За последние две недели, рассказал он нам, бульдозеры расчистили широкую полосу буша и вплотную подошли к южным границам его владений. Если они продолжат двигаться по линии водораздела, то разрушат его систему дренажа.
Однако намеченная на карте линия делала в том месте поворот и загибалась на восток.
– Фух! – выдохнул Олсон, сдвинул шляпу на затылок и вытер ладонью пот. – Никто, конечно, не удосужился поставить меня в известность.
Он заговорил о падении цен на говядину, о засухе, о повсеместном падеже скотины. В удачный год осадков выпадало около трехсот миллиметров. В этом году пока не перевалило и за двести. Если уровень снизится до ста семидесяти пяти, ему придется бросать свое дело.
Аркадий попросил разрешения разбить лагерь возле одной из его запруд.
– Я-то не возражаю! – ответил Олсон и подмигнул Алану. – Ты лучше босса спроси.
Старик не шевельнул ни мускулом, но в волнах его бороды мелькнула легкая улыбка.
Олсон встал.
– Ладно, еще увидимся, – сказал он. – Заходите завтра на чай.
– Зайдем, – сказал Аркадий. – Спасибо.
Вечером в воздухе установилась золотая тишина, когда мы завидели вдалеке над дорогой полоску пыли. Это ехала Мэриан. Она сидела за баранкой своего старого «лендровера». Проехав мимо лачуг, припарковалась метрах в сорока пяти от нашего костра. Из машины вылезли две толстухи – Топси и Глэдис, а за ними показалось еще четыре женщины постройнее. Спрыгнули на землю, стряхнули с себя пыль и начали разминаться.
– Ты опоздала! – ласково пожурил Аркадий.
Ее щеки ввалились от усталости.
– На моем месте ты бы тоже опоздал! – рассмеялась она.
Покинув Алис-Спрингс, она проехала 430 километров. Лечила мальчика от укуса скорпиона; давала малышу лекарство от дизентерии; выдергивала у старейшины больной зуб; зашивала женщину, избитую мужем; зашивала ее мужа, избитого шурином.
– А теперь, – сказала она, – я умираю от голода.
Аркадий принес ей французскую булку и кружку с чаем. Спросил, не слишком ли она устала, чтобы продолжать путь.
– Можем переночевать здесь, – сказал он.
– Нет уж, спасибо, – возразила она. – Давай лучше выбираться отсюда.
На Мэриан было все то же скромное платьице с цветочным узором. Она уселась на передний бампер, расставила ноги и вгрызлась во французскую булку. Я пытался с ней заговорить, но она смотрела сквозь меня и отвечала улыбкой женщины, занятой женскими делами.
Мэриан осушила кружку до дна и вернула ее Аркадию.
– Еще десять минут, – сказала она, – и поедем.
Мэриан ушла принять душ под гидрантом в женской части лагеря. Потом вернулась, вырисовываясь силуэтом на фоне солнца, с головы до ног мокрая: платье прилипло к груди и бедрам, волосы вились золотыми змейками. Без преувеличения можно было сказать, что она – вылитая мадонна Пьеро[30]: легкая скованность движений делала ее еще привлекательнее.
Ее обступила толпа молодых матерей. Мэриан бросилась обнимать малышей, вытирать им сопли и попки. Она поглаживала их, подбрасывала в воздух, потом возвращала матерям.
До чего удивительны эти австралийки! Почему они такие сильные, довольные жизнью, в то время как многие мужчины кажутся выжатыми словно лимон? Я снова попытался с ней заговорить, но она снова отшила меня молчаливой улыбкой.
– Что это с Мэриан? – спросил я у Аркадия, когда мы укладывали пожитки в машину. – Похоже, я что-то не то сделал.
– Не волнуйся, – сказал он. – Она всегда такая, когда рядом ее подопечные.
Если женщины увидят, что она точит лясы с незнакомцем, то решат, что она – балаболка, и перестанут ей рассказывать о своих делах.
– А-а, – сказал я. – Тогда понятно.
– Пойдем, народ! – позвал Аркадий мужчин, сидевших вокруг костра. – Мы едем дальше.
21
«Лендкрузер», подпрыгивая и качаясь, двигался по двойной колее пыльной дороги, и кусты, как щетки, терлись о нижнюю часть кузова. Алан с Тимми сидели впереди, у Алана торчала зажатая между колен винтовка. Мэриан с женщинами ехали за нами следом. Мы пересекли песчаную вымоину, и пришлось включить привод на четыре колеса. Наше появление вспугнуло черную лошадь: она заржала и галопом умчалась прочь.
Впереди лежала открытая лесистая местность. Деревья отбрасывали длинные тени на траву, а эвкалипты-призраки в этот оранжевый вечерний час будто плыли над землей, как воздушные шары, бросившие якорь.
Алан поднял руку, подавая Аркадию знак остановиться, просунул свою двадцатидвушку в окно и выстрелил куда-то в кусты. Из укрытия вырвались самка кенгуру с детенышем и помчались прочь, сверкая белыми ляжками на фоне серых кустарников.
Алан выстрелил еще пару раз. Потом они с человеком в голубом выскочили из машины и побежали за ними следом.
– Большой рыжий кенгуру, – сказал Аркадий. – Приходят сюда на водопой на закате.
– Он попал?
– Думаю, что нет, – сказал он. – Гляди-ка, они назад идут.
Первой над травой показалась шляпа Алана. Человек в голубом в кровь поцарапался о колючки, порвал рубашку на плече.
– Не повезло, старик, – сказал Аркадий Алану.
Алан снова взвел винтовку и уставился в окно.
Солнце освещало верхушки деревьев, когда мы доехали до ветряного насоса рядом с какими-то заброшенными загонами для скота. Раньше здесь было поселение. Кое-где валялись кучи сгнивших серых дров, торчал остов бывшего дома животновода. Из насоса вода била в два круглых оцинкованных бака, напор был хороший.
На бортиках баков сидела целая стая розовых какаду, их собралось не меньше сотни. Завидев наше приближение, птицы с розовыми хохолками взвились в небо; с изнанки их крылья напоминали цветом лепестки шиповника.
Мы все сгрудились вокруг корыта-поилки, начали умываться и набирать воду в канистры.
Я нарочно избегал Мэриан, но она сама подошла сзади и ущипнула меня за задницу.
– Начинаешь усекать правила, да? – усмехнулась она.
– Сумасшедшая!
Земля к востоку представляла собой плоскую бездревесную пустошь, начисто лишенную растительности. Алан то и дело поднимал палец, показывая на одинокую возвышенность на горизонте. Когда мы доехали до маленького скалистого холма, уже почти стемнело. Между камнями пробивались вверх белые колоски спинифекса в оперении цветов и торчал черный пух безлиственных кустарниковых эвкалиптов-малли.
Этот холм, сказал Аркадий, и есть место последнего успокоения Предка-Ящерицы.
Мы разделились на две группы, разойдясь на расстояние, на котором можно было перекликаться. Мужчины сели в круг, разложив рядом свои пожитки, и начали переговариваться приглушенными голосами. Пока Аркадий распаковывал вещи, я пошел собирать хворост.
Я уже разжег костер, использовав в качестве трута кору и травы, как вдруг в женском лагере начался какой-то переполох. Все женщины визжали и кричали, и в свете их костра я различил силуэт Мэвис, которая прыгала и показывала на землю.
– Что стряслось? – крикнул Аркадий Мэриан.
– Змея! – весело отозвалась она.
Это был всего лишь змеиный след на песке, но его оказалось достаточно, чтобы у женщин началась истерика.
Мужчины тоже забеспокоились. Первым вскочил на ноги Большой Том, за ним остальные. Алан снова взвел винтовку. Остальные, вооружившись палками, принялись изучать песок, переговариваться хриплым возбужденным шепотом и размахивать руками, будто плохие актеры в шекспировской драме.
– Не обращай внимания, – сказал Аркадий. – Они просто дурака валяют. И все же, пожалуй, я улягусь на крыше «лендкрузера».
Я усмехнулся:
– Ага, струсил!
Себе я соорудил для ночлега «змеенепроницаемую» подстилку, привязав все четыре угла к кустам, так что ее края были приподняты сантиметров на тридцать над уровнем земли. Потом принялся стряпать ужин.
Огонь чересчур разгорелся, так что мясо с краю немного пригорело, да и я сам едва не обуглился. Алан смотрел на мою возню с полным достоинства хладнокровием. Остальные тоже не проронили ни словечка благодарности, только молча протягивали тарелки за добавкой. Наконец, наевшись, они принялись совещаться.
– Знаешь, кого они мне напоминают? – сказал я Аркадию. – Банкиров в зале заседаний.
– Ну, это недалеко от истины, – согласился он. – Они решают, как все провернуть, чтобы выложить нам как можно меньше.
Мясо получилось подгоревшим и жестким, да и после обеда у Хэнлона у нас с Аркадием не было особого аппетита. Мы убрали остатки еды и сели в круг к старикам. Свет от костра выхватывал из темноты их лица. Взошла луна. Очертания холма едва различались.
Мы немного посидели молча, а потом Аркадий, улучив момент, повернулся к Алану и тихо обратился к нему по-английски:
– Ну так что за история связана с этим местом, старик?
Алан не отрывал взгляда от костра. На скулах, плотно обтянутых кожей, играли отблески огня. Потом едва заметным движением он наклонил голову к человеку в голубом – тот встал и начал показывать (вставляя слова на пиджине) странствия Предка-Ящерицы.
Песня рассказывала о том, как Ящерица и его молодая жена пришли с севера Австралии к Южному морю и как южанин соблазнил жену Ящерицы и подсунул вместо нее другую, с которой тот и отправился домой.
Не знаю, какой именно вид ящерицы он изображал – был ли он бородатой или земляной ящерицей или одной из взъерошенных, сердитых ящериц с воротником на шее. Главное, что человек в голубом казался вылитой ящерицей – более натуральную трудно было и вообразить.
Он был самцом и самкой, соблазнителем и соблазненной. Сладострастником, рогоносцем и утомленным путником. Он топорщил свои ящеричьи лапы, потом замирал и задирал голову. Поднимал нижнее веко, прикрывая радужную оболочку, и выбрасывал вперед ящеричий язык. Чудовищно раздувал шею, изображая ярость. Наконец, когда пришло время умирать, он принялся выгибаться и извиваться, и его движения делались все слабее и слабее, как у умирающего лебедя.
И вот его челюсти сомкнулись: настал конец.