«Исследуя в течение длительного времени Homo habilis, я пришел к выводу, что именно ему нужно адресовать вопросы: „Кто мы? Откуда мы произошли? Куда мы движемся?“ Его неожиданный триумф представляется столь блистательным, столь необычным и столь новым, что, стремясь определить истоки человеческой памяти и языка, я охотно указал бы этот вид и эту часть света».
– Я понимаю, это может показаться несколько притянутым за уши, – сказал я Элизабет Врба, – но если бы меня спросили: «Для чего существует большой мозг?» – я бы хотел ответить: «Чтобы, распевая песни, не заблудиться в пустыне».
Она немного удивилась. Потом, выдвинув ящик стола, вынула оттуда рисунок акварелью. Художник изобразил семью первых людей с детьми, бредущую гуськом по пустынному пейзажу.
Она улыбнулась и сказала:
– Я тоже думаю, что гоминиды мигрировали.
Так кто же был пещерным убийцей?
Леопарды предпочитают пожирать свою добычу в самых темных укрытиях. На раннем этапе своего исследования Брейн считал, что именно они устраивали кровавые трапезы. Отчасти это могло быть правдой.
Среди ископаемых, собранных в Красной комнате, Брейн показал мне дефектный свод черепа молодого самца Ното habilis. Ближе к лобной части черепа видны были следы опухоли мозга, значит это был «идиот в семье». У основания виднелись две аккуратные дырочки, примерно в дюйме одна от другой. Затем Брейн взял ископаемый череп леопарда, найденный в том же слое, и продемонстрировал, что два нижних клыка в точности помещаются в те два отверстия. Леопард тащит свою жертву, захватив череп челюстями, как кошка несет мышь.
Отверстия находились как раз в нужном месте.
Бхимтал, Кумаон, Индия
Однажды я отправился повидать садху-шиваита, жившего в отшельническом жилище на холме напротив. Этот праведный человек принял мое приношение – несколько рупий – и благоговейно завернул в край своих оранжевых одеяний. Сидел он, скрестив ноги, на леопардовой шкуре. Его борода спускалась до самых колен, и, пока он кипятил воду для чая, по бороде вверх-вниз сновали тараканы. Под его жилищем находилась пещера леопарда. В лунные ночи леопард приходил к нему в сад, и они с садху глядели друг другу в глаза.
Однако старожилы деревни помнили ужасные времена людоедов, когда никто не чувствовал себя в безопасности даже за запертыми дверями.
В Рудрапраяге, к северу отсюда, людоед сожрал больше ста двадцати пяти человек, пока его не пристрелил Джим Корбетт. Однажды зверь сорвал дверь с овчарни, прополз по телам сорока живых коз (или под ними), не тронув ни одной, и наконец схватил молодого пастуха, который спал в одиночестве в дальнем конце загона.
Трансваальский музей
Леопард становится людоедом обычно в результате случайности, например из-за отсутствия клыка. Но если уж зверю полюбился вкус человечины, он позабудет о всякой прочей пище.
Подсчитав процентное содержание ископаемых приматов, то есть остатков бабуинов и гоминидов, как в пласте robustus’a в Сварткрансе, так и в пласте africanus’a в Стеркфонтейне, Брейн, к своему удивлению, обнаружил, что кости приматов составляли 52,9 % от общего числа съеденных жертв в первом случае и 69,8 % – во втором. Остальными жертвами были антилопы и другие млекопитающие. Какие бы звери ни использовали пещеры в качестве склепов, они явно отдавали предпочтение человечине.
Брейн носился с мыслью о том, что здесь потрудились леопарды-людоеды, однако этой гипотезе противоречат несколько соображений.
1. Данные, собранные в африканских национальных парках, говорят о том, что в рационе нормального леопарда бабуины составляют не более 2 %.
2. В верхних пластах Сварткранса, то есть в ту эпоху, когда обитателями пещеры явно были именно леопарды, оставлено множество объедков их обычной добычи – газелей, тогда как доля бабуинов снижается до 3 %.
Возможно ли, что леопарды прошли через «ненормальную», людоедскую стадию, а потом вернулись к прежним привычкам?
Элизабет Врба занялась анализом костей полорогих жвачных животных из пещер и обнаружила, что среди них преобладают кости чересчур массивных животных – например, гигантского бубала (коровьей антилопы): леопард не справился бы с ним.
Возможных кандидатов трое – все трое вымерли и оставили свои окаменелые остатки в Стеркфонтейнской долине.
1. Длинноногие гиены-охотницы, Hyenictis и Euryboas.
2. Махеродонты, или саблезубые кошки.
3. Род Dinofelis – «ложные саблезубые».
Саблезубые кошки обладали огромными шейными мышцами и были могучими прыгунами, в верхних челюстях у них имелись серпообразные клыки с зазубренными остриями. Нисходящим ударом звери вонзали их в шею жертвы, смыкая челюсти. Особенно подходило такое орудие для нападения на крупных травоядных. Их плотоядные зубы перемалывали мясо гораздо лучше, чем зубы всех остальных хищников. Однако нижние челюсти у них были слабыми – настолько, что справиться со скелетом им не удавалось.
Когда-то Грифф Юйер предположил, что коренные зубы гиены, приспособленные для перемалывания костей, возникли как реакция на избыток недоеденных туш, остававшихся после трапез саблезубых.
Очевидно, что в пещерах Стеркфонтейнской долины обитали в течение очень длительного времени разные хищники.
Брейн догадался, что часть костей, особенно принадлежавших крупным антилопам, притаскивали саблезубые кошки и гиены, работавшие в тандеме. Вполне возможно, что некоторых гоминидов приносили гиены-охотницы.
Но давайте перейдем к третьему варианту.
Dinofelis был менее проворной кошкой, чем леопард или гепард, зато имел гораздо более могучее телосложение. У него были прямые кинжалообразные зубы, по форме представлявшие собой нечто среднее между зубами саблезубых кошек и, скажем, современного тигра; ими он умерщвлял жертву. Его нижняя челюсть могла захлопываться, а поскольку телосложение у него было несколько неуклюжее, охотился он, вероятно, из укрытия и, вполне вероятно, по ночам. Возможно, этот зверь был пятнистым. Возможно, полосатым. А может быть, как пантера, он был черным.
Его кости находили повсюду от Трансвааля до Эфиопии – в местах первоначального обитания человека.
Только что в Красной комнате я держал в руках ископаемый череп динофелиса – великолепный образец с патиной цвета коричневатой патоки. Соединил шарнирами нижнюю челюсть с верхней и, смыкая их, внимательно смотрел на клыки.
Этот череп принадлежит одному из трех целиком сохранившихся скелетов динофелисов – самца, самки и мальчика, – найденных окаменелыми вместе с восемью бабуинами (больше никаких животных рядом не было) в Боултс-Фарм, недалеко от Сварткранса, в 1947–1948 годах. X. Б. С. Кук, который нашел их, предположил, что это семейство динофелисов, охотясь на бабуинов, вдруг угодило в яму естественного происхождения, и там они все вместе погибли.
Странная гибель! Однако не страннее вопросов, до сих пор остающихся без ответов: «Почему в этих пещерах найдено так много бабуинов и гоминидов? Почему так мало антилоп и животных других видов?»
Брейн долго ломал голову над возможными разгадками и в заключительных абзацах своей книги «Охотники или дичь?», сохраняя осторожность, выдвинул две взаимодополняющие гипотезы.
Возможно, гоминидов никто не затаскивал в пещеру, возможно, они жили там бок о бок со своим истребителем. На горе Сусва – спящем вулкане в Кении – есть длинные лавовые тоннели; в глубине этих тоннелей живут леопарды, а по ночам у входа укрываются стаи бабуинов. Таким образом, у леопардов имеется живая «кладовка» на пороге собственного жилища.
В Трансваале зимние ночи холодные – настолько холодные, что численность бабуинов в Высоком Вельде ограничена числом пещер или укрытий, в которых те могут прятаться ночью. В эпоху Первого северного оледенения насчитывалось, наверное, около сотни морозных ночей в году. А теперь попробуем представить себе живущего в таком холоде robustus’a: эти мигранты уходили летом высоко в горы, а зимой спускались в долины, не зная огня, не имея иной защиты, не понимая, чем можно согреться, кроме собственных, сбившихся в кучку тел. Не обладая ночным зрением, они были вынуждены делить кров с огнеглазой кошкой, которая то и дело подкрадывалась к их стае, чтобы выхватить очередную жертву.
Вторая гипотеза выдвигает идею, от которой голова может пойти кругом.
А что, если, спрашивает Брейн, динофелис был хищником, который специализировался на приматах?
«Комбинация мощных челюстей, – пишет он, – и удачного расположения зубов, вероятно, позволяла динофелису поедать все части скелета примата, кроме черепа. Гипотеза о том, что динофелис убивал исключительно приматов, достаточно убедительна».
Тут возникает соблазн спросить: а может быть, динофелис и был нашим зверем? Зверем, стоявшим особняком ото всех прочих воплощений ада? Архи-Врагом, который хитро и незаметно выслеживал нас, куда бы мы ни шли? Но которого в конце концов нам удалось одолеть?
Кольридж однажды написал: «Князь Тьмы – учтивый господин». Что кажется таким притягательным в гипотезе о хищнике-специалисте, так это сама мысль о близком знакомстве со Зверем. Ибо, если изначально Зверь был только один, разве мы не хотели бы очаровать его, как он очаровывал нас? Разве мы не хотели бы околдовать его, как ангелы околдовали львов во рву с Даниилом?
Змеи, скорпионы и другие опасные твари, обитавшие в саванне, те, что, вразрез с зоологической истиной, обрели второе славное существование в аду, описанном у различных мистиков, никогда не угрожали нашему существованию как таковому; они никогда не могли бы положить конец нашему миру. А убийца-людоед мог: и потому, сколь ни скудны сведения о нем, мы должны принимать его всерьез.