Вокруг бассейна много зелени, и вся она хорошо растет, так как сюда падают капли воды. Разнообразная тут зелень — видно, самосев. Однако, приглядевшись, Высоцкий замечает, что среди сорняков есть и мята, и даже не полевая, а самая настоящая. Он встает, срывает стебелек и снова садится на прежнее место. И когда начинает нюхать, то перед глазами снова встает мать с посошком в руках. Представилось, что это она и тут посеяла мяту, только не успела еще прополоть.
— Чего так задумался? — вдруг донесся до него голос.
Леонид Александрович повернул голову и увидел, что к нему приближается Жемчужный.
— Не помешаю?
— Ты не помешаешь, — сказал Высоцкий и немного подвинулся на скамейке, освобождая место.
Жемчужный сел, потом поздоровался за руку. Был он уже сильно загоревший и, может, оттого выглядел свежо и молодо. В сравнении с ним Высоцкий казался бледным, особенно контрастными были их руки, когда они соприкоснулись. Мужчины были в теннисках, у обоих руки по локоть открыты, а у Жемчужного даже локти загорели, к Высоцкому же солнце будто и не прикасалось.
— Что, отсюда пешочком сегодня? — посмотрев на его запыленные туфли, спросил Вячеслав Юлианович.
— Свою отдал Струку, — пояснил Высоцкий. — На профилактике. А шофер «газика» взял отгул.
— Видно, и на ногах то самое, что тут? — Жемчужный показал на его ладонь в мозолях. — Потому и сидишь… А может, детьми залюбовался?
— Угадал, — признался Высоцкий. — Видишь — вон кругленькая девочка, как поджаренная, даже брови выгорели на солнце. Это Аленка, мы вместе пришли сюда с улицы Брановца. И вот теперь сижу, слушаю их щебет.
— Был я сегодня на заводе, — начал Вячеслав Юлианович, согнав с лица беззаботную и немного снисходительную улыбку. — Видел твое изобретение… в работе. Ну что ж… Я тебе верю! Но смотри, чтоб не подвели исполнители.
— Вот и смотрю! — подхватил Высоцкий. — Смотрю каждый день. — Он поднял правую руку и помахал ею в воздухе, будто желая остудить еще совсем свежие, а потому жгучие мозоли. — Сегодня клей проверял. Специальный. Сколько нервов стоило, пока достали его. Вчера склеили несколько слоев досок, сегодня отрезали кусок и пробовали расколоть. Били ребята по очереди: один колун выщербило, у второго топорище раскололось, а склеенный чурбан не поддался. Доски трескаются посередине, а клей — как железо. Тогда взялся сам. Когда-то на лесоразработках самые здоровенные комли меня побаивались. И силой брал и глазом: надо знать, куда ударить, где более слабое место. Семь потов спустил, вот даже мозоли натер, а склеенный кусок, как назло, выдержал. Ну мне было приятно: теперь знаю, что на этот клей надеяться можно.
— Я слушал твой доклад на техническом совещании, — сказал Жемчужный. Сказал и замолчал, будто что-то обдумывая. А в сознании Высоцкого промелькнули отдельные штрихи этого совещания.
…Руководитель треста Евмен Захарович Кривошип не очень старался вбивать себе в голову что-нибудь чересчур спорное и сложное. Он понимал, что все тут решат и без него, и риска и ответственности не боялся. Из заведенной практики знал, что за провалы в таких делах бьют прежде всего главного инженера, а не руководителя треста. Потому сидел спокойно на мягком диване и, может, даже не очень вслушивался, о чем говорили, о чем спорили инженеры. Единственное желание временами возникало у него: если б хоть немного позволяли сроки, взять бы этот арочный проект себе в кабинет на отлежку. Полежал бы он в шкафу хотя бы с неделю, а там видно было б, что с ним делать, куда и как повернуть дальше.
Коробкин тоже не проявлял особой активности, а спорил больше всех Кожушко, начальник того строительного управления, которое отвечало за промышленные объекты. Он, конечно, знал из аналогичных примеров, что если построить склады по проекту Высоцкого, то они дольше прослужат, так как соль даже бетон разъедает, а дерево не берет. Но когда-то еще будут эти деревянные арки! Когда еще их утвердят в высших инстанциях… Все это может затянуться, и тогда уже не рассчитывай на премию за досрочное выполнение плана. А между тем в автомагазине подходила очередь…
— Вы все-таки инженер! — сказал ему тогда Высоцкий. — Как вы не понимаете, что теперь нельзя строить так, как строили даже два-три года назад?! А соликамские и березниковские склады строились значительно раньше.
— И все-таки служат! — вставил Кожушко.
— А знаете, как служат? Вы были там?
— Не был, но знаю!
— Ничего не знаете, раз не были! Люди там мучаются с этими складами, так как соль не щадит ничего — каждый год ремонт. Я сам все это видел недавно.
Высоцкий говорил с запалом и с такой убежденностью, что трудно было ему возражать, но Кожушко держался своего. Тут прежде всего упрямство и самолюбие разыгрались, но важно было и то, что он чувствовал молчаливую поддержку со стороны Кривошипа и некоторых других, здесь присутствующих.
На Жемчужного Кожушко не посмотрел ни разу. Может, потому, что не считал его специалистом в этом деле, а скорее всего — надеялся, что секретарь парткома чувствует позицию руководителя треста. И произошло совершенно неожиданное. Знал Жемчужный мнение Кривошипа или не знал — это его дело, а взял да и выступил и без всяких оговорок поддержал Высоцкого.
— Я доволен, что ты поддержал меня тогда, — сказал Леонид Александрович, поглядывая на Аленкину компанию, играющую уже возле самого фонтана. — Кривошип чуть ли не дремал на диване, но я знал, что кое-кто любит читать даже затаенные его мысли.
— Моя поддержка, видно, мало поможет тебе, — почему-то вяло отозвался Вячеслав Юлианович. — Особенно в конкретных делах, ведь они отлично знают, что я всего-навсего учитель, да еще сельский. Однако самую идею, творческую, интересную, я всегда буду поддерживать. Значит, и тебя. Продумай только все, чтоб не было потом каких-либо неожиданностей. Говорили мне девушки, клеевики твои: «Как же он потом вытащит такую махину из цеха? На чем повезет на стройку, если каждая половина арки тридцать три метра в длину?»
— Это уже продумано, — спокойно заявил Высоцкий. — Из цеха она легко выберется, а на объект повезем на низких спаренных санках. На них когда-то наши отцы длинные бревна возили.
— У нас почему-то их звали «сучками», — вспомнил Жемчужный и засмеялся.
— У нас тоже, — подтвердил Высоцкий. — Очевидно, потому, что они всегда привязывались сзади, к шипам больших саней, и виляли по дороге, когда конь бежал налегке. А вообще-то старые люди знали, что делали. Положи длинное бревно на такие же длинные сани — никакой конь не потянет. Так же и трактор…
Жемчужный снова на время задумался или загляделся на детей, а потом всей своей мощной фигурой повернулся к Леониду Александровичу:
— Скажи мне, пожалуйста, откуда и как у тебя возникла идея арочных сооружений? Ты где-нибудь вычитал об этом или видел, слышал?
Высоцкий ждал подобных вопросов от своих коллег, потому заранее подготовился на них ответить. Но не специалисту, к тому же еще близкому человеку, решил сообщить и кое-что из практики.
— Что соль мирится только с деревом, — начал он с мягкой, дружеской улыбкой, — об этом знали еще наши далекие предки. Что в складах для сильвинита должно быть просторно — об этом знают теперь все: там разместится сложная конвейерная техника. Остальное пришлось соображать самому, кое-какой опыт имеется…
«Какой?» — чуть было не спросил Жемчужный, но, видимо, сразу догадался, опустил гладко причесанную голову.
— В местах «столь отдаленных», — продолжал Высоцкий, — мне часто приходилось иметь дело с разными деревянными конструкциями. В одной группе со мной был минский архитектор. Леса у нас хватало, а вот других материалов достать было трудно. Мы мастерили из досок такие строительные конструкции, что они могли заменить металлические, цементные и даже железобетонные. Делали и арки, только, конечно, не такие, как тут. Там спецклея не было, да и не нужны были такие огромные помещения со свободным, ничем не перегороженным пространством посередине.
— А что… — намеревался еще о чем-то спросить Вячеслав Юлианович, но лишь посмотрел на Высоцкого печально и будто растерянно.
— Ты о нем?
Жемчужный кивнул головой.
— Он остался там навечно. Нас послали в каменоломню… Произошел обвал… Меня вытащили живым, а он…
— Аленка, Аленка, — как-то чересчур громко начал звать Жемчужный. — Иди сюда, что-то скажу!
Девочка остановилась возле бассейна, посмотрела на дядей, однако не очень доверчиво.
— Иди сюда! — помахал Жемчужный обеими руками. — Иди.
Остановились и смотрели в их сторону уже все дети, а Аленка несмело подошла к скамейке.
— Ну здравствуй! — сказал Жемчужный и выставил широкую загорелую ладонь.
Девочка сначала обтерла свою руку о платье, а потом молча протянула Жемчужному.
— Давай познакомимся, — предложил Вячеслав Юлианович. — Фамилия твоя как?
Девочка молчала, и в ее круглых голубых глазах было столько искренней растерянности, что Жемчужный с трудом выдержал такой взгляд.
— А как зовут твоего папку, знаешь?
Девочка снова ничего не сказала, глаза ее затуманились, ресницы начали моргать часто и задрожали.
— Возьми мяту, — сказал Высоцкий. — Понюхай, как хорошо пахнет! Она растет там, возле фонтана. Иди нарви себе букетик!
Аленка побежала, а Жемчужный в первую минуту не находил слов.
— Вот и познакомились… — попробовал пошутить Высоцкий, но Вячеслав Юлианович все еще молчал. Он с интересом, но задумчиво наблюдал, как Аленка побежала к своим подружкам, всем дала понюхать мяту, а потом они начали рвать себе букетики.
— У нее, скорее всего, нет отца, — проговорил наконец Жемчужный. — Ты почувствовал это?
— Так видно ж было по глазам… И вообще…
— Да… Действительно, глаза… А могла ж и соврать?.. Правда?..
— Нет, она не могла соврать.
— Назвала б фамилию или какое-нибудь имя отца… Ну просто чтоб отвязаться…
— Не такая девочка.
— А подрастет — будет врать? Как ты думаешь?..