– Это просто смешно, – заявила она.
Он по-прежнему молчал.
– Я не собираюсь делать других предложений, – сказала она. – Ты сам должен назначить цену.
Ни слова.
– Ну, давай выкладывай. Сколько?
Уинстон выбросил вниз ту руку, что была ниже, сделал ладошкой треугольную щель и прокричал через нее:
– ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ!
Миссис Хаустон чуть не упала со стула:
– Шесть тысяч долларов! Что за шутки?
– А почему тогда, вашу мать, на своей паршивой выставке в Аделаиде вы продаете одну мою картину за семь тысяч? А?
Если всерьез задуматься о настоящих чудовищах, угрожавших первому человеку, то нелепо даже предполагать, будто племенная вражда или войны были частью изначального устройства общества. Нет – только классические формы сотрудничества.
Ибн Хальдун пишет, что, наделив животных естественными средствами защиты, Бог даровал человеку способность думать. Сила мысли позволила ему изготовлять разные виды оружия – копья вместо рогов, мечи вместо когтей, щиты вместо толстой шкуры – и собираться в общины для их производства.
Поскольку поодиночке люди были бессильны против дикого зверя – особенно хищного зверя, – то защитить себя можно было, только держа оборону сообща. Однако в условиях цивилизации обладание оружием, придуманным для защиты от хищников, привело к войнам «всех против всех».
Какое же оружие помогало отогнать такого монстра, как динофелис?
Конечно же, огонь. Я почти уверен, что когда-нибудь исследователи найдут свидетельства тому, что Homo habilis действительно использовал огонь.
А как же обычное оружие или каменные топоры? Бесполезно! Дубинка? Еще хуже! Лишь копье или дротик, вроде тех, что святой Георгий вонзает в глотку дракона, мог бы принести желанный результат: дротик, брошенный молодым человеком в расцвете физических сил с безошибочной точностью.
Демокрит (фрагмент 154) говорил, что негоже людям похваляться своим превосходством над животными, потому что во многих очень важных вещах именно они были нашими учителями: у паука мы научились ткать и штопать, у ласточки – зодчеству, у лебедя и соловья – пению.
Список этот можно продолжать до бесконечности: летучей мыши мы обязаны радаром, дельфину – сонаром, а рога, как отметил Ибн Хальдун, навели нас на мысль о дротиках.
Сесрием, пустыня Намиб
Стаи страусов, стада зебр и сернобыков (африканских ориксов) движутся в первых лучах солнца по оранжевым дюнам. Дно долины представляет собой море серых камешков.
Смотритель парка говорил, что прямые рога сернобыка – идеальное оружие против леопарда, однако на деле они наглядно демонстрируют издержки чрезмерной специализации: иногда два самца, вступая в битву из-за самки, пропарывают друг друга насмерть.
Когда мы вышли из машины, за кустом неподалеку стоял сернобык. Служитель остерег нас: известны случаи, когда сернобыки насмерть протыкали человека.
Согласно одному библейскому преданию, знаком, которым Бог отметил Каина, были рога: чтобы защищаться от зверей пустыни, жаждавших отомстить за убийство своего повелителя Авеля.
Необычный образ из «Моралий» папы Григория Великого: тело Христово как наживка для Зверя.
Третьим изобретением, которое остается невидимым для археологов, была, пожалуй, перевязь – из ткани или кожи, – в которой мать переносила грудного ребенка: это приспособление оставляло руки свободными для сбора корней или ягод.
Таким образом, эта перевязь стала первым в мире средством транспорта.
Вот что пишет Лорна Маршалл о бушменах-кунг: «Они переносят детей и пожитки в кожаных накидках. Голые младенцы едут у левого бока матери, их поддерживают перевязи из мягкой кожи дукеров».
У охотничьих народов нет молока от одомашненных животных; а именно молоко, как замечает миссис Маршалл, делает ножки ребенка крепкими. Поэтому их женщины не могут отлучать детей от груди, пока тем не исполнится три-четыре года или даже больше. Иногда матери или отцу приходится нести ребенка, пока тот не сможет совершить дневной переход самостоятельно: иногда это расстояния в девяносто или даже сто пятьдесят километров, с двумя-тремя остановками для сна на пути.
Таким образом, супружеская пара – это устройство для переноски и защиты дитяти.
Покойный К. У. Пек записал миф из западного Нового Южного Уэльса о происхождении оружия. Мне кажется, его смысл имеет универсальную ценность.
Давным-давно, когда у человека еще не было оружия и он был беззащитен против диких зверей, множество людей стояли лагерем у стечения рек Лахлан и Маррамбиджи. Был очень жаркий день. Даль искажали миражи, и все отдыхали в тени. Внезапно на лагерь напала тьма гигантских кенгуру и принялась мощными лапами крушить спящих. В панике люди бросились в бегство, но уцелели немногие.
Среди уцелевших был один вождь, и он созвал людей на сходку, чтобы всем вместе придумать, как обороняться от зверей. На этой сходке люди изобрели копья, щиты, дубинки и бумеранги. А поскольку многие молодые матери в спешке побросали своих младенцев, то люди изобрели и хитроумную колыбель из коры.
Дальше в этой истории говорится о том, как самый умный из людей, вымазавшись до неузнаваемости жиром и грязью, подкрался к кенгуру и прогнал их огнем.
В доисторической Австралии действительно водились гигантские кенгуру – и впрямь чрезвычайно опасные, если загнать их в угол, однако они не были хищниками и не нападали на человека.
Что касается молодых героев, то они могли становиться «пригодными», только пройдя самые суровые испытания с равными себе: в борьбе, в схватках, в мастерстве владения разным оружием. Юность – драчливый период. Потом все враждебные чувства выплескиваются – или должны выплескиваться – вовне, на главного Врага.
«Вечные воители» – это те, кто так и не сумел повзрослеть.
Нигер
Начальником лагеря была француженка мадам Мари, с волосами цвета золотой рыбки. Она недолюбливала других белых людей. Разведясь с мужем из-за своих любовных связей с черными мужчинами, она лишилась виллы, «мерседеса», бассейна еп forme de rognon[125], зато бриллианты забрала с собой.
В третий вечер она организовала soirée musicale[126], набрав на афишах одинаковым шрифтом имена исполнителей: Апои et ses Sorciers Noirs[127] и свое собственное – Marie et son Go. Когда представление окончилось, она взяла одного из колдунов к себе в постель, а в половине третьего ночи у нее случился сердечный приступ. Колдун выбежал из ее спальни, лопоча: «Я не прикасался к мадам».
На следующий день она отвергла все попытки докторов отправить ее в больницу и лежала на кровати совсем ненакрашенная, глядела в окно на поросшую колючками пустыню и вздыхала: «La lumière… Oh! La belle lumière…»[128]
Около одиннадцати часов прибыли двое юношей-бороро. На них были легкомысленные короткие женские юбочки и соломенные шляпки.
Бороро – племя кочевников, которое скитается по всей пустыне Сахель, презирает любую материальную собственность и вкладывает всю энергию, все чувства в разведение красивого лиророгого скота, а также культивирует телесную красоту.
Юноши – у одного были бицепсы штангиста, второй был строен и прекрасен – пришли спросить у Мари, нет ли у нее какой-нибудь лишней косметики.
– Mais sûrement…[129]
Она позвала нас в спальню.
Дотянувшись до своей сумочки, Мари высыпала ее содержимое на постельное покрывало и принялась перебирать его, время от времени приговаривая: «Non, pas çа!»[130] Ребята взяли по одному из оттенков губной помады, лака для ногтей, теней для век и карандашей для бровей. Завернули свою добычу в головной платок. Еще она отдала им несколько старых номеров журнала «Elle». Потом они прошлепали сандалиями по террасе и со смехом убежали.
– Это для их обряда, – объяснила мне Мари. – Сегодня ночью они оба станут мужчинами. Вы должны на это посмотреть! Un vrai spectacle[131].
– Обязательно посмотрю, – ответил я.
– За час до заката, – сообщила она. – Перед дворцом эмира.
С крыши дворца эмира мне открывался отличный вид на двор, где играли трое музыкантов – трубач, барабанщик и человек, дергавший за струны трехструнного инструмента с тыквой-горлянкой в качестве резонатора.
Человек, сидевший рядом со мной, ancien combattant[132], хорошо говорил по-французски.
Вышел «мастер обрядов» и велел двум молодым помощникам обозначить на земле круг, насыпав белого порошка, чтобы получилось подобие цирковой арены. Когда это было сделано, молодые люди встали на страже «сцены» и начали отгонять всех, кто пытался проникнуть за эту границу, пуками пальмовых волокон.
Среди зрителей было много женщин-бороро среднего возраста с дочерьми. На дочерях было нечто вроде белых вуалей. На матерях – одежда цвета индиго, в ушах болтались большие медные кольца. Они смотрели на предполагаемых зятьев с видом бывалых посетительниц рынка чистокровных животных.
Во внутреннем дворе стояли ребята, которые в течение последних четырех лет должны были щеголять в женских нарядах. Мы услышали многоголосый крик – и вот под рокот барабанов вышли двое юношей, вымазанные гримом из косметички Мари.
У крепыша вокруг губ был нарисован розовый лук Купидона; ногти у него были алыми, веки – зелеными. На пышном платье без бретелек лавандовые полоски были нашиты на розовую нижнюю юбку. Впечатление портили ядовито-зеленые носки и кроссовки.