Разумеется, к 1953 году, после обнаружения новых материальных свидетельств в пещере на краю Калахари, Дарт готов был поделиться своими догадками. В работе, озаглавленной «Хищная переходная стадия от обезьяны к человеку», он написал, что наш вид выделился из обезьяньей среды именно потому, что мы были убийцами и каннибалами; что Оружие породило Человека; что вся последующая история вращалась вокруг обладания оружием и разработки все более совершенных его форм и что, следовательно, люди должны приспосабливать не оружие к нуждам общества, а само общество – к имеющемуся оружию.
По силе идеологического воздействия ученик Дарта Роберт Ардри ставил эту работу в один ряд с «Коммунистическим манифестом».
В 1947–1948 годах, ведя раскопки в пещере Макапансгат-Лаймуэркс (в этом жутковатом месте фуртреккеры[118] вырезали некогда целое племя банту), Дарт обнаружил нечто, что он принял за «кухонную мусорную кучу» австралопитеков, которые, «как и Нимрод, живший много позже их», были охотниками.
Эти австралопитеки, помимо того, что питались яйцами, крабами, ящерицами, грызунами и птицами, еще и убивали в большом количестве антилоп, не говоря уж о более крупных млекопитающих вроде жирафа, пещерного медведя, гиппопотама, носорога, слона, льва и двух видов гиены. Кроме того, среди 7000 с лишним костей было найдено множество черепов бабуинов без скелетов и остатки каннибальской трапезы.
Из этих ископаемых Дарт выбрал один характерный образец: «сломанную нижнюю челюсть двенадцатилетнего сына человекообразной обезьяны».
«Паренька убили жестоким ударом, нанесенным с большой точностью в самое острие подбородка. Удар дубиной был столь мощным, что сокрушил челюсть с обеих сторон лица и вышиб все зубы. Эта драматическая находка побудила меня начать в 1948 году и продолжить в течение последующих семи лет изучение образа жизни этих убийц и каннибалов».
Что он и сделал. Принялся сравнивать скопление костей из Макапансгата с костями из Таунга и Стеркфонтейна (последняя – пещерная стоянка под Преторией) и с 1949-го по 1965-й опубликовал в общей сложности тридцать девять работ, в которых излагал свою теорию остеодонтокератической (от греческих слов «кость», «зуб» и «рог») культуры орудий у австралопитеков.
Нарисованная Дартом картина жизни наших прямых предков представляла их правшами; их излюбленным оружием была дубинка, сделанная из периферийного конца антилопьей плечевой кости; вместо кинжалов они использовали рога или длинные обломки заостренных костей, вместо пил – челюстные кости, вместо багров – клыки хищников; а множество других костей было раздроблено с целью извлечения костного мозга.
Заметив также, что хвостовые позвонки почти неизменно отсутствовали, Дарт предположил, что хвостами размахивали как цепами, кнутами или сигнальными флажками. А еще из-за того, что у бабуинов и австралопитеков черепа были, очевидно, намеренно изувечены, он предположил, что обитатели пещеры были «профессиональными охотниками за головами». Он заключал:
«Забрызганные кровью, оскверненные резней архивы человеческой истории – от древнейших египетских или шумерских записей до недавних зверств Второй мировой войны совокупно со сведениями о повсеместном каннибализме в древности, с практикой животных и человеческих жертвоприношений или заменивших их обрядов в официальных религиях, с распространением по всему миру скальпирования, охоты за головами, нанесения телесных увечий и некрофилии – свидетельствуют об общем факторе кровожадности, о хищной привычке, о пятне Каина, которое с точки зрения рациона отличает человека от его родичей-антропоидов и скорее сближает его с самыми опасными хищниками».
Уже сам стиль наводит на мысль о том, что что-то здесь не так.
Беркли, Калифорния, 1969
В Народном парке ко мне подошел какой-то преждевременно состарившийся хиппи.
– Прекратите убийства! – сказал он. – Прекратите убийства!
– Ты же не станешь, – спросил я, – уговаривать тигра жевать траву?
И поднялся, приготовившись дать деру.
– Подонок! – закричал тот.
– Вспомни Гитлера! – прокричал я ему в ответ. – Вспомни Рудольфа Гесса! Оба – правоверные вегетарианцы!
Я слышал, что в пору Великого поста совершается больше убийств, нежели в любое другое время года. Под воздействием бобового рациона (ибо основная пища греков во время постов – бобы) человек приходит в такое состояние, когда ему взбредает на ум принести жертву на алтарь своего любимого святого и пырнуть ножом своего соседа.
Витватерсрандский университет, Йоханнесбург, 1983
Девяностолетний юбилей профессора Раймонда Дарта на кафедре анатомии. Старик размахивал гематитовой гирей: с ее помощью он надеялся держать в форме свои лобные доли. Скрипучим голосом объяснял, что быть правшой – значит иметь более развитым левое мозговое полушарие, а если давать обеим рукам одинаковую нагрузку, можно упражнять оба.
Две черные студентки манерно макали печенье в чашки с чаем и хихикали.
После банкета двое молодых коллег Дарта отвели меня по коридору и показали «таунгского ребенка». Вот это экспонат! Казалось, необыкновенно умное маленькое существо смотрит на тебя в бинокль сквозь тысячелетия.
Повреждение, нанесенное черепу, сказали мне, не имеет ничего общего с насилием. Просто еще до окаменения его расплющили слежавшиеся слои брекчии.
Еще мне разрешили потрогать «сломанную челюсть» мальчика из Макапансгата. Она была серовато-черной – не оттого, что ее варили или жарили, а от магниевых пятен. Здесь опять-таки, сказали мне, повреждение могли вызывать лишь сдвиги породы, например оседание слоев.
Вот и все, и можно уже забыть о нагромождении нелепостей, которыми обросли эти две находки.
Сварткранс, Трансвааль
Вместе с Бобом Брейном на однодневных раскопках в пещере Сварткранс, где он проработал девятнадцать сезонов. Стоя над шахтой пещеры, я поглядел в одну сторону – там к Высокому Вельду простирались травянистые холмы; в другой стороне мерцали крыши стоянки Стеркфонтейн, а дальше высился отвал Кругерсдорпского рудника.
Поверхность земли усеивали мелкие острые камни, идти было трудно. Цвело алыми цветами алоэ, но деревьев не было – вернее, деревьев не было на равнине. Зато внутри устья пещеры виднелся пятнистый ствол нектандры: ее листья отбрасывали тень на раскопки. Семена этого дерева выживают только в местах, защищенных от пожаров и морозов.
Брейн показал мне брекчию, в которой было найдено множество ископаемых остатков могучей, «кингконгообразной» разновидности австралопитека – A. Robustus. Известно, что более двух миллионов лет назад это существо сосуществовало здесь, в долине, с первым человеком Homo habilis.
Бригадир Джордж был бывалым копателем. Он вынимал за один раз ровно один кубический фут земли, просеивал его содержимое через сито для руды. Затем Брейн брал каждый обломок кости и внимательно разглядывал его в лупу.
День был жаркий, и мы зашли немного отдохнуть у него в домике. На книжной полке стояла «Religio Medici» Томаса Брауна[119]. Именно здесь Брейн написал бо́льшую часть своей книги «Охотники или дичь?» – самой захватывающей детективной истории, какую мне доводилось читать.
Брейн, директор Трансваальского музея в Претории, – спокойный, задумчивый, скромный человек, обладавший аскетическими убеждениями и безграничным терпением. Его отцом был англичанин – энтомолог, приехавший в Родезию бороться с эпидемией чумы. Родным языком его матери был африкаанс. Он приходится правнучатым племянником Эжену Марэ – поэту, натуралисту и отшельнику, чья «Душа белого муравья» послужила Метерлинку основой для его книги о термитах.
Брейн дал определение настоящему натуралисту: это «человек, который влюблен в мир» и верит в то, что единственный способ приблизиться к природе – попытаться разглядеть вещи такими, какие они есть, «не фильтруя». Ему не дает покоя мысль о хрупкости человеческой жизни, и он беспрестанно ищет способы ее сохранить.
Он очень не любит замыкаться на какой-то одной дисциплине и в разные периоды своей жизни – с почти даосским самоотречением – отдавался зоологии, геологии, изучению доисторической эпохи и климатологии. Писал о поведении обезьян, о гекконах, хамелеонах и гремучей гадюке из пустыни Намиб. Закончив работу в Сварткрансе, он собирается снова обратиться к протозоа, «этим одноклеточным сгусткам витальности», которые можно обнаружить в самых омерзительных колодцах пустыни и которые кормятся, размножаются и умирают в течение нескольких часов.
В 1955 году, будучи молодым человеком, Брейн посетил Третий Панафриканский конгресс, посвященный доисторической эпохе, и слышал, как Раймонд Дарт излагал свои взгляды на Кровавую Баню. Он почувствовал, что это клевета на человека как на вид и что он, пожалуй, единственный из присутствующих в зале, кто понимает почему.
Дело в том, что ему доводилось работать геологомпочвоведом и заниматься брекчиями Макапансгата, и он поставил под сомнение интерпретации Дарта, который в каждом обломке кости из этой пещеры видел орудие или оружие. Кроме того, хотя в животном царстве убийства и каннибализм спорадически происходят повсеместно (обычно такие случаи бывают реакцией на перенаселение или стресс), сама идея, что убийство и сделало человека человеком, была бессмыслицей с точки зрения эволюции.
В течение десяти лет Брейн размышлял над теорией Дарта, а став директором музея, он решил вплотную заняться этим вопросом.
В Стеркфонтейнской долине есть три известняково-доломитовые пещеры, где найдены ископаемые гоминиды[120]: Стеркфонтейн, Сварткранс и Кромдраай. Убедившись в том, что условия там были в общих чертах те же, что в Макапансгате, он приступил к работе.