругах с черными губами и черным маникюром даже глазом в сторону Никки не поведет?
Если бы не Бу, она так и провела бы все лето, дожидаясь чумовых открыток от Рене. Та присылала их с дороги, из самых разных мест. Поначалу это были просто фотки Колокола Свободы или Смитсоновского музея с короткими записками на обороте – о том, каких симпатичных парней она видела во время последней остановки, или сколько раз сумела наподдать братцу под предлогом игры в падидл[132], но со временем они начали становиться все шизанутее и шизанутее. Музейный буклет, где к каждой из картин пририсованы от руки облачка с похабными мыслями. Клочок меню со словами и буквами, закрашенными так, что из остального выходит «Дай сыру шанс». Исписанный лист дерева, так измявшийся при пересылке, что ничего не разобрать. Кораблик, свернутый из газетной статьи с заголовком «Страдают ли улитки от морской болезни?». И, конечно, сегодняшний бублик.
Порой от обиды хотелось плакать. Где справедливость? Рене, как обычно, шутит, развлекается вовсю, и даже не подозревает, как Никки здесь одиноко. А Лия? Взяла да отвернулась от нее, как будто их дружба только на Рене и держалась. Как будто без Рене, смеявшейся над ее шутками, Никки разом лишилась всего своего остроумия. А заодно и хоть каких-нибудь поводов для веселья.
За прилавком «Сластены» стояла Ким с длинной палочкой красной лакрицы, свисавшей изо рта. Услышав шаги Никки, она подняла взгляд.
– Опаздываешь.
– И что? – спросила Никки.
– А то, что там, в подсобке, сын босса, – пояснила Ким.
Страстная поклонница аниме, Ким убедила босса дополнить ассортимент палочками Поки, мармеладом со вкусами личи и зеленого чая и имбирными леденцами с вязкой, пряной начинкой. Новый товар пошел так хорошо, что босс начал советоваться с Ким насчет всех новых заказов, а та и задрала нос, будто он назначил ее старшей.
А вот Никки любила все сладости одинаково – и тянучки из арахисовой пасты, и «монеты иных планет» (то есть, шоколадные диски в обертке из ярко-зеленой фольги), и мармеладных ящерок, и мармеладных змеек, и всевозможные полупрозрачные мармеладные фрукты, и круглые леденцы на длинных полосках бумаги, и сверкающие кристаллики леденцового сахара на палочках, и адски жгучие «Атомные вспышки», и плоские квадратики фиалковых пастилок (на языке – совсем как цветной мел с цветочным привкусом), и огромные разноцветные леденцы, скрученные спиралью, не говоря уж о солодовых шариках в шоколаде, чернике, малине и арахисе в шоколаде, и даже о крохотных пакетиках муравьев в шоколаде из Южной Америки.
Платили в «Сластене» откровенно фигово, зато конфет разрешалось есть, сколько захочешь. Для начала Никки выбрала кофейную тоффи: в самый раз для завтрака.
Из подсобки вышел сын босса, одетый в футболку-безрукавку, такую тонкую, что волосы на спине и груди просвечивали сквозь ткань. Увидев Никки, он смерил ее сердитым взглядом.
– Обычно девчонки уже через неделю конфет видеть не могут, – сказал он.
В его тоне отчетливо слышалось невольное восхищение, смешанное с ужасом при виде прибылей, вот так, за здорово живешь, исчезающих в чужом желудке.
Никки ненадолго оторвалась от поедания горки кислых мармеладных ящерок в хрустящих шкурках из сахарного песка.
– Прошу прощения, – ответила она.
Похоже, ответ оказался верным: хозяйский сын повернулся к Ким и велел ей возобновить запас гранатового мармеладного драже.
У Никки так и заурчало в животе! Пользуясь тем, что сын босса повернулся к ней спиной, она отправила в рот еще одну ящерку.
К концу рабочего дня снаружи начался ливень. Струи дождя текли по щекам, мокрые волосы облепили шею. Стоя на остановке напротив «Мэйси», Никки ждала автобуса. К тому времени, как он наконец-то пришел, она промокла до нитки и окончательно убедилась, что ее каникулы обречены.
Протолкавшись к одному из немногих свободных мест, Никки уселась рядом со стариканом, вонявшим, как серный пук. И даже не сразу поняла, что это тот самый тип с тростью и в пиджаке в «гусиную лапку», улыбавшийся ей утром на остановке. Небось, все это время так по кругу и ездил. До сих пор дерганая от избытка сахара, Никки уже чувствовала подступающую к вискам головную боль: в самом скором будущем ее ждал, так сказать, постконфетный отходняк. Но тут уж ничего не поделать. Оставалось одно: не обращать внимания на липкую, отяжелевшую от влаги одежду, да дышать через раз, чтобы поменьше нюхать вонь этого старикана.
Автобус рванулся вперед. Женщина, увлеченно трепавшаяся по сотовому, качнулась, натолкнулась на коленку Никки и резко, точно это не она, а Никки не в состоянии держаться на ногах, бросила:
– Извиняюсь!
Вдобавок ко всем этим напастям сидевший рядом старик повернулся к Никки и зашептал:
– Пожалуй, я дам тебе то, чего ты хочешь.
Как ни странно, его дыхание пахло медом.
Никки не ответила. Мед, или не мед, все равно он – вонючий, выживший из ума извращенец.
Но старый приставала не унимался.
– Я с тобой разговариваю, девочка, – продолжал он, тронув Никки за локоть.
Никки повернулась к нему.
– С незнакомыми в автобусе заговаривать неприлично, – сказала она.
Старик заулыбался, хитро сощурив глаза.
– Вот как? Неужели?
– Да. И в поездах тоже. И вообще в любом общественном транспорте. Если рядом куча людей, полагается вести себя так, будто ты один.
– Уж не этого ли ты хочешь? – спросил старик. – Чтобы все остальные вели себя так, будто тебя здесь нет?
– Да. Хочу. И еще как. Помнится, вы собирались дать мне, чего я хочу? – напомнила Никки, надеясь, что старикан отвяжется.
Хотелось бы ей уметь без церемоний посылать таких психов, куда подальше! Пару раз Никки пробовала, и все бы ничего, но вид у них после этого становился – просто смотреть больно. Как у побитого пса…
При этой мысли Никки вспомнился Бу. Она могла бы смириться со многим, только б не видеть в чужих глазах такой обиды.
– Конечно, – кивнул старик. – Пожалуйста.
В следующую секунду та самая «извиняюсь», стоявшая в проходе, взглянула в их сторону, озадаченно моргнула и плюхнулась толстым задом прямо Никки на колени.
– Ай! – возмущенно вскрикнула Никки.
Мадам Извиняюсь, побагровев, вскочила на ноги.
– Ты что здесь делаешь? – ахнула она.
Старый извращенец захохотал так, что слюни изо рта брызнули.
– Сижу, – огрызнулась Никки. – А вот вы какого хрена творите?
Толстуха отвернулась, что-то пробормотав себе под нос.
– Тебе очень и очень посчастливилось, что ты села именно рядом со мной.
– С чего вы это взяли?
Старик опять разразился громким, долгим хохотом.
– Я ведь исполнил твое желание. И еще одно желание исполню. Но… – Он подмигнул Никки слезящимся глазом. – Но не задаром.
– Как угодно, – буркнула Никки.
– Где меня найти, тебе известно.
По счастью, автобус уже подъезжал к остановке Никки. Протискиваясь к выходу, она от души двинула мадам Извиняюсь плечом.
На ступенях крыльца сидел Дуг – волосы в мелких капельках, брови нахмурены.
– Что стряслось? – спросила Никки. – Больше половины собственного веса не съесть?
– Бу под машину попал, – резко ответил брат. – Тревор его сбил.
У Никки перехватило дыхание. Все вокруг как будто прибавило скорости – и машины, проносившиеся мимо по хайвею, и ветер, гонявший мокрые листья по двору.
Отчего-то вспомнилась наколка Тревора – ворон на плече. Содрать бы ее вместе со шкурой! В клочья бы его разорвать!
И тут Никки пришел на ум старый извращенец из автобуса.
«И еще одно желание исполню. Где меня найти, тебе известно».
– Где сейчас Бу? – спросила Никки.
– В ветклинике. Мама просила привезти тебя туда, как только вернешься домой.
– Почему он оказался снаружи? Кто его выпустил?
– Мама с покупками пришла, он мимо нее в дверь и прошмыгнул.
– С ним все окей?..
Дуг покачал головой.
– Они только тебя ждут, прежде чем усыпить его. Хотят дать тебе шанс с ним попрощаться.
К горлу подступила тошнота. Хотелось завизжать, разрыдаться, но, когда Никки заговорила, голос ее зазвучал так хладнокровно, что самой страшно сделалось.
– Зачем? Неужели все настолько безнадежно?
– Понимаешь, доктор сказал, что можно операцию сделать, но это – пара тысяч долларов. Нам такое не по деньгам, сама знаешь.
Дуг говорил негромко, мягко, будто ужасно жалеет об этом, и все же Никки захотелось врезать ему по морде. Она взглянула на соседний двор, но пикапа у крыльца Тревора не было, и окна его трейлера были темны.
– А если Тревора заставить заплатить?