И тут мне нужно совершить «прыжок в веру» – в такую область, куда я никого за собой не зову.
Мне видится, как Тропы Песен простираются через века и континенты; и где бы ни ступала нога человека, он повсюду оставлял за собой песенный след (отголоски тех песен мы иногда улавливаем). И следы эти, проходя сквозь время и пространство, ведут в африканскую саванну, где первый человек, раскрыв рот, чтобы защититься от всех обступавших его ужасов, прокричал первую строфу Мировой Песни: «Я ЕСМЬ!»
37
Я услышал шум приземляющегося самолета. Выбежал к взлетно-посадочной полосе и увидел, как с «эски» в руках выходит Аркадий. За ним показалась золотистая копна волос Мэриан. Выглядела она безумно счастливой. На ней было очередное цветастое хлопчатобумажное платье – такое же затрепанное, как и остальные.
– Эй! – прокричал я. – Как прекрасно!
– Привет, дружище! – Аркадий улыбнулся.
Он бросил свою «эски» на землю и заключил нас обоих в медвежьи русские объятия.
– Познакомься с моей мем-саиб[139], – сказал он.
– С кем-кем?
– С моей мем-саиб.
– Вы что, поженились?
– Да.
– Когда?
– Три дня назад, – ответила Мэриан. – И мы соскучились, соскучились по тебе!
– Вот так новости!
– Да уж, – усмехнулась она. – Все это вышло немножко неожиданно.
– Я думал, ты уже женат, – сурово заявил я Аркадию.
– Я и был женат, – подтвердил тот. – Но в тот самый день, когда отсюда улетел, я зашел к себе переодеться. И вижу – на коврике у двери лежит какой-то пухлый конверт. С виду такой гнетуще-официальный. «Лучше не трогать!» – сказал я себе. А потом подумал – вдруг наконец мой разводный процесс с места сдвинулся. Так и оказалось!
Я принял душ, – продолжал Аркадий. – Переоделся. Сделал себе коктейль, начал проникаться ощущением, что теперь я свободный человек. В окно влетела муха, и я смотрел на эту чертову муху и думал: «Теперь, раз я свободен, нужно что-то сделать». Но никак не мог вспомнить, что же именно…
Мэриан показала язык.
– Честно, никак не мог вспомнить! – Он усмехнулся. – А потом я вскочил, пролил коктейль и проорал: «Вспомнил! Жениться на Мэриан!»
Мы втроем шли к трейлеру Рольфа. В магазин зашел за мешком с почтой пилот; когда он ушел, Рольф бросился за нами вдогонку.
– Рольф, – крикнул я, когда он подбежал ближе. – Эти двое поженились.
– Рано или поздно это должно было случиться, – отозвался он.
Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы расцеловать их обоих.
И только тут я заметил чисто выбритого аборигена средних лет, который прилетел вместе с Аркадием и все это время ходил за ним по пятам.
– А кто это с тобой? – поинтересовался я.
– Тихо, никому ни слова, – прошептал Аркадий. – Это представитель людей Амадеуса. У него в портфеле – чуринги Титуса. Похоже, мне удалось все уладить.
Когда мы добрались до трейлера, Рольф развел бурную деятельность, поставил в круг пять складных стульев и принялся варить кофе.
Человек из клана Амадеуса стоял и наблюдал за всем происходящим, но через пару минут откуда ни возьмись показался Хромоножка и с гостеприимными жестами сопроводил его в лагерь.
– А теперь, – сказал Рольф, разливая кофе, – рассказывайте о свадьбе!
– Ну вот, я получил свидетельство о разводе…
– И?..
– Отправился к этой прекрасной даме. И застал у нее на кухне двух недостойных ее воздыхателей. Вид у них был весьма жалкий, а когда они увидели меня, то поскучнели еще больше. Я отозвал ее в коридор и шепнул кое-что на ушко. Она согласилась так бурно, что чуть не сшибла меня с ног.
– Очень романтичная история, – отозвался Рольф. – Делает честь вам обоим!
– А потом прекрасная дама, – продолжал Аркадий, – вернулась на кухню и с блаженной улыбкой счастья проговорила: «А ну-ка, убирайтесь! Извините, но мы заняты. Убирайтесь!»
– И они убрались, – хихикнула Мэриан. – Да что тут рассказывать. Он поехал в Дарвин. Я прибрала в доме. Помыла пол. Он вернулся. Справили свадьбу, устроили пирушку. И вот мы здесь!
– Новости хорошие, – сообщил Аркадий. – Все будет хорошо… есть надежда… с делами Титуса. И с Хэнлоном… Закупорка доброкачественная. С железной дорогой тоже все хорошо. Они поглядели на бюджет и решили, что им эту хрень не построить. Работа остановилась. Я лишаюсь работы – но кому какое дело?
– А ты знаешь, кто все сглазил? – спросил я.
– Старик Алан, – сказал Аркадий.
– Может, он песнями своими колдовство навел?
– Как работа над книгой?
– Как всегда, сплошной кавардак, – ответил я.
– Не грусти, – сказала Мэриан. – У нас есть отличная рыба на ужин.
В «эски» лежал рогозуб весом в четыре фунта и всякие травы, с которыми его полагается жарить. Еще там поместились две бутылки белого вина с виноградника Уинн в Южной Австралии.
– Вот это да! – сказал я. – Большая редкость. Где ты такое раздобыл?
– Связи, – ответил Аркадий.
– А где Уэнди? – спросила Мэриан у Рольфа.
– С детворой в буше, – сказал тот.
Минут через пять появилась Уэнди: она сидела за рулем своего старенького «лендровера». Сзади набилась куча ухмыляющихся ребятишек, некоторые держали за хвосты варанов.
– Эти двое, – сказал Рольф, – поженились.
– Как здорово!
Уэнди выпрыгнула из автомобиля и бросилась в объятия Мэриан, а потом к ним присоединился Аркадий.
Вместе с Эстрельей нас было шестеро за ужином. Мы ели, смеялись, пили и рассказывали смешные истории. Эстрелья оказалась неиссякаемым источником абсурда. Ее любимым персонажем был католический епископ из Кимберли, который когда-то служил капитаном подводной лодки, а теперь воображал себя воздушным асом.
– Этот человек, – говорила она, – просто fenomeno… ипа maravilla[140]. Заводит свой aeroplano в самую гущу кучево-дождевых облаков и потом решает, откуда ему вылетать – снизу или сверху.
После кофе я отправился наводить порядок в трейлере для молодоженов. Аркадий начал запускать мотор «лендкрузера».
Он хотел отправиться к Титусу в восемь утра.
– Можно мне на этот раз тоже поехать? – спросил я.
Тот посмотрел на Мэриан и подмигнул ей.
– Конечно можно, – ответила она.
Мы наблюдали, как они уходят спать. Эти двое были созданы друг для друга. Они были безнадежно влюблены с самого первого дня знакомства, но постепенно каждый забился в свою скорлупу, намеренно и отчаянно отводил глаза, словно в счастье невозможно было поверить, пока неожиданно лед тоски и молчания не растаял.
Ночь стояла ясная и теплая. Мы с Уэнди вытащили из сарайчика ее кровать. Она показала мне, как фокусировать телескоп, и, прежде чем уснуть, я поблуждал вокруг Южного Креста.
38
В восемь мы двинулись в путь. Утро было ясным и свежим, но впереди нас ждал зной. Между Аркадием и Мэриан сидел, не выпуская из рук чемодана, человек из Амадеуса. Хромоножка, нарядившийся по особому случаю, сидел рядом со мной сзади.
Мы ехали в сторону моей неудачной охоты на кенгуру, но потом свернули налево, на проселочную дорогу, которая вела в Алис. Километров через пятнадцать местность изменилась: вместо кустарников, цветущих желтыми цветами, появились открытые луга с выгоревшими округлыми эвкалиптовыми деревьями – сине-зелеными, как маслины, у которых листья тоже становятся белыми на ветру. Слегка расфокусировав взгляд, можно было представить, что находишься внутри светлого провансальского пейзажа вангоговского «Вида Арля с пшеничного поля».
Мы пересекли ручей и, снова свернув налево, поехали по песчаной дороге. В зарослях деревьев стояла опрятная лачуга из гофрированного листа, а рядом с ней – «форд» Титуса. Какая-то женщина вскочила и убежала. Собаки, как обычно, подняли лай.
Титус – в шортах и шляпе с загнутыми полями – сидел на розовом поролоновом коврике перед котелком, в котором закипала вода. Его отец – красивый длинноногий старик, заросший двухсантиметровой седой щетиной, – лежал на голой земле и улыбался.
– Рано приехали, – серьезно сказал Титус. – Я вас раньше девяти не ждал.
Он поразил меня своим уродством: приплюснутый нос, жировики на лбу, мясистая отвисшая нижняя губа, глаза, утопающие в складках век.
Но что это было за лицо! Я никогда не видел другого такого подвижного и выразительного лица. Каждая его частичка постоянно находилась в состоянии оживления. Вот он – непреклонный абориген-законник, а уже через секунду – неподражаемый комик.
– Титус, – обратился к нему Аркадий. – Это Брюс, мой друг из Англии.
– Как там Тэтчер? – протяжным голосом осведомился тот.
– Все еще на посту, – сказал я.
– Не могу сказать, что я в восторге от этой женщины.
Аркадий подумал, что настало время представить человека из Амадеуса, но Титус поднял руку и сказал:
– Подожди!
Он отпер висячий замок на двери лачуги, оставил ее приоткрытой и достал еще одну эмалированную кружку – для нежданного гостя.
Чай заварился.
– С сахаром? – спросил он меня.
– Нет, спасибо.
– Ага. – Он подмигнул. – Я так и подумал.
Когда мы напились чая, он вскочил на ноги и сказал:
– Пора! За дело!
Он кивком позвал за собой Хромоножку и человека из Амадеуса. Потом обернулся к нам.
– А вы, ребята, – сказал он, – сделаете мне большое одолжение, если полчасика побудете здесь.
Сухие ветки затрещали у них под ногами – и они скрылись за деревьями.
Старик-отец, с блаженным видом лежавший на прежнем месте, мало-помалу задремал.
Чуринга – стоит повторить – это овальная дощечка, вырезанная из камня или древесины мульги. Это одновременно и музыкальная партитура, и мифологический путеводитель по странствиям Предка. Она же является телом самого Предка (pars pro toto)[141]. Это alter ego человека, его душа, обол для Харона, правоустанавливающий документ на землю, паспорт и «обратный билет».