— Я уж лучше глиной намажусь, чем этой вонючкой, — не соглашалась я.
Но стоило нам погасить костер и двинуться дальше, как я опять отчаянно принялась махать ветками.
— Да ты скоро взлетишь, — засмеялся Лэйярд.
В ответ я хлестнула его веткой по спине.
— Сдачи не боишься?
— А ты что, готов дать сдачи безобидной девушке?
— А что, тут разве есть такие? — он повертел головой в разные стороны, выискивая "безобидных девушек".
Тогда я хлестнула еще раз, сильнее.
— Я вот сейчас заберу у тебя эти ветки, и мало тебе не покажется, — его голос звучал неубедительно.
— Ну да, догони сначала. Я, между прочим, в соревнованиях по бегу участвовала.
Хорошенько хлестнув его напоследок, я собралась бежать. Но не успела я поднять ногу, как Лэйярд сделал мне подсечку. Я не упала на землю, а повисла в воздухе только благодаря тому, что он держал меня за обе руки. Лэйярд вернул меня на землю, поставив на ноги:
— Эх, ты, бегунья. Лучше бы реакцию тренировала.
Ближе к закату мы нашли хорошее место для ночлега. Пока разгорался костер, и перегорали угли, Лэйярд подстрелил зайца. Приносил он добычу уже потрошенную и без шкуры, видимо, чтобы не травмировать мою психику. Пока заяц тушился, Лэйярд снова пошел к речке и заодно прихватил баночку с зеленой мазилкой. Я подождала, пока он вернется. Потом решила сходить сама.
— Дай-ка мне эту вонючку, — протянула я обе руки.
— На реку надо до заката идти, потому что сумерки — время медведей.
— Солнце еще не село.
— Ладно, только быстро.
Теперь я начала сомневаться:
— А до реки далеко?
— Проводить? — спросил он и, не дожидаясь ответа, скрылся в зарослях.
Он довел меня до реки и предупредил, чтобы далеко не заплывала, потому что здесь сильное течение.
— Я вообще никуда не заплываю, потому что плавать не умею.
— Как не умеешь? Я научу.
— Нет-нет, не надо. Я немного умею, просто воды боюсь, и все время проверяю, достают ли ноги до дна.
— Тогда я тебя одну не оставлю.
— Так мне что же, в одежде купаться?
Он отошел подальше, сел в высокую траву и отвернулся. "Ладно", — понадеялась я на его честность, сбросила с себя одежду и полезла в воду. Ну и холодная, жуть. Когда окунулась несколько раз и привыкла, то вода мне уже казалась теплее воздуха. Я натерлась этой зеленой мазью, пахла она, как "вьетнамская звездочка", если не хуже. Через некоторое время я все смыла с себя, но легкий запах все равно оставался на коже. Что ж, если это поможет от комаров и мошек — можно и потерпеть.
Солнце стремительно катилось за горизонт, и кровавые отблески последних лучей плясали на черной воде. Заметив совсем неподалеку пару желтых кувшинок, мне захотелось до них дотянуться. Я ступила несколько шагов, протягивая руку, как вдруг нога попала в какую-то сеть или тину и застряла там. Я закричала. Не от страха — просто это ужасно противно. К берегу уже подбегал Лэйярд, снимая на ходу рубашку.
— У меня нога застряла.
— Ну так вытащи, ты же стоишь.
— Я не могу. Фу-у-у, — я ошалело дергала ногой, но она застревала еще сильнее. Почувствовав, что течение начинает меня сносить, я запрыгала на одной ноге:
— Лэйярд.
Он, не раздумывая, бросился в воду.
Я закричала еще сильнее:
— Не подходи ко мне, я раздета.
— О, боги, — он выбежал на берег, схватил мою куртку и вернулся обратно. Сначала накинул мне на плечи куртку, а только потом скрылся под водой и вытащил мою ногу. Потом взял меня на руки и вынес из воды.
— Отвернись, — замахала я руками. — И вообще, иди отсюда, я сама приду, когда оденусь.
Я пришла к костру, волоча за собой мокрую куртку. К этому времени Лэйярд уже переоделся, забрал мою куртку и повесил у костра.
— Ну, как там наш заяц, не сгорел? — почувствовала я удивительно приятный запах.
— Анаис, я удивляюсь. У тебя талант — вляпываться в… в дурацкие ситуации, и после вести себя, как ни чем не бывало.
— Так что, ужина не будет?
Ближе к ночи Лэйярд притащил еловых веток, постелил сверху шерстяные одеяла, и мы улеглись спать. Лежа под звездным небом, было немного дико осознавать, что на мили вокруг — никого. Но страшно не было — я ведь не одна. Между нами спала Ула. Она была горячая, как батарея, и мне безумно нравилось запускать руки в теплую мягкую шерсть, а рысь ничуть не возражала. Никогда не встречала таких умных животных. Правда, временами она вела себя, как двухлетний ребенок. Утром она проснулась первая, и ей, должно быть, стало скучно. Сначала она положила на меня свою тяжеленную лапу так, что мне стало трудно дышать, и я открыла глаза. Решив, что полдела уже сделано, Ула занялась Лэйярдом. Она потрогала его лапой, но он повернулся на другой бок. Тогда она стала тыкаться мохнатой мордашкой в его лицо. Он делал вид, что спит. А когда рысь подползла ближе и сделала очередную попытку, он резко развернулся и схватил ее за шею. От неожиданности Ула подпрыгнула на месте, а потом рванула на дерево, недовольно махая головой в разные стороны. Решив, что никто теперь не помешает, я надумала еще поспать, прячась с головой под тяжелое одеяло.
Позже Лэйярд принес сплетенную на ходу маленькую кривобокую корзинку, полную ароматных янтарных ягод. Я никогда даже в глаза не видела морошку. Она была очень нежной, кисло-сладкой и немного винной. Только жаль, что с мелкими семенами-косточками.
Вскоре мы собрали все вещи и решили позавтракать.
— Расскажи мне еще что-нибудь. В Тарсиллинне много жителей? — усевшись поудобнее, я приготовилась слушать.
— Сейчас точно не скажу. Десять весен назад в Верхнем городе было три тысячи, в нижнем, где ремесленники и мастера — примерно семь, а по многим селениям, где возделывают поля — тысяч двадцать.
— Верхний город — это знать?
— Да, и жрецы.
— А почему у вас принято многоженство?
— У нас так не принято.
— Ты же сам говорил: Ингвар от третьей жены, Илара — от второй.
— А, ну это только у правителей. Им по закону так положено, чтобы род не прервался.
— Это ненормально.
— Конечно, ненормально. Волки, лисы, рыси и медведи, даже вороны и совы создают пару на всю жизнь. А мы чем хуже? Просто у государя нет времени выбирать, знакомиться, влюбляться. Ему приведут и скажут: "Вот. Знатная. Здоровая. Наследственность хорошая". Все. Свадьба.
— Никакой романтики. Не завидую я этим девушкам.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
Весь день мы шли, остановка была лишь одна, и та — короткая. Я отправилась искать Улу в подлесок, куда она недавно направилась. Через минут десять увидела лежащее на траве мертвое животное — косулю, наверное.
— Ула, Ула. Нам пора, где ты? — крикнула я.
Но из травы над самой косулей поднялась большая бурая морда.
"Медведь", — мелькнула ужасная мысль. Я застыла на месте, не зная, что предпринять — бежать или падать.
— Лэйярд… — я снова попыталась крикнуть, но от испуга слова застревали в горле.
Медведь снова оторвал морду от своего обеда и утробно зарычал. Теперь я слышала, как позади чуть слышно ступает по мягкой земле Лэйярд. Он говорил тихо, вполголоса, и спокойно:
— Тихонько отступай назад. Не поворачивайся к нему спиной.
Не разворачиваясь, я сделала несколько шагов назад, пока не врезалась в Лэйярда. Медведь снова опустил морду и перестал обращать на меня внимание, занявшись своим ужином.
Так, потихоньку пятясь назад, мы и покинули опушку.
— Нужно быстрее убираться отсюда, — Лэйярд показал на медвежью тропу — две параллельные цепочки следов на расстоянии сантиметров двадцать друг от друга.
— А Ула?
— Она сама найдет нас, идем.
— Я испугалась и не знала, убегать мне или притвориться мертвой, — оправдывалась я, когда мы пробирались через густые заросли.
— Ни то, ни другое. От медведя невозможно убежать, он гораздо быстрее нас с тобой. Если он не атакует, лучше незаметно покинуть это место. Ни в коем случае не бежать и не поворачиваться спиной.
— А если атакует?
— Тогда мало шансов. Даже раненый медведь — одно из немногих животных, которое не сдастся и не убежит.
Вечером мы разбили лагерь. Пока Лэйярд был на охоте с рысью, я насобирала ягод и тех кореньев, про которые он мне рассказывал. Жаль только, грибов не нашла. Потому что мне самой захотелось приготовить суп.
Вскоре он вернулся с какой-то подстреленной птицей.
— Птица? Ладно, сойдет, — недовольно поморщилась я, разглядывая тушку. — И почему ты все время готовишь? Сегодня я собственноручно сварю суп.
Лэйярд удивленно взглянул на меня:
— Так ты умеешь еще что-то, кроме той печеной морковки?
— Издеваешься? Я очень хорошо готовлю, просто случая не представлялось, и продукты не очень подходящие. Сейчас я тебе все покажу. Только ты выпотроши птичку. И ощипли, если не трудно… Ой нет, оставь пока. Принеси, пожалуйста, воды и поставь на огонь… Слушай, а может, вот это вымоешь? И почистишь заодно?.. Лэйярд, помоги нарезать. Помельче, — я металась туда-сюда, пытаясь контролировать процесс. — Помельче, пожалуйста. Это — суп все-таки… Помешай и посоли.
Наконец-то мой суп сварился. И был он очень аппетитным.
— Видишь? Я хорошо готовлю.
— Да, уж, — он хитро улыбался.
— Что? Если ты сейчас скажешь, что это ты готовил — я обижусь.
— Да нет, что ты. Ты готовишь лучше всех…
— То-то же.
На следующий день, по моей просьбе, Лэйярд учил меня стрелять из лука. Сначала стрелы меня не слушались, разлетаясь вверх, вниз и в разные стороны. Но он был терпеливым учителем.
— Руки на одной линии, расслабь плечи, — он стоял позади, обнимая меня и придерживая мои руки. — Смотри еще раз. Ногу вперед, повернись чуть боком. Вот так, молодец. Плечо. Угол прямой, руку держи ровно, вторая на той же высоте. Локоть выше. Натягивай тетиву. Нет, тремя пальцами. Ближе к подбородку.
Стрела вонзилась в ствол сосны.
— Молодец.
Я стояла и радовалась, рассматривая пораженную цель и едва не прыгая на месте. И лишь сейчас заметила, что лук я уже давно опустила, а Лэйярд все также обнимает меня, придерживая за плечи. Когда я повернула к нему голову, он опомнился, убрал руки и отступил: