– Просто сильно осложняют судебный процесс.
19
На развилке с указателем на Миддл-Бор мы повернули направо и поехали на восток по пыльной дороге, которая тянулась параллельно скалистому эскарпу. Дорога вздымалась и опускалась, проходя сквозь чащу кустарников с серыми листьями, светлоперые ястребы сидели на кольях ограждений. Аркадий старательно объезжал глубокие колеи и ямы.
Недалеко от дороги, справа, показалось обнажение породы – выветренная глыба песчаника с отдельно стоящими остроконечными «башнями» высотой метров в шесть с половиной. Я понял, что это – место Сновидения, и ткнул Большого Тома в ребра.
– Кто здесь? – спросил я.
– Маленький такой. – Он согнул указательный палец, изображая шевелящуюся личинку.
– Древесная моль?
Он энергично замотал головой и, жестом показав, что отправляет личинку себе в рот, сказал:
– Меньше.
– Гусеница?
– Да! – просиял он и в свой черед ткнул меня в ребра.
Дорога вела к белому дому в зарослях деревьев, за которыми были разбросаны другие постройки. Это и была станция Миддл-Бор. На поле, поросшем белой, как кости, травой, паслись гнедые лошади.
Мы вывернули налево и поехали по более узкой дороге, пересекли ручей и остановились у ворот моего второго по счету аборигенского лагеря. Это место выглядело менее мрачным, чем Скалл-Крик. Меньше битых бутылок, меньше собак с гноящимися ранами, да и у детей был куда более здоровый вид.
Хотя день перевалил за середину, большинство людей в лагере все еще спали. Под деревом сидела женщина и перебирала какие-то плоды или ягоды. Когда Аркадий поздоровался, она опустила голову и уставилась на свои босые ноги.
Мы стали пробираться мимо лачуг, двигаясь зигзагом между порослями колючек к бесколесному корпусу фургона «фольксваген». Над дверью был натянут зеленый брезент, а из пластмассового шланга сочилась вода на участок, засаженный арбузами. У фургона на цепи сидела остромордая охотничья собака.
– Алан? – громко позвал Аркадий, пытаясь перекричать собачий лай.
Никакого ответа.
– Алан, ты здесь? Черт, – чуть слышно пробормотал он, – надеюсь, он не ушел опять.
Мы еще немного подождали, и из-за края брезента высунулась длинная черная рука. Через некоторое время вслед за рукой показался жилистый седобородый мужчина в светло-сером котелке, грязных белых штанах и фиолетовой рубашке с узором из гитар. Он был бос. Шагнул на солнечный свет, поглядел сквозь Аркадия и величаво склонил голову.
Собака продолжала лаять, он ее пнул.
Аркадий заговорил с ним на уолбири. Старик выслушал его, опять склонил голову и ушел обратно за брезентовую занавеску.
– Похож на Хайле Селассие[29], – заметил я, когда мы отошли от вагончика.
– Только еще благороднее.
– Намного, – согласился я. – Он поедет с нами?
– Наверное.
– Говорит по-английски?
– Может, когда хочет. Английский – не самый любимый его язык.
Народ кайтиш, рассказал Аркадий, имел несчастье жить вдоль сухопутной телеграфной линии и потому рано вошел в контакт с белым человеком. Они быстро научились изготовлять ножи и наконечники копий из фарфоровых изоляторов. Чтобы положить этому конец, белые сочли нужным их проучить. А кайтиш отомстили своим убийцам.
По пути сюда мы проезжали мимо придорожной могилы телеграфиста, который, умирая от раны, нанесенной копьем, успел отбить по телеграфу прощальную записку жене в Аделаиду. Это случилось в 1874 году. Полицейские репрессии продолжались до 1920-х.
Когда Алан был еще молод, у него на глазах расстреляли отца и братьев.
– Ты говорил, он один остался в живых?
– Из его клана – да, – сказал Аркадий. – В этой части страны.
Мы сели спиной к спине, прислонившись к стволу эвкалипта, и стали наблюдать за пробуждением лагеря. Мэвис и Руби пошли в гости к подругам. Большой Том задремал, а Тимми сидел, скрестив ноги, и улыбался. Земля здесь высохла и растрескалась, возле моих башмаков плотным ручейком, не отклоняясь от курса, ползли муравьи.
– Где же Мэриан, черт возьми? – вдруг сердито сказал Аркадий. – Она уже несколько часов назад должна была приехать. Ладно, давай пить чай.
Пока он распаковывал чай и кое-какую снедь, я принес из чащи хвороста и разжег костер. Аркадий вручил Тимми булочку с ветчиной, тот мгновенно проглотил ее и попросил добавки, а потом, с видом человека, привыкшего к тому, чтобы его обслуживали, протянул мне свой котелок.
Вода уже почти закипала, когда в лагере внезапно поднялся страшный переполох. Женщины завизжали, собаки и дети попрятались, и мы увидели, что в нашу сторону несется столб малиново-бурой пыли.
Приближаясь, этот ураган ревел и трещал. Он засасывал листья, ветки, ошметки пластмассы, бумаги и кусочки металлического листа, вихрем поднимал все это в небо, а потом уносил прямо над лагерем в сторону дороги.
Немного паники – и все пришло в норму.
Через некоторое время к нам подошел человек средних лет в голубой рубашке. Шляпы на нем не было. Жесткая седая щетина на голове была такой же длины, что и щетина на подбородке. Открытым, улыбчивым лицом он напомнил мне моего отца. Незнакомец присел на корточки и принялся ложками сыпать сахар в свою кружку. Аркадий говорил. Мужчина слушал, потом что-то ответил тихим шепотом, одновременно чертя пальцем в песке.
Потом он ушел в сторону жилого фургончика Алана.
– Кто это? – спросил я.
– Племянник старика, – ответил Аркадий. – И его ритуальный ассистент.
– Чего он хотел?
– Проверить нас.
– Мы прошли проверку?
– Думаю, он вернется.
– Когда?
– Скоро.
– Хотел бы я понять, что такое ритуальный ассистент.
– Это непросто.
Дым от костра летел прямо на нас, отгоняя мух.
Я достал блокнот и положил на колени.
Вначале, сказал Аркадий, нужно усвоить два аборигенских понятия: кирда и кутунгурлу.
Старик Алан – кирда: иначе говоря, он является «владельцем», или «боссом», той земли, которую мы собираемся осматривать. Он отвечает за ее сохранность, за то, чтобы ее песни пелись, а нужные ритуалы совершались вовремя.
А мужчина в голубом – кутунгурлу Алана, его «ассистент», или «помощник». Он принадлежит к другому тотемному клану и приходится Алану племянником – настоящим или символическим, не важно, – с материнской стороны. Само слово «кутунгурлу» означает «утробный родственник».
– Значит, у ассистента, – уточнил я, – и у босса всегда разные Сновидения?
– Да.
Каждый из них пользуется гостеприимством на земле другого, и оба, условно говоря, работают в одной команде, стремясь сохранить обряды гостеприимства. Босс и ассистент редко бывают ровесниками, и эта разница в возрасте гарантирует эстафету ритуальных знаний, которые продолжают своим чередом переходить от поколения к поколению.
В прежние времена европейцы думали, что босс и вправду босс, а ассистент – его подчиненный. Оказалось, что это весьма ошибочное представление. Сами аборигены иногда переводят слово «кутунгурлу» как «полицейский»: это куда точнее передает характер его взаимоотношений с кирда.
– Босс, – продолжал Аркадий, – ни шагу сделать не может без разрешения «полицейского». Возьмем, к примеру, Алана. Племянник сказал мне, что они оба очень боятся, что строительство железной дороги разрушит важное священное место, где навеки почил Предок-Ящерица. Но решать, стоит ли им ехать вместе с нами или нет, будет не Алан, а он.
Волшебство такой системы, добавил он, состоит в том, что ответственность за землю возложена в конечном итоге не на ее хозяина, а на представителя соседнего клана.
– И наоборот? – спросил я.
– Разумеется.
– Значит, война между соседями становится делом крайне затруднительным?
– Она обречена на провал.
– Как если бы Америка и Россия вдруг договорились махнуться курсами внутренней политики…
– Тсс! – прошептал Аркадий. – Они идут.
20
Человек в голубом медленным шагом шел через заросли колючек. Алан следовал за ним, отставая на пару шагов, надвинув котелок на лоб. На лице у него застыла маска ярости и самообладания. Он сел рядом с Аркадием, скрестил ноги и положил на колени ружье-двадцатидвушку.
Аркадий развернул землемерную карту, придавил концы камнями – от ветра. Принялся тыкать в различные холмы, дороги, скважины, ограждения – и обозначать возможный путь, по которому пройдет железная дорога.
Алан глядел на карту с хладнокровием генерала на совещании в Генштабе. Время от времени он вопросительно тянул палец к какой-нибудь точке на карте.
Поначалу я принял это представление за игру: мне даже в голову не приходило, что старик распознает местность, обозначенную на карте. Но потом он расставил указательный и средний пальцы буквой V и стал прикладывать их, как циркуль, к карте, быстро и беззвучно шевеля губами. Как потом объяснил мне Аркадий, так он отмерял Тропу Песен.
Алан взял сигарету у Большого Тома и закурил, продолжая хранить молчание.
Через несколько минут подкатил раздолбанный грузовик. В кабине сидели двое белых мужчин, а у откидного борта, сгорбившись, застыл черный скотовод. Водитель – худой, морщинистый человек с бакенбардами, в засаленной коричневой шляпе – вышел и поздоровался за руку с Аркадием. Это был Фрэнк Олсон – владелец станции Миддл-Бор.
– А это, – показал он на своего молодого спутника, – мой партнер Джек.
На обоих были шорты, грязные фуфайки и ботинки для пустыни без шнурков на босу ногу. Ноги покрывали струпья, царапины от колючек и укусы насекомых. Поскольку вид у обоих был довольно мрачный и решительный, Аркадий сразу занял оборонительную позицию. Но в этом не было необходимости. Все, что хотел знать Олсон, – это где пройдет железнодорожная линия.
Он присел на корточки над картой.
– Дай-ка я гляну, что там эти мерзавцы затевают, – сердито сказал он.