Виталий стоял окаменевший: отец на пенсию? Не может быть, мама бы знала… Ночей не спит, когда он в воздухе!»
— Правда? — обрадовался он. — Вы меня не разыгрываете?
— Здравствуйте, я ваша бабушка, — усмехнулся Крылов. — Вон командир отряда — сам расспроси.
23 часа 41 мин.
Пилотская самолета № 75410
Уже час они летели на двух двигателях. Ныли от напряжения руки и ноги. Но командир чувствовал, видел: все, включая даже Димку Киселева («Вот бог наградил механиком! Зеленеет на высоте, как стюардесса-практикантка…»), пришли в норму и ведут себя так, как будто ничего не случилось.
«Конечно, когда движки загорелись — это тебе не тренажер, — рассуждал Селезнев. — Железных пилотов нет. А тем более когда за твоей спиной — люди! Но важно, что даже Димка не спасовал. Молодцы! Теперь только не давать им времени на всякие там мысли. Работать! Когда человек работает, все в норме».
И он без устали тормошил их: «Димка, какой расход керосина?… Невьяныч, дай-ка еще раз глянуть на «метео»… Сударь! Что у тебя там с обледенением? Не началось?…»
— Осипыч, — нажал он на кнопку переговорного устройства — обернуться не мог, взгляд сосредоточен на приборах. — Осипыч, тут ведь где-то у нефтяников есть зимние полосы — грузовые «антоны» сюда, к геологам, летают. Может, еще не растаяли полосы?
Штурман ответил тоже по переговорному устройству.
— А кто тебя там ждет? И ты ведь не буровые станки везешь, а людей.
— Это ты верно заметил, Осипыч. Так что же, неужели так и будем на двух пилить аж до самой Тюмени? Что у них совести нет, в ЦДС: не могут найти аэродромы поближе?
— А что с них толку, с ближних? — ответил, помолчав, штурман. — Угробиться можно и во Внукове — были бы подходящие условия. А на ближние сейчас эти условия как раз и есть.
— Тоже верно, Осипыч. Только вот держусь я за штурвал и чую, как у Никиты поджилки трясутся: не долетим ведь до Тюмени!
— Устал, командир, — признался Никита. — Однажды, мальчишкой еще, бегал я по крыше дома, дом у отца свой, высокий. Вот и сорвался. Загремел вниз. Успел только ухватиться за водосточный желоб. Завис, одним словом, между небом я землей. Надо орать во все горло, на весь мир орать, чтоб сняли! А я гляну вниз — язык деревенеет.
— А ты за борт не смотри, — посоветовал Селезнев. — Ничего там хорошего — облака до самой земли.
— Да я при чем? — сказал Никита. — Потянуло…
— Ну и что? Загремел?
— Все, думаю, конец. Язык уж отнялся, и руки отнимутся. Но тут вижу — бочка. На углах домов под желобами бочки для дождевой воды ставят. А я как раз на этом самом желобе и завис — метрах в трех от угла. Ну, думаю, шалишь, не все еще потеряно. Руками я еще шевелю. И давай: раз-раз пальцами, а желоб-то наклонный, к бочке! Шевелю я это пальцами — жжет невыносимо, режет железо, а все же чувствую, что к бочке то меня сносит!
— Глиссанул[21], значит…
— Вот-вот! Совершил мягкую посадку…
— В бочку?
— В бочку.
— А руки?
— А что руки? Видел когда-нибудь разутого «туполева»? Занесет его, беднягу, на концевую[22] — от резины одни клочья. Вот так и у меня с руками. Ничего! Зажило, даже шрамов не осталось.
— Вот за это — молодец! — сказал Селезнев. — За бочку…
— Командир, в дверь стучат, — сказал Витковский.
— В дверь? Неужто пассажиры? Этого нам только не хватало! Где там Кирьяниха? — Он двинул переключатель абонентского щитка на связь с проводником, дождался «Да!» и крикнул: — Мать! Кто к нам ломится?
Телефонную трубку взяла Таня.
— Это Людмила Николаевна к вам пошла — воду понесла.
— А-а… — сказал командир. — А как там в салонах, тихо?
— Как тихо? — не поняла Таня.
— Ну, не шумят?
— А затем им шуметь? — удивилась Таня. — Спят, отдыхают.
— Так… — Селезнев понял, что Татьяна об аварии не догадывается. — Ну и не буди, пусть спят.
И крикнул:
— Откройте Кирьянихе!
Пока штурман возился с задвижками, командир переключился на радиста и сказал:
— Невьяныч, ты что — третьего номера в дела не посвятил?
— А зачем? Нужно будет — скажет Людмила.
— Что ж, может, и верно.
Людмила в самом деле принесла им бутылку воды и стопку пластмассовых стаканчиков.
— Ох, ну и люди же вы! — сказала она, захлопывая за собой дверь. — Сидите как сурки, хоть бы слово сказали!
— О чем, мать! — откликнулся Селезнев, не оборачиваясь. — Мы тебя и без слов любим.
— Ты же обещал объяснить, что случилось!
— А чего объяснять? Летим и летим… Все нормально.
— Какой, мать, пожар? Приснился, что ли? Движки зафлюгировали — так это наше дело: хотим — летим на четырех, хотим — не двух.
— Знаешь, Селезнев! — разозлилась Людмила.
— Давай, иди, иди, не мешай. Как там читинский «заяц»? Не шумит?
— Притащился на кухню.
— Ты за ним присматривай, мать, это такой тип… Где он сидит?
— Сидел на первом «в», а теперь перешел во второй салон.
— На какое место?
— На шестом «д», кажется.
— У иллюминатора… Вот что, мать: ты его из кухни не отпускай. Там из этого иллюминатора винт третьего как на ладони. Увидит, что не крутится, может хай поднять. Держи этого «зайца», мать, на кухне.
— Как я его удержу?
— Да как хочешь. Хоть в любви ему, сукиному сыну, объяснись…
23 часа 50 мин.
Москва. Центральная диспетчерская Аэрофлота
Едва Козырев успел взять метеосведения по трассе и портам, как тут же получил новый приказ:
— Найдите в Москве самолет Ил-18 на предстартовой подготовке. Задержите вылет и подключите командира корабля ко мне.
Приказ был странный. Но приказы руководителя полетов, а тем более особой срочности, обсуждению не подлежат. Их надо выполнять безоговорочно и в предельно короткий срок.
Нужного самолета Александр Иванович не нашел — ни одного Ила на предстартовой подготовке. «Впрочем, — проговорился РП аэропорта Домодедово, — сейчас должен взлететь Ил-18».
— Задержите старт!
И тут же, переключившись на начальника смены:
— Есть только один, в Домодедове, стартует.
— Вернуть!
Начальник смены порта Домодедово в ответ на приказ вернуть самолет со старта вскипел (это был первый случай открытого неповиновения за весь вечер, как только Козырев перешел на пароль «самолет»):
— Вы отдаете себе отчет…
Козырев не стал спорить: увидев через стекло, что Павлов не занят (тоже первый случай с тех пор, как из Толмачева поступило сообщение об аварии на траверсе Колпашева), он канал связи с Домодедовом переключил на внутренний селектор и тотчас увидел, как Павлов выбросил руку к микрофону:
— Кто говорит?
…люди привязались ремнями, ждут взлета!
П а в л о в: ЦДС, первый! Старт отменить!
Н а ч а л ь н и к с м е н ы: Но люди…
П а в л о в: Вы нуждаетесь в повторении приказа?
Александр Иванович от селектора отключился — он опять вызывал РП аэропорта Домодедово.
— Вы можете меня подключить к связи с самолетом на старте?
— Попробуем, — сказал диспетчер не очень уверенно, но через пять-шесть секунд Александр Иванович услышал голос диспетчера по старту:
— Домодедово, стартовый! Вам командира экипажа?
И еще — через томительную паузу:
— 75610, командир…
Александр Иванович сделал переключение на селектор, и Павлов опять выбросил руку к микрофону.
П а в л о в: Я не могу вам приказать — могу только просить. Над Сибирью терпит бедствие Ил-18: два двигателя зафлюгированы и залиты противопожарной жидкостью. Вы должны ответить на вопрос: можно ли и при каких условиях произвести запуск залитого и остановленного двигателя. В воздухе вас будут консультировать главный конструктор двигателей и шеф-пилот самолета. Справитесь?
К о м а н д и р: Если надо…
П а в л о в: Надо.
К о м а н д и р: Но у меня пассажиры.
П а в л о в: Высадим.
К о м а н д и р: Возвращаться к аэровокзалу?
П а в л о в: Глушите! Мы подгоним к вам сейчас трапы и автобусы, подготовьте пока пассажиров к эвакуации из самолета. Десять минут хватит?
К о м а н д и р: Сомневаюсь…
П а в л о в: Тогда — восемь. Через десять минут вы должны взлететь.
К о м а н д и р: Но я занял взлетную полосу…
П а в л о в: Вот и хорошо. Сразу после отъезда автобусов получите старт на исполнение. — Переключившись на Козырева: — Позаботьтесь, чтобы самолет через десять минут ушел в воздух. Я пока подключу шеф-пилота и главного конструктора.
После разговора с Павловым начальник смены порта Домодедово принимал все распоряжения безоговорочно, однако, когда услышал, что пассажиров надо высаживать прямо на взлетной полосе, снова взбунтовался:
— Вы отдаете себе отчет…
— Отдаю, — отрезал Козырев. — Если через десять минут самолет не уйдет в воздух, я о вашем несоответствии должности доложу министру.
Самолет был готов через шестнадцать минут, но не по вине начальника смены — долго выходили из самолета недовольные пассажиры.
— 75610, пассажиров и бортпроводников высадил, к запуску двигателей готов.
Стартовый диспетчер ответил:
— Вас понял. Ждите указаний от ЦДС.
— Запускайте, — приказал Козырев и переключил командира корабля на Павлова.
После уточнения задачи Павлов спросил Козырева, какие аэродромы готовы к приему аварийного самолета. Александр Иванович стал перечислять порты, которые он «поднял на ноги».
— Отбой, — перебил его Павлов. — Самолет мы сможем принять только на открытом аэродроме: у них нет автомата захода на полосу. Готовьте Тюмень.
Это уже было выше его выдержки — столько трудов! Столько проклятий на его голову…
— Дайте отбой всем портам, кроме Тюмени, — приказал он помощнику, вставая из-за стола. — А я пойду покурить.
00 час. 16 мин.
3 апреля.
Салон самолета № 75410
Что же произошло? Очевидно, от скуки или бессонницы Инна стала смотреть на облака, потом перевела взгляд назад, на крыло самолета, а там винт крестом торчит. А тут еще самолет тряхнуло… Инна крикнула: «Падаем!»