— Ребенок… — начала Кейт, — ребенок, которого я ждала, когда произошел несчастный случай… я ни за что не согласилась бы на аборт, будь у меня хоть малейшая надежда спасти его. Но ситуации бывают разными, и ты — не я. Если ты примешь решение… окончательное решение… я смирюсь с ним.
Скайлер глубоко вздохнула и снова посмотрела вдаль, туда, где пологие холмы сливались с густой тенью леса.
— Я не сделаю аборт, мама. Я рожу ребенка и отдам его на усыновление в другую семью.
— Что?!
— Я все обдумала. Последние три недели я размышляла только об этом.
— Но нельзя же отдать ребенка! Это не котенок и не щенок, а твоя плоть и кровь! Как только такое пришло тебе в голову?
— Мама, не надо…
Кейт сразу умолкла.
— Я понимаю, мне придется нелегко, когда наступит время расстаться с ним. — Голос Скайлер дрожал. — Но так будет лучше для ребенка. Я еще не готова быть матерью.
— Мы с папой поможем тебе. Я буду заботиться о малыше, пока ты не повзрослеешь. Дорогая, ты должна изменить решение! Мы все устроим, все уладится. Иначе и быть не может. Ведь мы близкие люди.
Скайлер покачала головой.
— Мама, я же знаю тебя. Ты уговоришь меня вернуться домой. Пока я буду учиться, тебе придется целыми днями одной возиться с ребенком. И мое чувство вины усилится — оттого, что я не могу уделять малышу достаточно времени, и оттого, что взвалила на тебя такую ношу.
— Но я готова взять ее на себя! Мне поможет Вера, мы наймем няню…
— Нет, мама.
— Давай поговорим об этом позднее, когда все как следует обдумаем.
— Хорошо, но это не поможет. Свое решение я не изменю. Я просто хотела узнать, могу ли надеяться, что вы с папой… будете рядом со мной.
Кейт поднялась и, заключив дочь в объятия, прошептала:
— Вот это я обещаю тебе твердо.
Заметив напряжение дочери, Кейт догадалась, что та с трудом сдерживает слезы. Кейт нежно прижимала ее к себе, бессвязно бормоча слова утешения.
Как рассказать о случившемся Уиллу, как он воспримет известие? Объединит оно их или, напротив, оттолкнет друг от друга? Избавит ли их это неожиданное событие от невысказанных опасений и раздражения или разрушит все окончательно?
Одно Кейт знала наверняка: она не сможет сидеть и ждать, когда все образуется само собой.
Она должна действовать. Должна рассказать Уиллу о Скайлер… и убедить его опровергнуть или подтвердить ее опасения насчет компании. Иначе она не сможет оказать Скайлер поддержку, в которой та отчаянно нуждается, не сможет даже предложить взять на воспитание ребенка.
Кейт вновь ощутила прилив самого глубокого и сильного чувства, какое когда-либо испытывала, и этот незримый прилив подхватил ее и понес неведомо куда. Кейт знала, что это плавание началось почти двадцать два года назад, в морозный ноябрьский день, когда она впервые прижала к ноющему сердцу похищенного ребенка.
Услышав скрип ступеней под ногами Уилла, Кейт взглянула на часы у кровати. Половина двенадцатого. Она захлопнула книгу, которую не читала, и выключила радио, которое не слушала. За все это время Кейт не сомкнула глаз.
«Хватит ли у меня сил? — беспокойно размышляла она. — Хочу ли я действительно знать правду о нашем финансовом положении? Хотела ли я этого, пока не услышала, что случилось со Скайлер?»
За последние несколько часов Кейт о многом подумала и пришла к выводу, что им с Уиллом придется отступить, как бы это ни было мучительно. Скайлер не одумается, если ей будут докучать советами: она всегда была слишком упряма.
Кейт осмотрела комнату, которую считала тихой гаванью. Ее взгляд задержался на массивном венском комоде с парой целующихся голубков, вырезанных над дверцами, на стульях от Ханцингера у окон, выходящих в розарий, на коллекции вышитых бисером сумочек на дальней стене, над бледно-голубыми расписными панелями от Линкруста. Эти панели «Пасторальная жизнь» изготовили специально для Орчед-Хилла прошлой весной — они предназначались для большой спальни. Художник назвал их «жемчужиной викторианской эпохи». Но так же как жемчуг, излучающий холодный блеск, очарование этой комнаты не могло вытеснить холод, каждую ночь царящий в постели, где лежала Кейт, тоскуя по Уиллу, по его объятиям…
Дверь приоткрылась; в снопе света, льющегося через порог, появился ее муж. Кейт вгляделась в его осунувшееся лицо, и увиденное отнюдь не приободрило ее. Какой у него усталый вид! Уилл побледнел, ссутулился, под глазами набрякли мешки.
Однако он не утратил целеустремленности, властности, которые проявлял, решая даже самые незначительные задачи. Эти черты сказались и в том, как Уилл прошелся по комнате, как быстро сначала разулся (аккуратно надев ботинки на колодки и поставив в шкаф), затем развязал галстук и повесил, а не бросил на спинку стула.
— Я хотел позвонить. — Он наклонился и поцеловал Кейт в щеку. — Но думал, ты уже спишь. Я надеялся, что ты не станешь дожидаться меня.
Кейт со вздохом села, опираясь на подушки.
— Я не смогла бы заснуть, даже если бы попыталась. Сегодня у меня был трудный день.
— Рассказывай.
Уилл устало улыбнулся, дружески, но рассеянно погладил плечо жены и отошел. Наблюдая, как он раздевается — тщательно, методично стряхивая с пиджака пылинки и волоски, прежде чем повесить его в шкаф, Кейт вдруг ощутила острое нетерпение, потребность сбросить с себя тяжелую ношу, пока она не сломила ее.
— Уилл… — нерешительно начала она, ожидая, что муж обернется. Но он продолжал заниматься своим делом, словно не слыша ее. Стоя перед высоким комодом, Уилл надевал отутюженные пижамные брюки. — Дорогой, нам надо поговорить.
Уилл обернулся — пятидесятидвухлетний мужчина с проседью в волосах и усах, еще привлекательный даже для женщин вдвое моложе его.
— Прости, Кейт. В последнее время я так погрузился в работу, что уделял тебе слишком мало внимания. — Он подошел к кровати и присел у ног жены. — Так что случилось?
Вопрос удивил Кейт. Каким бы усталым или занятым ни был Уилл, он без колебаний брал на себя очередную ношу, если считал, что игра стоит свеч.
— Сегодня вечером приезжала Скайлер, — начала Кейт. — Уилл, она беременна.
Последовало минутное молчание. Уилл смотрел на жену в упор; его голубовато-серые глаза выражали недоверие, губы под аккуратно подстриженными усами шевелились, словно он пытался осознать смысл произнесенных женой слов.
— Беременна?! — наконец воскликнул Уилл. — Но этого не может…
— И это еще не самое худшее. Она решила отдать ребенка на усыновление.
Уилл побагровел, и Кейт испугалась, что у него начнется сердечный приступ. Но Уилл вдруг вскочил и метнулся к старинному телефонному аппарату.
— Мне плевать, разбужу я этого негодяя или нет! Он выслушает меня, выслушает все, до последнего слова! И если он хотя бы посмел надеяться, что…
— Прескотт тут ни при чем, — оборвала его Кейт. — Отец ребенка не он.
— Боже милостивый! А кто же? — Уилл устремил на жену такой мрачный взгляд, словно в чем-то обвинял ее.
Кейт испуганно сжалась.
— Не знаю… и пока нам незачем знать об этом. Важно сейчас только будущее Скайлер. Мы должны помочь ей.
— Моего внука она никому не отдаст. Об этом не может быть и речи! — Уилл резким взмахом руки рассек воздух и начал вышагивать вдоль кровати, задевая край потертого обюссонского ковра, которым семья Кейт владела более сотни лет. — Само собой, Скайлер вернется к нам. Мы устроим детскую у нее в комнате, а она займет спальню для гостей. — Судя по тому, что шаги Уилла замедлились, а лицо стало задумчивым, эта мысль ему пришлась по душе. — Еще год-другой Эллисам не понадобится няня, а Годвин говорил мне, что эта женщина умеет великолепно обращаться с детьми.
— Уилл, обсуждать это пока еще слишком рано. Скайлер не готова изменить решение. Она должна как следует все обдумать.
— О чем тут думать?
— У нее есть свои причины… и мы должны с уважением относиться к ним. Дело не только в том, что ей кажется, будто она еще не готова стать матерью. По-моему, Скайлер решила отдать ребенка потому, что родная мать бросила ее. Она боится сама стать плохой матерью. Ведь Скай не знает, как все было. А если бы она узнала правду…
— Прекрати, Кейт! — Уилл обернулся. Его лицо стало пепельным, кулаки сжались. — Хватит романтики! Откуда нам знать, какой была ее мать? Вспомни, где она жила, вспомни, какой опасности подвергалась Скайлер. Может, все было именно так, как нам объяснили?
— О, Уилл! — Кейт вдруг осознала, что все эти годы муж постоянно думал об их приемной дочери и относился к этим размышлениям более чем серьезно, хотя они и были для него мучительны. «Он ни о чем не забыл. Просто нашел удобное объяснение».
Ей вдруг вспомнился Грейди Синглтон — во французской рубашке с монограммой, седовласый, больше похожий на актера из телевизионной мелодрамы, чем на юриста, нарушающего закон.
Она вновь увидела, будто наяву, как Грейди склонился над итальянским письменным столом и доверительно произнес:
— Уилл, мы с вашим отцом — давние знакомые, вместе учились в Йеле. — Он дружески улыбнулся. — Выпускники Йеля строго придерживаются неписаного правила: своим надо помогать. Вот почему, когда Уорд упомянул о том, что вы хотите усыновить ребенка, я предпринял шаг, на который мне не следовало бы решаться: составил заново предварительный список ждущих клиентов. Если бы они узнали об этом, то вцепились бы мне в глотку. В новом списке вы окажетесь в первой строке, если заинтересованы в этом. Видите ли, есть один ребенок…
«Ребенок, про которого ты, вкрадчивый ублюдок, «забыл» сказать только одно — что он похищен. Да, мы попались на твою удочку, заглотнули наживку… и заплатили тебе за услугу столько, что ты выстроил дом на Сэнибел, где теперь целыми днями играешь в гольф!»
— У нас нет никаких доказательств, Кейт, так давай не будем об этом, — предложил Уилл убедительным, властным тоном, каким обычно разговаривал с подчиненными.
И вместе с тем он смотрел на жену по-новому — встревоженно, почти умоляюще. Внезапно сильный, предприимчивый мужчина, с которым Кейт прожила двадцать пять лет и безоговорочно доверяла ему, превратился в совсем иного человека.