липко. Свора псов грызлась из-за груды отбросов. Кругом не было ни души.
Среди буша стояло несколько лачуг, но большинство пинтупи предпочитали жить в ветроломах из колючек. Кое-где сушилось белье.
– И кто бы догадался, – сказал Аркадий, – что это процветающая община с населением в четыреста душ?
– Что-то не похоже, – сказал я.
Магазин был на замке.
– Лучше пойдем разыщем Рольфа.
– А кто этот Рольф?
– Рольф Нихарт, – сказал он. – Сам увидишь.
Он направил «лендкрузер» к трейлеру, стоявшему за деревьями. В сарае поблизости урчал генератор. Аркадий обошел лужи и постучал в дверь.
– Рольф! – позвал он.
– Кто там? – отозвался сонный голос.
– Арк!
– А! Великий Благодетель собственной персоной!
– Ну хватит.
– Твой покорный слуга.
– Открывай.
– Одеться или не надо?
– Одевайся! Маленькое чудовище.
Покопавшись несколько минут, Рольф показался на пороге трейлера: безукоризненно чистый и опрятный, будто только что с пляжа в Сен-Тропе, в обрезанных джинсах и полосатой блузе французского моряка. Он был совсем миниатюрен – ростом не выше метра сорока пяти. Нос – с заметной горбинкой, но поразительнее всего был цвет глаз – однородно-янтарный, золотисто-песочный янтарный; сами глаза – спокойные и насмешливые; прическа en brosse[45], кожа – загорелая, блестящая, без единой морщинки, прыщика или пятнышка. А когда он раскрыл рот, то показался ряд сверкающих острых зубов, как у молодой акулы.
Рольф служил заведующим магазином.
– Входите, – сказал он церемонно.
Внутри трейлера было негде повернуться из-за книг: в основном романы, они стояли на полках и лежали стопками на полу; в твердых и мягких переплетах; английские и американские; на французском и немецком; переводы с чешского, испанского, русского; нераспечатанные свертки из книжной лавки «Готем»; кипы номеров «Nouvelle Revue Française» и «New York Review»; литературные журналы; журналы, посвященные переводной литературе, досье, папки, картотеки…
– Садитесь! – сказал Рольф, как будто было куда садиться.
Когда мы наконец расчистили для себя место, Рольф налил нам по чашке кофе эспрессо из кофеварки, закурил «Голуаз» и начал отрывистыми, рублеными фразами ругать всю современную художественную литературу. Одно за другим крупные имена падали на плаху этого литературного палача, он немного забавлялся с ними, а потом казнил одним-единственным слогом: «Дрянь!»
Американцы – зануды. Австралийцы инфантильны. Латиноамериканцы выдохлись. Лондон – помойная яма, Париж ничуть не лучше. Единственное место, где пишутся мало-мальски приличные книги, – это Восточная Европа.
– При условии, – заметил он, – что они сидят там и никуда не уезжают!
Затем он начал изливать свой яд на издателей и литагентов. Наконец Аркадий не выдержал:
– Послушай, маленькое чудовище. Мы очень устали.
– Да, вид у вас усталый, – согласился Рольф. – И грязный.
– Где мы будем ночевать?
– В симпатичном трейлере с кондиционером.
– В чьем трейлере?
– Предоставленном в ваше распоряжение калленской общиной. С чистым постельным бельем, прохладительными напитками в холодильнике…
– Я спросил – чей это трейлер?
– Гленов, – ответил тот. – Глен туда еще не въехал.
Речь шла об одном из советников общины.
– А где сам Глен?
– В Канберре, – ответил Рольф. – На конференции. Тупица!
Он выскочил из трейлера, прыгнул в «лендкрузер» и повез нас к новехонькому, весело раскрашенному трейлеру, стоявшему в сотне метров поодаль. Под веткой эвкалипта-призрака была устроена полотняная душевая кабина с насосом, под которой стояли две емкости с водой.
Рольф приподнял крышку и опустил туда палец.
– Еще теплая, – сказал он. – Мы ждали вас раньше.
Он вручил Аркадию ключ. Внутри трейлера было все необходимое: полотенца, мыло, постельное белье.
– Ну, располагайтесь, – сказал Рольф. – Потом загляните ко мне в магазин. Мы закрываемся в пять.
– А как Уэнди? – спросил Аркадий.
– Без ума от меня, – ухмыльнулся Рольф.
– Обезьяна!
Аркадий занес кулак, словно собираясь двинуть ему, но Рольф уже соскочил вниз и мчался прочь, перепрыгивая кусты.
– Кто это? Объясни-ка мне, – попросил я Аркадия.
– Я всегда говорю людям: Австралия – страна чудес, – сказал тот.
– Во-первых, сколько ему лет?
– Может, девять, а может, девяносто.
Мы приняли душ, переоделись, улеглись отдыхать, и тогда Аркадий вкратце рассказал все, что знал о Рольфе.
Со стороны отца он вел свой род от немцев из долины Баросса – от восьми поколений пруссаков, солидных лютеран с солидными деньгами, принадлежавших к одной из самых укорененных белых общин в Австралии. Матерью его была француженка, которая оказалась в Аделаиде во время войны. Рольф был трилингвом – с детства говорил по-английски, по-немецки и по-французски. Он выиграл грант и поехал учиться в Сорбонну. Написал диссертацию по структурной лингвистике, а позже работал корреспондентом в отделе культуры сиднейской газеты.
И опыт этой работы привил ему такую ненависть к прессе, ее хозяевам и средствам массовой информации в целом, что когда его подруга Уэнди предложила вместе затеряться в глуши, в Каллене, то он согласился – при одном условии: у него будет сколько угодно времени для чтения.
– А Уэнди? – спросил я.
– О, она серьезный лингвист. Собирает материал для словаря пинтупи.
К концу первого года жизни в Каллене, продолжал Аркадий, Рольф уже дочитался до одури, и тут подвернулась вакансия заведующего местным магазином.
Предыдущий заведующий, еще один псих по имени Брюс, сочтя себя аборигеннее самих аборигенов, совершил роковую ошибку – затеял ссору с раздражительным стариком по имени Уолли Тджангапати, и бумеранг Уолли раскроил ему череп.
К сожалению, одна щепка дерева мульги, толщиной с иголку, ускользнула от глаз рентгенолога в Алис-Спрингс и проникла в мозг Брюса.
– Она затронула не только речевые функции, но и работу органов таза, – сказал Аркадий.
– Почему Рольф согласился на эту работу?
– Из упрямства, – ответил он.
– Чем он вообще занят? – спросил я. – Сам что-то пишет?
Аркадий нахмурился.
– Я бы на твоем месте его об этом не спрашивал, – сказал он. – Мне кажется, это болезненная тема. Подозреваю, что издатели отвергли его роман.
После часовой сиесты мы прогулялись до медпункта, где находился радиотелефон. Медсестра Эстрелья, испанка, делала перевязку женщине, которую покусала собака. Несколько оцинкованных листов наполовину оторвались от крыши и с грохотом болтались на ветру.
Аркадий спросил, не поступали ли какие-нибудь сообщения.
– Нет! – ответила Эстрелья, стараясь перекричать этот лязг. – Я ничего не слышу.
– Сообщения были? – повторил Аркадий, указывая на радио.
– Нет! Нет! Никаких сообщений!
– Завтра утром, – сказал я, когда мы отошли подальше, – первым делом починю крышу.
Мы пошли к магазину.
Человек пятьдесят сидели на корточках вокруг бензонасоса и поедали арбузы – Коротышка Джонс завез сюда целую партию бахчевых.
Собаки с отвращением воротили морды от арбузных корок.
Мы вошли в магазин.
Электричество здесь замкнуло, поэтому покупатели в полумраке шарили на полках. Кто-то рылся в морозильнике. Кто-то просыпал муку из мешка. Ревел ребенок, потерявший леденец, а молодая мамаша, прижимавшая к себе младенца под красным джемпером, прихлебывала из бутылки с томатным соусом.
«Безумный бумерангер» – сухопарый, безволосый мужчина с кольцами жира вокруг шеи – стоял перед кассой и сердито требовал наличных, предъявляя чек для выплаты пособий.
Кассовых аппаратов было два: один – с ручным управлением, второй – электрический и, следовательно, вышедший из строя. За первым сидела девушка-аборигенка, которая проворно и быстро выбивала чеки. За вторым, опустив голову, не замечая ни шума, ни вони, сидел Рольф.
Он читал.
Поднял голову и сказал:
– А, вот и вы!
Он читал Пруста.
– Я собираюсь закрываться, – сообщил он. – Вам ничего не нужно? У нас есть отличная партия кокосового шампуня.
– Нет, нам ничего не нужно, – сказал я.
Если быть точнее, он приближался к концу нескончаемого званого обеда у герцогини Германтской. Его голова покачивалась из стороны в сторону, а глаза бегали по странице. Потом, довольный тем, что наконец осилил прустовский абзац, он издал непроизвольное «А!», вложил закладку и захлопнул «плеядовское» издание[46].
Рольф вскочил на ноги.
– Вон! – крикнул он на покупателей. – Вон! Вон отсюда! Проваливайте!
Женщинам, которые уже стояли в очереди к кассе, он позволил сделать покупки. Всех остальных, даже «бумерангера», он начал теснить к выходу. Молодая мамаша с жалобным стоном пыталась оградить от него свою корзинку. Рольф был неумолим.
– Вон! – повторил он. – В вашем распоряжении был целый день. Приходите завтра, в девять утра.
Он выхватил у нее корзинку и вернул на полки банки с консервированной ветчиной и ананасовым компотом. Наконец, вытолкав за дверь последнего посетителя, он показал на «эски», припрятанную за кассовым прилавком.
– Дефицитный товар, – сказал он. – Спасибо Коротышке Джонсу. Ну, давайте же, громилы. Помогите мне.
Он позволил нам с Аркадием донести контейнер к его трейлеру. Уэнди еще не пришла.
– Увидимся, – кивнул он. – Ровно в восемь.
Еще пару часов мы читали у себя, а ровно в восемь снова пришли и увидели, как Рольф с Уэнди жарят на углях курицу. В серебряной фольге пеклась сладкая картошка. Еще нас ждали зелень и салат. И – вопреки действующим в поселении правилам – четыре бутылки ледяного шабли из долины Баросса.
Как только я увидел Уэнди, я чуть не сказал: «Еще одна!» Еще одна из этих поразительных австралийских женщин! Высокая, спокойная, серьезная и вместе с тем веселая. Золотистые волосы заплетены в косички. Она казалась менее импульсивной, чем Мэриан, но и менее взвинченной, более довольной своей работой, не такой выжатой.