Капитан II ранга Кавасэ, сидевший за столом напротив, побагровел и громко, тоном приказа, крикнул:
— Киёхара-сан, вы забываетесь! Немедленно возьмите свои слова обратно!
В комнате наступила тишина, все затаили дыхание. Киёхара, по привычке сощурившись, с трудом выдавил на лице улыбку и, нагнувшись, вытащил из-под стола капитана III ранга Томияма бутылку виски. Протянув руку, он поставил эту бутылку на стол перед капитаном Кавасэ.
— Если вы настоящий военный, то, прежде чем указывать мне, призовите к порядку своих коллег... Хорошо, я готов взять обратно свои слова, по думаю, что и всем вам не мешало бы многое пересмотреть в вашем собственном поведении.
Капитан Кавасэ заскрежетал зубами от ярости. Слова Киёхара вызвали у него злобу. Киёхара, не добавив больше ни слова, вышел из офицерской комнаты, прошел по темному коридору в «специальный отдел» и уселся за отведенный ему стол. В помещении «специального отдела» художник-карикатурист усердно рисовал никому не нужные карикатуры, юноша, приехавший из Америки, слушал радиопередачу из Мельбурна. Третий сотрудник стоял без дела, прислонившись к стене; лицо у него было мрачное, словно он оплакивал судьбу острова Атту.
Киёхара надел шляпу, взял портфель и, буркнув «до свидания!», вышел из комнаты. Снова пройдя по коридору, он спустился по ступенькам каменной лестницы, прошел через ворота, у которых стоял часовой, и очутился на улице. Ему было и досадно и грустно. В этой стране, поглощенной войной, не находилось для него места. «А все из-за моего дурацки-упорного характера...» — думал он. По широкому проспекту он дошел до дворцового рва и медленно зашагал в сторону Хибия.
На дверцах кабины лифта белело объявление: «Ввиду экономии электроэнергии лифт не работает». Многоэтажные здания делового квартала — сущее мучение для старика. Директору акционерного типографского общества «Тосин» было уже под шестьдесят, и вдобавок он страдал ожирением. Лысая голова и лицо вечно лоснились от пота, дышал он хрипло — мучила одышка. У директора было больное сердце. Цепляясь за перила, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, он кое-как взобрался на шестой этаж, некоторое время постоял у открытого окна, утирая катившийся градом пот, и наконец толкнул дверь в помещение редакции «Синхёрон».
К посетителю вышел главный редактор Окабэ, в рубашке, без пиджака, и проводил гостя в кабинет директора Асидзава. Юхэй как раз просматривал рукописи предстоящего июльского номера.
Сегодня прибыл из типографии готовый июньский номер, и в производственном отделе кипела работа — нужно было обернуть бумажной полоской несколько тысяч экземпляров журнала и разослать подписчикам. В этот день завершалась работа целого месяца, и вся редакция с облегчением переводила дух.
Всего несколько месяцев назад журналы пересылались в картонных папках. Но сейчас уже невозможно было заказать картон. Все промышленные предприятия целиком перешли на выполнение военных заказов, готовую продукцию забирало военное ведомство, жизнь гражданского населения была ущемлена до предела. Чтобы обернуть журналы в бумагу, требовалась уйма времени.
Обычно вся работа по упаковке заканчивалась к трем часам, а сейчас пробило уже пять, но работе еще не видно конца. Асидзава намеревался пригласить сегодня несколько руководящих сотрудников в ресторан «Санко-тэй», чтобы отмстить выход в свет очередного номера, и ждал уже целый час, пока коллеги освободятся. В это время в кабинет вошел главный редактор вместе с главой фирмы «Тосин».
Гость, почтительно поклонившись, протянул свою визитную карточку. Директор Асидзава ответил на приветствие не вставая. Он внимательно оглядел тучного старика, которого видел сегодня впервые.
До сих пор журнал «Синхёрон» печатался в одной из самых больших типографий Японии, принадлежавшей компании «Нихон инсацу», но из-за жестких лимитов на электроэнергию половина линотипов «Нихон инсацу» остановилась. Кроме того, квалифицированных рабочих-печатников почти всех забрали на фронт. В результате договорные сроки все время нарушались, выход журнала задерживался. А это в свою очередь сразу же сказывалось на коммерческой стороне дела. Война чинила бесконечные препятствия гражданскому производству во всех областях жизни. В конце концов редакция «Синхёрон» решила заключить новое соглашение с типографией «Тосин» в районе Сиба.
— О да, о да, рабочих рук у нас в типографии, слава богу, хватает, и по части электроэнергии мы тоже пока, можно сказать, не испытываем особого недостатка... Линотипов у нас два. На начало месяца мы уже имеем два заказа, но на середину месяца, если вас это устраивает, можем принять ваш заказ с гарантией, что сделаем в срок. Есть у нас человек двадцать старых, опытных мастеров, так что по качеству исполнения, думаю, никому не уступим.— Старик говорил, утирая пот и тяжело отдуваясь, так что жалко было смотреть. Грузный, могучего телосложения, он напоминал борца сумо*, одетого в европейский костюм.
Предварительная договоренность уже имелась: главный редактор и заведующий производственным отделом уже не раз встречались с директором фирмы «Тосин». Сегодня всё окончательно согласовали — типография «Тосин» с будущего месяца принимала заказ на печатание журнала «Синхёрон». По этому случаю глава фирмы и явился в редакцию засвидетельствовать свое почтение директору Асидзава.
Секретарша внесла чашечки с чаем, и началась непринужденная беседа.
— Много рабочих в типографии «Тосин»?
— Сейчас стало меньше, чем раньше... Двести человек.
— И давно существует ваше предприятие?
— О да, давно. Я начал дело вскоре после переезда в Токио, тому уж лет двадцать, пожалуй, будет. Типографию открыл года через два после великого землетрясения. Что поделать, вы сами помните, наверное, как выглядел Токио после землетрясения, вот я и решил, что обстановка подходящая, можно заняться каким-нибудь делом... Приехал в Токио, купил в районе Сиба маленький лесопильный заводик — хозяин там разорился — и для начала -торговал строительным материалом... Ведь Токио тогда как на грех выгорел, можно сказать, дотла, так что торговля строительным материалом шла на удивление бойко... Сам я родом из Нагаока — теплые источники, слыхали наверное? У меня там до сих пор осталось десятка два домов, я их сдаю в аренду... Ну а стройматериалами торговал еще покойник отец, так что дело это было мне знакомо с детства... Вот и здесь, в Токио, тоже в первое время с этого начал. Ну а потом прежней прибыли уже не стало, и принялся я прикидывать, чем бы заняться. Думал, думал и решил, что жизнь теперь пошла новая, культурная. А для культуры что требуется в первую очередь? Конечно книжки, газеты, а это значит — типографии... И вот нанял я десятка два-три рабочих и начал с ними типографское дело. Так до сих пор этим и занимаюсь... Теперь-то уж хотелось бы на покой, да сын у меня — он у меня один — служит в армии; вот уж четыре года, как уехал из дома. Говорят, младшим командирам служить приходится долго... Кто его знает, когда вернется. Ну а пока его нет, мне никак нельзя отойти от дела... вот оно как получается. У меня, видите ли, сердце пошаливает, врачи не велят переутомляться, да никак не могу усидеть без дела...
Хотя гость жаловался на больное сердце, но говорил без умолку, пыхтя и задыхаясь. Он производил впечатление неглупого человека, настоящего дельца, который, когда речь заходила о деле, готов был с каждым говорить, как с приятелем, то ли потому, что плохо разбирался в людях, то ли потому, что не опасался людей.
— Вот и война эта самая... Поскорей бы уж наши победили американцев, что ли, а то ведь если надолго затянется, так беда, да и только... Как по-вашему, господин директор, как оно обернется, с войной-то?
— Право, затрудняюсь, что и ответить...— Юхэй держался с незнакомыми людьми гораздо осторожнее, чем его гость.
— Да, да, и работать-то стало трудно... На каждом шагу тебе какая-нибудь помеха... А у господина директора есть сыновья?
— Да, младший сын у меня в армии.
— Так, так, так... Младший, значит, один?
— Был и старший, да заболел на военной службе и после увольнения вскоре умер. Не повезло ему.
— Ай-яй-яй, какое несчастье! Нынче кругом только и слышишь об умерших да убитых... Я тоже в молодости воевал под Циндао. Помню, был там у немцев командир... как бишь его звали... Вальдек, так, что ли? — так он там попал к нашим в плен... А нашего генерала звали Ка-мио. Не знаю, что с ним потом стало... Помню, тогда впервые в боях участвовали японские самолеты... определенно, это было там, под Циндао...
Дверь кабинета отворилась, и вошел Сэцуо Киёхара. Вид у пего был растерянно-ошеломленный, он даже забыл поздороваться. Всегда неизменно вежливый, беспрекословно ожидавший в приемной, если у Юхэя сидел посетитель, он сегодня как будто даже не заметил, что в кабинете находится гость, и, не снимая шляпы, тяжело опустился на диван. Воспользовавшись появлением Киёхара, гость прекратил болтовню и начал прощаться.
— Что с тобой, ты чем-то расстроен? — обратился Юхэй к Киёхара, когда посетитель вышел из кабинета. Открыв ящик, он спрятал туда визитную карточку гостя, оставшуюся на столе. Это была большая карточка из толстой бумаги, на которой замысловатым шрифтом было написано: «Акционерное типографское общество «Тосин». Директор Хикотаро Хиросэ».
Вместо ответа Киёхара только неопределенно улыбнулся.
— Ты пришел вовремя. Сейчас мы все едем в «Санко-тэй». Поедем с нами.
Киёхара что-то сердито буркнул вместо ответа.
— Ты что, отказываешься выпить с нами чашечку сакэ?
— Нет, отчего же, я не против,— уныло пробормотал Киёхара.
Еще со времени жизни в Америке он почти не брал в рот спиртного, но сегодня решил, что с горя выпьет. Настроение у него было подавленное.
Вскоре упаковка журналов закончилась, и Юхэй вместе с тремя руководящими работниками редакции уселся в машину. Киёхара тоже поехал с ними. Было уже совсем темно, но на улицах почти не было освещения,— кое-где тусклым светом мерцали фонари затемнения. Исчезли яркие синие и красные огни реклам; война лишила улицы Токио былого оживления и блеска.