на новые виды. Из этого следует, что, когда в рядах гоминидов наблюдались-таки важные структурные изменения, для них имелась веская причина – мощное давление извне. Кроме того, у наших предков имелась, возможно, куда более стойкая, несгибаемая инстинктивная и моральная выдержка, чем мы могли предполагать.
С тех пор как окончилась эпоха миоцена, в действительности произошло лишь два таких крупных «скачка», и разделял их промежуток приблизительно в четыре миллиона лет. Первый был связан с появлением австралопитека, второй – с появлением человека.
1. Изменение строения таза и ступни: вместо форм, присущих лесным обезьянам, передвигавшимся с помощью рук, появляются формы, характерные для существа, шагающего ногами по равнине; из четвероногого получается двуногое; руки, раньше служившие средством перемещения, высвобождаются для других занятий.
2. Быстрое увеличение мозга.
Оба «скачка», как выяснилось, совпали по времени с внезапными сдвигами в климате, который сделался более холодным и более засушливым.
Около десяти миллионов лет назад наш гипотетический предок, обезьяна эпохи миоцена, обитал в дождевых лесах с исполинскими деревьями, которыми в ту пору была покрыта почти вся Африка.
Подобно шимпанзе и горилле, он, вероятно, ночевал каждый раз на новом месте, но при этом ограничивал свои блуждания хорошо знакомой территорией площадью в несколько квадратных километров, где ему ничто не угрожало, где всегда можно было найти вдоволь пищи, где дождь стекал ручейками по стволам деревьев, а на листья падал солнечный свет; наконец, где лесное ложе служило безопасным укрытием от всяких ужасов.
(В окрестностях озера Тернефин в Чаде я видел ископаемый череп гиениды эпохи миоцена: это была зверюга величиной с быка, с челюстями, способными отгрызть ногу слону.)
Однако на закате миоцена деревья начали уменьшаться в размерах. По еще не выясненным причинам Средиземное море вобрало в себя около 6 % всей соли Мирового океана. Моря вокруг Антарктиды из-за снижения солености начали покрываться льдами. Ледниковый покров удвоился. Уровень моря понизился, и Средиземное море, отрезанное от океана мостом суши на месте Гибралтара, превратилось в одну обширную испаряющуюся соляную яму.
В Африке дождевые леса сошли на нет, сохранившись лишь на небольших участках (где в настоящее время обитают древесные обезьяны), а между тем в восточной части континента растительность превратилась в «саванную мозаику»: на открытой равнине росли деревья и трава, влажные сезоны чередовались с засушливыми, а изобилие – со скудостью. После половодья оставались грязевые озера с растрескавшимся дном. Это и была «родина» австралопитека.
Это животное передвигалось на задних лапах и, возможно, переносило грузы: прямохождение с характерным для него развитием дельтовидной мышцы, по-видимому, было обусловлено переноской тяжестей – например, детенышей и пищи – с одного места на другое. Однако широкие плечи, длинные руки и (в меньшей степени) цепкие пальцы ног наводят на мысль, что это существо, по крайней мере пребывая на «архаической» ступени развития, еще отчасти обитало или находило укрытие на деревьях.
В 1830-х годах Вильгельм фон Гумбольдт, отец современного языкознания, высказал догадку, что человек стал ходить на двух ногах из-за возникновения речи, чтобы «не бубнить в землю и не заглушать голоса».
Однако четыре миллиона лет прямохождения не оказали какого-либо воздействия на развитие речи.
Тем не менее «грацильные» и «массивные» австралопитеки, скорее всего, обладали способностью выделывать простые орудия – из кости и даже камня. Характер износа на этих орудиях, различимого под микроскопом, наводит на предположение, что их использовали отнюдь не для убийства или разделки туш, а для выкапывания луковиц и корней растений. Вероятно, австралопитек ловил молодую газель, если та оказывалась на его пути и ей не удавалось удрать. Может быть даже, он систематически охотился, как это делают шимпанзе. Но по-прежнему оставался более или менее вегетарианцем.
А вот первый человек уже был всеяден. Об этом говорит само строение его зубов. Судя по каменным орудиям, которые во множестве находят вокруг стоянок, он, вероятно, расчленял туши животных и поедал их мясо. Однако вполне возможно, что он был скорее падальщиком, чем охотником. Возникновение первого человека совпадает по времени со вторым климатическим переворотом.
Климатологи установили, что примерно 3,2–2,6 миллиона лет назад на земле произошло резкое падение температуры, известное теперь как Первое северное оледенение; тогда впервые образовался сплошной ледяной покров на Северном полюсе. В Африке это привело к катастрофе.
Вдоль всей Великой рифтовой долины погибли леса, уступив место открытой степи. Образовалась песчано-гравийная пустыня, местами поросшая травой и кустарником, а деревья жались поближе к рекам и ручьям.
Земля, поросшая колючками, стала тем самым местом, где начал расти мозг первого человека: Терновый Венец – не случайный образ.
– Человек возник в неблагоприятной атмосфере, – говорила Элизабет Врба. – Этой неблагоприятной атмосферой был засушливый климат.
– Вы хотите сказать, что человек зародился в пустыне?
– Да, – сказала она. – В пустыне. Или, по крайней мере, в полупустыне.
– Где источники пресной воды всегда были ненадежны?
– Да.
– Зато в большом количестве рыскали страшные звери?
– Хищнику все равно, где жить, лишь бы мяса было достаточно. Наверное, это была ужасная жизнь!
В анналах эволюции значатся нескончаемые «гонки вооружений» между хищником и его добычей, поскольку естественный отбор идет в пользу добычи, оснащенной лучшими средствами обороны, и в пользу хищника, оснащенного лучшими орудиями убийства.
Черепаха прячется в панцирь. Еж топорщится иглами. Мотылек сливается с корой дерева, кролик удирает в нору, слишком тесную для лисицы; но человек посреди безлесной равнины беззащитен. Ответом robustus’a стало наращивание мышц. Мы же нашли применение мозгам.
Бессмысленно, продолжала доктор Врба, изучать возникновение человека в вакууме, не рассматривая участи других видов в ту же историческую эпоху. Дело в том, что около двух с половиной миллионов лет назад, как раз тогда, когда человек совершил свой поразительный «скачок», происходило «грандиозное перетряхивание видов».
– С антилопами, – сказала она, – черт знает что творилось.
По всей Восточной Африке оседлые животные, питавшиеся побегами деревьев, уступили место более «мозговитым» мигрирующим видам. Основания для оседлого существования просто исчезли.
– Оседлые виды, – сказала Врба, – как и гены оседлости, весьма успешны – в течение определенного времени. Однако в конце концов они чреваты саморазрушением.
В засушливой местности год на год не приходится. Случайный грозовой ливень может привести к временному возникновению зеленого оазиса, а в нескольких километрах от него земля остается сухой и голой. А значит, чтобы выжить во время засухи, каждый вид должен прибегнуть к одной из двух уловок: либо приготовиться к худшему и «залечь на дно», либо открыться навстречу миру и двинуться в путь.
Семена некоторых пустынных растений могут «спать» десятилетиями. Некоторые пустынные грызуны выходят из своих нор только по ночам. Вельвичия – необыкновенное растение с ремневидными листьями, встречающееся в пустыне Намиб, – живет тысячи лет, питаясь одним только утренним туманом. Однако мигрирующим видам животных нужно переходить с места на место – или быть готовыми к переходу в любой момент.
В ходе нашей беседы Элизабет Врба сказала, что антилоп побуждают к миграции вспышки молнии.
– Как и бушменов в Калахари, – заметил я. – Они тоже «идут за молнией». Потому что там, где сверкнула молния, будет вода, зелень и дичь.
Когда мои ноги отдыхают, ум мой тоже погружается в бездействие.
Языковые способности Homo habilis, наверное, ограничивались набором хрюкающих, ухающих и свистящих звуков, впрочем нам никогда об этом не узнать. Мозг не сохраняется при процессах окаменения. Однако его очертания оставляют отпечатки на внутренних стенках черепной коробки. Можно сделать слепок с этих отпечатков, положить эти «внутренние слепки» («эндокасты») рядом и сравнить.
В своем педантично обустроенном кабинете профессор Ив Коппенс – один из самых светлых умов, работающих в области ископаемых остатков древнего человека, – выстроил в целую шеренгу ряд таких «эндокастов»; и в тот миг, когда он перешел от австралопитека к человеку, у меня появилось ощущение чего-то поразительного и нового.
Мозг не только увеличивается в размерах (почти в полтора раза), но и меняет форму. Теменные и височные зоны – те самые, что отвечают за сообразительность и способность к обучению, – трансформируются и заметно усложняются. Впервые появляется обонятельное поле Брока – участок, как известно, неотделимый от речевой деятельности. Мембраны утолщаются. Синапсы умножаются, как и вены и артерии, снабжающие мозг кровью.
Во рту тоже происходят важные перестройки – особенно в альвеолярной зоне, где язык касается нёба. А поскольку человек по определению «говорящее животное», трудно понять, для чего еще могли совершаться все эти перемены, если не для развития речи и языка.
Последующие стадии человеческой эволюции – от Ното erectus до Homo sapiens, – по мнению Коппенса, еще не означают развития нового вида из старых. Профессор считает, что они представляли собой скорее трансформацию исходного образца – Homo habilis.
Вот что он пишет в книге «Le Singe, l’Afrique et l’Homme» («Обезьяна, Африка и человек»):