Спустившись с Тимур-дары вновь к течению Карадага, мы зашли в близлежащий кишлак Хакими, чтобы справиться о возможной попутке в сторону большой трассы на Душанбе. Увидев живописного бабая с большой рыжей бородой, Битник подумал, что уж этот-то наверняка хоть раз в жизни встречался с гулом.
— Бобо-ака, вы знаете такого гула — человек-зверь, весь в шерсти, с горящими глазами?
Бабай внимательно посмотрел на Битника и переспросил:
— Говоришь, это который с шерстью?
— Да, с шерстью!
— С длинными волосами?
— Да-да, с волосами!
— И с бородой?
— И с бородой!
— Страшный такой, которого девушки боятся?
— Да, да, именно такой!
— Нет, дорогой, в наших местах, кроме тебя, с такой внешностью никого нет!
И бабай добродушно захохотал.
17. Коммуна йогов на Клары Цеткин
В конце семидесятых на душанбинской квартире Каландара в доме на улице имени Клары Цеткин сформировалась уникальная коммуна йогов, а говоря точнее — тусовка разного рода мистиков и магов, а также просто искателей приключений и отдельных нестандартных авантюристов, собиравшихся сюда со всего Союза. С ранней весны до поздней осени приезжий народ пасся на этом флэту в перерывах между экспедициями и зиаратами. Одна группа возвращалась с мазара, другая отправлялась на поиски гула или куда-нибудь еще.
Тон в коммуне задавала девушка по имени Надя, позиционировавшая себя как «подруга» известного питерского криминала Феоктистова. Надя готовила на всех еду, оживленно дискутировала с заезжими мастерами о нюансах йога-тантры и кармической диагностики, а в свободное от основных занятий время работала в парикмахерском салоне гостиницы «Вахш». По вечерам, на кухонных посиделках, Надя наливала стакан, закуривала косяк и бросала расслабленно:
— Ну че, чувак, давай свою телегу!..
Чуваки, надо сказать, за словом в карман не лезли и с удовольствием развозили перед высокой спортивной блондинкой свои крашеные повозки. Но главным «достоинством» Нади был ее блат в кассах «Аэрофлота». Это избавляло от головной боли утомительного многочасового выстаивания за билетами на рейсы дальнего следования.
Надя сдружилась с Каей и периодически наезжала на Каландара за его черствость по отношению к собственной семье. Впрочем, эту черствость было бы правильнее назвать шизой, развившейся на почве параноидальной ревности по поводу разного рода «импульсов», которые якобы генерировали отдельные обитатели коммуны в направлении хозяйки квартиры.
— Извини, ну а как не реагировать? — спрашивал Каландар, подозрительно заглядывая мне в глаза. По его мнению, Кая, родившая ему к тому времени уже двоих детей, неким мистическим образом совокуплялась во сне с астральными телами лиц мужского пола, непосредственно гостивших в коммуне или просто заходивших сюда. Иногда магические суккубы прилетали весьма издалека — из Москвы, например, чтобы под утро, вместе с первым криком петуха, отсоcав через сложную систему сообщающихся сосудов очередную порцию Каландаровой энергии, испариться в предрассветном воздухе.
Вопрос о том, действительно ли совокупляется Кая с суккубами, даже не стоял. Единственное, что требовалось выяснить, — насколько сознательно она это делает. В принципе, Каландар исходил из презумпции бессознательности, а значит — относительной «невиновности» жены, которая выступала в подобном контексте жертвой сексуальной магии отдельных негативных личностей. Кроме того, оставался открытым вопрос о сознательности самих этих личностей, которые — как подозревалось — могли выходить по ночам в своем астральном теле на совокупление, пребывая в лунатическом состоянии, то есть не помня по пробуждении о своих спонтанных ночных блудодеяниях.
— Послушай, дружище, — успокаивающим голосом психиатра обращался к Каландару Хайдар-ака, — забудь ты всю эту муть с астралами, менталами, мистикой, магией и прочей ерундой. Ничего этого нет. Этого просто не существует, и все!
— Да, Хайдар-ака, — Каландар внимательно вглядывался в глаза собеседнику, — говоришь, не существует? А может быть, ты просто хочешь, чтобы для МЕНЯ этого не существовало? И получится, что для кого-то не существует, а для кого-то, — он сделал выжидательную паузу, еще раз внимательно посмотрев Хайдару в глаза, — ОЧЕНЬ ДАЖЕ КАК СУЩЕСТВУЕТ!
Потом, в беседе tкte-e-tкte, Каландар поделился со мной своими опасениями:
— Ну как можно верить Аке, если буквально несколько дней тому назад вижу сон: у нас в спальне с Каей вдруг рушится стена, и сквозь пролом в комнату врывается сам Хайдар-ака, да еще и с огромными чемоданами! Через пару часов — звонок в дверь. Открываю — на пороге стоит Ака, и как раз — с чемоданами! Ха-ха-ха! А может быть, это был вовсе и не сон? Может быть, так называемые сны — просто астральная реальность, а настоящие сны — что-то совсем другое?
Да, получается прямо как в притче Чжуан-цзы о бабочке: то ли философу снится, что он бабочка, то ли бабочке, что она — философ...
Над пропастью. Впрочем, Хайдар-ака как-то раз подвергся на этот предмет более обстоятельному допросу. Дело было в горах. Переходя с очередным караваном священных книг через хребет Петра Великого, Ака и Каландар несколько поотстали от остальных компаньонов, замешкавшись на узкой тропе, каменным карнизом нависавшей над пропастью. Они присели перевести дух на крошечном выступе убегавшей вверх вертикальной стены.
— И вот, — рассказывал потом Хайдар-ака, — сидим мы над бездной, свесив ножки. Тут молодец так медленно поворачивает ко мне лицо и абсолютно молча смотрит на меня в упор. Потом отворачивается. Потом снова поворачивается, опять смотрит, и говорит, постукивая ледорубом о скалу: «Ну что, Хайрар-ака, так есть тот свет или нет?» Я смотрю на парня и думаю: «Ну все, ****ец!» А он так все улыбается и ледорубом постукивает. «Ну, — говорю ему я, — ты же читал Коран, знаешь, что на этот счет традиция говорит?» В этот момент на гребне появляется Хельдур и машет нам рукой: мол, давайте быстрей!
Каландар был сложным человеком, с очень драматической судьбой, достойной пера великого Лескова. Его интуиция порой действовала со звериной остротой, а художественные прозрения переходили в медиумические вещания. Ко времени расцвета коммуны на Клары Цеткин Каландар перешел из ламаизма в ислам, примкнув к последователям мистического ордена бродячих дервишей Каландарийя. Именно Каландар сообщил членам коммуны о существовании в верховьях Вахио закрытого халифата и его главной святыне — мавзолее Хазрати-Бурх.
Хазрати-Бурх. Однажды Каландар в процессе своей дервишеской практики забрел в отдаленные места в районе пика Коммунизма. Судьба вывела его на автохтонного старца горы — главного духовного авторитета округи, которого звали ишони Халифа. Ишони, или правильнее по-русски «ишан» — это титул предстоятеля молитвы в исламе, и в этом значении — главы общины верующих. «Халифой» в памирском исмаилизме называют религиозного наставника-пира.
Население долины, в самых верховьях которой располагался дом ишана, образовывало кровнородственную общину, управляемую законами традиционного общежития махалли. Род ишана был здесь самым старшим, и Халифа выступал de facto непререкаемым авторитетом во всех внутренних тяжбах. Родственники ишана сидели в местных парткомах и одновременно отправляли шариатские требы с учетом норм регионального адата.
В этой долине расположено два очень известных мазара: пещера с могилой Хазрата Алауддина — сына сподвижника пророка (мир ему!) Салмана Фарси и мавзолей Хазрати-Бурх. Мавзолей Хазрати-Бурх, в отличие от пещеры Хазрати-Аллауддина, был объектом рукотворным и представлял собой купольное строение с огромной каменной гробницей внутри. По углам строения возвышались две башенки (может быть, раньше их было четыре?). Перед входом было пристроено нечто вроде прямоугольной прихожей, выполнявшей роль своеобразного айвана.
Во время одного из землетрясений купол дал трещину, и Каландар, узнав об этом, на протяжении многих месяцев старался мобилизовать местных активистов и приезжих паломников на регулярные субботники для ремонта постройки. Сделать это оказалось, ему на удивление, очень непросто, — несмотря на прямое благословение ишана. Каландар лично пытался вести на мазаре ремонтные работы, даже доставил с этой целью из Душанбе энное количество какого-то особого клея, которым он собирался «лечить» треснувший купол.
В год открытия Хазрати-Бурха жизнь в коммуне на Клары Цеткин была особенно интенсивной. Сюда, к примеру, приехала целая команда «снежников» по путевкам в Шамбалу, в том числе — Шива и Битник со своим двоюродным братом Женей: все активные йоги. А вместе с ними прибыл из потемкинского града Херсона почитатель сверхъестественных талантов Шивы — херсонский врач-психиатр Филимоныч, периодически отмазывавший своего младшего друга от не в меру придирчивых ментов.
Истории Филимоныча. Насколько я понял позицию Филимоныча, он смотрел на все сквозь призму прикладной психиатрии, разделяя людей не на нормальных и ненормальных, а на более ненормальных и менее ненормальных. Особенно Филимоныча вводили в раж истории о неверных женах, которые он в превеликом достатке и с большими деталями излагал слушавшей его аудитории юных романтиков под водочку и огненную корейскую закуску.
— ... А давала она ему только в день получки, и только за деньги. Приходит он домой, и тут же деньги — на стол. «Мурзик, у меня сегодня для тебя что-то есть!» Ну, она для виду поломается-поломается, а потом говорит: «Эх, е-мое, ну куда от вас, мужиков, денешься! Ты такой активный, тебе все время нужно!» Это раз-то в месяц! А сама чуть ли не каждый день: как муж на работе, так она у любовника. Собралась как-то раз с любовником в отпуск. Мужу сказала, что врачи советуют подлечиться, иначе совсем климакс настанет. «Может быть, после процедур что-то восстановится, почаще трахаться будем?» Едет, разумеется, на мужнины деньги. Он говорит: «Давай, Мурзик, я тебя на вокзал провожу». А она ему: «Да ты что, нас там собирается целая группа полуклимаксных, женщины будут стесняться! Лучше я тебе прямо сейчас дам, а до вокзала сама доберусь». Ну что тут скажешь? Он, естественно, соглашается — а то ведь может и не дать!