Элене показалось, что над нею специально издеваются.
– Многие думают, что для того, чтобы быть парфюмером, достаточно инстинкта, импровизации. Однако это совсем не так. В наше время все возомнили себя создателями духов, и это досадно и грустно.
Он говорил ровным тихим голосом, монотонно чеканя каждое слово.
Элена едва сдерживалась, чтобы не закричать.
– Могу себе представить, – тихо сказала она.
Нахмурившись, Моник слушала Филиппа с отсутствующим видом. В ее взгляде нетрудно было заметить легкое раздражение.
Филипп продолжал говорить о том, что Элена знала с самого детства. Она старалась сдержаться, но обида все больше и больше овладевала ею. Неужели он настолько глуп, что ничего не замечает? Или он не видит, что Элена сейчас вспыхнет, как спичка? Натянутая вежливость давалась ей с невероятным трудом. Пусть Филипп воображает себя великим парфюмером, однако он не в состоянии уловить настроение человека, который стоит напротив него. Элена посмотрела ему в глаза.
– Эфирное масло и душистая вода – это совсем не одно и то же. Не буду вдаваться в детали, пока что вам не понять. Но не волнуйтесь, немного терпения, и вы все освоите.
Это ей-то не понять? Возмущение переполняло Элену, и она боялась раскрыть рот, опасаясь, что оно невзначай вырвется наружу.
Филипп по-прежнему самодовольно улыбался. Он был настолько захвачен самим собой, что негодование Элены постепенно растаяло, хотя чувство унижения и неловкости никуда не делось. «В конце концов, это ведь только на время, – уговаривала она себя, – я справлюсь. Очень скоро этот Филипп поймет, чего я стою».
– Правил у нас немного, и все они очень просты, однако не следует ими пренебрегать. – Голос Филиппа внезапно стал жестким. Он стал похож на огромного филина: глаза округлились, нос вытянулся в клюв. От его вежливости не осталось и следа.
– Я вижу, что вы разумная девушка, так что надеюсь, проблем не возникнет.
«Интересно, откуда такие выводы? Ты это понял по глазам, по выражению лица или по тому, что я всю жизнь занималась духами?» – подумала Элена. Она постаралась успокоиться. Закричи она сейчас, устрой сцену – кому от этого станет легче? Элена сжала кулаки, а затем резко разжала. В конце концов, Филипп ни в чем не виноват. Не его вина, что она решила все изменить и начала с чистого листа. Выше головы не прыгнешь, всему свое время. Она набралась терпения и продолжала слушать.
Моник отошла подальше. Элена смотрела, как она ходит между витринами с задумчивым видом. Она заметила, как Моник достает из сумки планшет, и все поняла.
– Когда я могу приступить? Сегодня вас устроит?
Филипп удивленно посмотрел на нее.
– Вообще-то, у нас так не принято.
Но Элена не собиралась сдаваться. Ей не хотелось, чтобы Моник за нее беспокоилась. Она чувствовала себя независимой и хотела действовать.
– Не беспокойтесь, я вам не помешаю. Для начала я просто посмотрю, как вы работаете. Так мне будет проще понять, как ваши продавцы общаются с клиентами.
Филипп пожал плечами.
– Неплохая мысль. Но хочу вам напомнить, что ваш контракт вступает в силу только со следующей недели, и зарплата вам будет начислена также согласно контракту. – Он замолчал и посмотрел ей в глаза. – Должен признаться, господин Монтьер был очень щедр, – ни один продавец Парижа не может даже мечтать о таком окладе, – улыбнулся Филипп.
Несмотря на накатившие эмоции, Элена по-прежнему смотрела Филиппу прямо в глаза. Она выдавила натужную улыбку.
– Да, это очень щедро, вы правы.
«У меня все получится», – подумала она.
Филипп не вызывал симпатии, но его можно просто не замечать. Элена старалась произвести на него хорошее впечатление.
– Я рад, что мы поняли друг друга. Пойду попрощаюсь с Моник. До скорой встречи.
Элена почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Если она не научится справляться с собой, ее новая жизнь закончится, даже не начавшись, и придется возвращаться во Флоренцию. А что потом? Денег на магазин нет, Маттео тоже нет, общие друзья испарилась. Никто из них даже не позвонил и не поинтересовался, что с ней.
Ей нужно удержаться в Париже во что бы то ни стало. Как хорошо прогуляться по району Маре, подняться на Эйфелеву башню, посмотреть на звезды из телескопа, вдохнуть запах роз на террасе! Элене хотелось жить именно так, и отказываться от своих желаний она не собиралась. Ведь она только-только начала сама принимать решения!
Оставалось лишь договориться с Моник. Несмотря на то, что та утверждала, что место в «Нарциссусе» – единственная достойная Элены работа, возможно, речь Филиппа и поведение Жака заставят ее передумать.
– Не волнуйся, милая. Я позвоню другому знакомому. Тебе не придется все это терпеть, – как и подозревала Элена, Моник уже придумала новый план. – Найдем тебе кое-что получше, – заявила она.
Это оказалось последней каплей. В голосе подруги Элена услышала жалость и беспокойство. Она не могла больше сдерживаться, и ей овладела ярость.
«Я уже не ребенок и сама могу о себе позаботиться! Какого черта ты лезешь в мою жизнь? Неужели ты ничего не понимаешь?» – хотелось крикнуть Элене, но, внимательно посмотрев на подругу, она поняла, что та встревожена не на шутку. Моник побледнела, ее глаза горели, в них читались злость и ненависть. Было видно, что она жалеет о том, что связалась с Монтьером. Рано или поздно она с ним рассчитается. «Он не заслуживает такой женщины, как Моник. Не из-за него ли та в последнее время постоянно сомневается в себе? Она утратила былую самоуверенность», – подумала Элена.
– Меня все устраивает, – сказала она, изображая искреннюю радость и не обращая внимания на удивление, написанное на лице Моник.
– Ты что, шутишь? Жак не пустит тебя в лабораторию, ты слышала, что городил Филипп? Тебе придется торговать духами, точно обычной продавщице!
«Это еще бабушка надвое сказала, – подумала Элена. – Жак понятия не имеет о том, что я могу!» Она пожала плечами.
– Ты что-то имеешь против продавцов? – спросила она с улыбкой, пытаясь снять напряжение. И так как последнее слово оставалось за ней, она подтолкнула Моник к выходу. – По-моему, тебя ждет Ле Нотр!
Моник неуверенно подчинилась:
– Позвони, если возникнут проблемы.
– Иди уже! – сказала Элена, потеряв терпение. Она бросила Моник на пороге магазина и вернулась в зал, готовая сделать все, чтобы угодить Жаку, Филиппу или кому бы то ни было еще. Злость сжимала ей горло. Элена медленно вдохнула несколько раз и, немного успокоившись, подошла к Филиппу и принялась рассматривать магазин, расположение флаконов и слушать, как продавцы разговаривают с клиентами… В конце рабочего дня она уже составила себе довольно четкое представление о том, что важно и что совершенно не имеет значения в этом магазине. Домой она шла пешком.
Элена много лет помогала бабушке работать в магазине. Она привыкла сравнивать работу других с тем, к чему привыкла с детства. Но в «Нарциссусе» все было по-другому: постулаты Лючии не имели ничего общего с традициями этого места. Это раздражало Элену. Здесь было принято убеждать, развеивая сомнения, заманивать в ловушку.
Но кто она такая, чтобы оспаривать здешние порядки? Кто сказал, что нужно работать иначе? «Нарциссус» процветал, а ее лавчонка закрылась: клиентов было так мало, что она не могла оплатить даже содержание магазина. Когда бабушка заболела, на Элену свалилась куча проблем. Лючия сразу поняла, что уже не оправится, и отказалась ложиться в больницу. Элене оставалось лишь подчиниться. Через несколько месяцев болезнь стала побеждать. Лючия продолжала говорить о прошлом, о Беатриче, об идеальном аромате. Она рассказывала Элене историю семьи, снова и снова повторяла названия духов, которые сделали Россини. Она настаивала на том, чтобы Элена продолжала традицию семьи. «Следуй тропой аромата», – говорила она. Элена знала все бабушкины рассказы наизусть, но все равно внимательно слушала, не отходя от Лючии ни на шаг. У нее не было времени заниматься еще и лавкой. После смерти бабушки оставалось только закрыть ее. У Элены не было ни сил, ни желания продолжать семейное дело.
Внезапно она услышала звуки знакомой песни, разогнавшие нахлынувшие воспоминания. Элена поняла, что она почти уже дома, на углу улицы Розьер, где продавались акварели и рисунки с видами Парижа. Будь то тепло или холодно, четверг или воскресенье, старик-продавец вечно крутил одну и ту же мелодию в исполнении Эдит Пиаф:
Quand il me prend dans ses bras,
Il me parle tout bas, je vois la vie en rose,
Il me dit des mots d’amour,
Des mots de tous les jours…[8]
В этих без конца повторявшихся словах смешались разочарование, сожаление и тоска по ушедшей любви… Так, по крайней мере, интерпретировала привычку старика Моник. Не слишком задумываясь о словах, Элена часто напевала этот мотив. Ей нравилась сама мелодия и глубокий, задевающий за живое голос Пиаф, переносящий слушателя в далекое прошлое. Однако теперь Элена смотрела в глаза старика и не замечала в нем никакой романтической тоски. Она увидела в его томном и хитром взгляде лишь уверенность и насмешку. Конечно, старик мог крутить эту мелодию, потому что она напоминала ему о чем-то: о прожитой жизни, о давней любви, о прекрасной женщине… А может, он просто привлекал туристов: тронутые печальной историей, они охотно покупали и увозили с собой частичку Парижа. Даже самые циничные парочки, дойдя до киоска старика, брались за руки, переставали подкалывать друг друга и уносились далеко-далеко под самую известную французскую песню, в которой пелось о том, что если смотреть на жизнь через розовые очки, она кажется совершенной. И хотя уловка старика была очевидна, все гуляли по улице и напевали эту берущую за душу мелодию. Вот и Элена каждый раз замирала у киоска, точно попав в волшебные сети.
Сегодня она прошла мимо старика, даже не взглянув на него, повернула в первый же переулок и направилась в сторону улицы Парк-Рояль. На душе было грустно и гадко: ей не нравилось, когда играют чужими чувствами. В неразберихе переживаний в сердце Элены снова зашевелилось воспоминание о Маттео. Спохватившись, она попыталась избавиться от него. И хотя было уже не так больно, как раньше, она не хотела думать о нем. Ей было грустно, вот почему воспоминания о прошедшей любви так настойчиво стучались к ней в душу. В ней загоралась глупая мечта увидеть когда-нибудь эту