С шестнадцати лет Дзюдзиро рос под надзором мачехи, у которой был единственный ребенок — девочка.
В характере Дзюдзиро с детства было что-то грубое, необузданное. Он так и не сумел привязаться к женщине, заменившей ему мать, как дикое животное до самой смерти не может привыкнуть к человеку. Подобно тому как зверь в клетке угрюмо пожирает корм, который ему ежедневно приносят, так и Дзюдзиро, в течение восьми лет пользовавшийся уходом и заботами мачехи, относился к ней враждебно, и ничто не могло смягчить или переломить эту враждебность. Быстрый и острый взгляд, который показался Иоко Кодама «проникающим в сердце», выработался у него за долгие годы непрерывной глухой вражды с мачехой.
Затаенная распря, не прекращавшаяся в семье, рано приучила Дзюдзиро рассчитывать только на себя самого и способствовала формированию сильной, жестокой натуры. Чтобы вместить такую суровую душу, нужно было крепкое, мускулистое тело. Шли годы, и Дзюдзиро становился ловким, хитрым и практичным молодым человеком.
Он поступил в частный университет, но посещал лекции очень редко. Зато часто бывал на улице Кабуто, где весьма ловко покупал и перепродавал акции,— деньгами для этих операций его снабдил отец. Таким путем Дзюдзиро сумел заработать на плату за обучение и на карманные расходы, так что закончил образование почти целиком на собственные средства. Коммерческие способности он унаследовал от отца.
Рано почувствовав уверенность в себе, Дзюдзиро постепенно превратился в красивого молодого мужчину с открытым привлекательным лицом и широкой натурой. Ему нравилась карьера дельца. Он обладал энергией и деловитостью—качествами, необходимыми для того, 284
чтобы стать бизнесменом,—в сочетании с известной широтой натуры, позволявшей не дрожать над деньгами. Характер.у него был сугубо практический и при этом весьма последовательный, цельный. К литературе, к искусству, к музыке Дзюдзиро не питал , ни малейшего интереса. Он как будто не замечал в окружающей жизни того, что называется-красотой. Он не понимал людей, способных увлекаться поэзией или проливать слезы в театре. Ни разу в жизни не случалось ему замедлить шаг на прогулке, чтобы полюбоваться цветами или деревьями,— настолько чуждо было,ему чувство изящного. Только однажды, когда Дзюдзиро было семнадцать лет, отец взял его с собой в театр «Сэндай-хаги», и там, при виде Масаока, горюющего над трупом Тимацу, он плакал так громко, что на него оглядывались. Это была его единственная слабость — он тосковал по материнской любви.
После окончания университета Дзюдзиро отслужил срочную двухгодичную службу в армии, а после демобилизации женился — невесту ему выбрал отец. Было ему тогда двадцать семь лет. Вскоре начались события в Китае, и в августе 1937 года Дзюдзиро вновь мобилизовали. Он вернулся в свой полк Сидзуока, попал в часть под командованием Тауэ, воевал под Шанхаем, в Сучжоухэ, некоторое время стоял на отдыхе в Нанкине, участвовал в сражениях под Сюйчжоу. Потом его опять временно демобилизовали, и он приехал в Токио, но полгода спустя его призвали — в третий раз, и он снова возвратился в полк Сидзуока. Вот тогда-то Тайскэ Асидзава и оказался в числе его подчиненных.
Долгая армейская жизнь сделала Хиросэ, от природы грубого и жестокого, еще более жестоким и грубым. Свирепые расправы с подчиненными он воспринимал как забаву. Подобно тому как спорт является развлечением, одновременно закаляющим тело, так и издевательства над подчиненными были для Хиросэ своеобразной тренировкой, закаляющей душу. Когда Тайскэ заболел и попал в госпиталь, Хиросэ ограничился презрительным смехом: «А еще называется социалист! Да он просто-напросто сопляк...» Хиросэ ощутил даже некоторую гордость от сознания, что боролся с социализмом и так успешно его одолел.
Однако дикий нрав вовсе не обязательно сочетается только с понятием о чем-то безобразном и отвратительном. И звери, и птицы, и все вообще дикие существа, живущие на воле, часто обладают красивой внешностью и мелодичными голосами. Они гораздо смышленее, проворнее и жизнерадостнее, чем те, которые содержатся в клетках. Именно таким человеком был Хиросэ. В мирной обстановке, в обществе, где царят мир и гармония, он, возможно, остался бы самой заурядной, ничем не примечательной личностью. Мирное общество ценит людей высокого интеллекта, обладающих обширными знаниями, оно отвергает грубые нравы. Но в эпоху, когда война продолжается долгие годы подряд, люди, подобные Хиросэ, от природы наделенные жизнеспособностью и волей к борьбе, постепенно поднимаются на поверхность. Служба в армии—в этой наиболее порочной, наиболее нелепой организации современного общества— была для Тайскэ Асидзава сущим адом, а для Хиросэ — привольной и легкой.
И все-таки Хиросэ тоже был всего лишь соломинкой, подхваченной бурным водоворотом событий. На протяжении минувших семи-восьми лет он- только и делал что плыл по воле этого неудержимого течения, и волны жизни швыряли его из стороны в сторону. Между тем на его изнывавшую в одиночестве жену пало обвинение в измене. Многие готовы были смотреть на это сквозь пальцы — ведь муж ее уже много лет находился на фронте, вдали от родины. Но мачеха Хиросэ не простила невестке: жена солдата, считала она, должна соблюдать верность ушедшему на войну мужу. Мачеха поступила очень жестоко — она написала Дзюдзиро об измене жены.
Дзюдзиро был женат на землячке» его жена была дочь владельца гостиницы в городе Нагаока. На теплых водах существует множество подобных гостиниц. Возможно, что выросшая в обстановке распущенных нравов, столь обычных в курортных местечках, она и впрямь не отличалась строгостью поведения. Какие-то намеки, какие-то слухи об этом ходили еще тогда, когда отец Хиросэ только собирался женить сына на этой девушке.
Получив «предостережение» мачехи, Хиросэ немедленно написал с фронта отцу, чтобы тот отправил его 286
жену обратно к родителям. На этом между супругами все было кончено. Даже сейчас, когда Хиросэ, раненый, вернулся в Японию, он не написал жене ни строчки и по-прежнему не желал ее видеть. Развод еще не был оформлен. Хиросэ не торопился с разводом — в этом, возможно, заключалась его месть.
Случайное знакомство с Иоко Кодама показалось ему спасительным выходом, и он потянулся к ней всем своим существом: встреча с Иоко сулила избавление от одиночества.
Дзюдзиро Хиросэ привык считать женщин существами, которых можно купить за' деньги или добиться силой. По его представлениям, женщину завоевывают не нежностью, а грубой страстью.
Чувство долга по отношению к женщине было ему незнакомо, ни одна любовница никогда не связывала его, он всегда чувствовал себя свободным. Для Хиросэ женщина была только самкой.
Измена жены во время его пребывания на фронте была для него большой неожиданностью. Впервые существо, именуемое женщиной, нанесло болезненный удар его сердцу. Жене он все-таки до некоторой степени доверял. Когда его доверие оказалось обманутым, он наглядно убедился, что женщину не всегда можно приобрести за деньги или взять силой. Он не мог отделаться от ощущения, что этой изменой жена отомстила ему за многих и многих обиженных им женщин. Впервые дрогнула его непоколебимая уверенность в себе.
Кроме того, он переживал то состояние одиночества и растерянности, которое испытывает каждый человек, расставшийся с армией после долгих лет службы. Отныне он навсегда утратил независимое, полновластное положение унтер-офицера. У него больше не было ни одного подчиненного. Не осталось ни одного человека, которому он мог бы отдавать приказания. Это было неудобно, стеснительно и непривычно. Вдобавок сейчас он был ранен, стал инвалидом. А когда рана заживет и он вернется домой, его встретит там только больной отец и ненавистная мачеха; кроме них, ни одна живая душа не ждет его возвращения.
Обстановка складывалась неблагоприятно. Не удивительно, что Хиросэ так обрадовался встрече с Иоко. Иоко снова носила свою девичью фамилию Кодама, и Хиросэ никак не предполагал, что перед ним жена Тайскэ.
Лишившись матери в раннем детстве, Дзюдзиро тосковал по женской ласке. Именно поэтому он быстро и просто сближался с женщинами и овладевал ими либо с помощью денег, либо с помощью грубой силы. Он окончательно утратил представление о настоящей любви. Ни разу в жизни Хиросэ не испытал истинной страсти. Он знал только страсть, нетерпеливую, упрямую, откровенную, которая обходится без взаимной нежности, связывающей сердца.
Будь Хиросэ здоров, возможно он и по отношению к Иоко вел бы себя точно так же. Но сейчас он был прикован к больничной койке. И в таких обстоятельствах он впервые узнал любовь. Впрочем, это чувство вряд ли могло именоваться настоящей любовью. В сближении с Иоко Хиросэ просто-напросто искал спасения от одиночества и тоски, и его чувство к ней было всего-навсего прихотью, своего рода капризом.
Когда сестра Огата вошла в палату с букетом астр и с книгой в руках, Хиросэ встретил ее без улыбки, серьезный, даже несколько мрачный.
— Взгляните, какие чудесные цветы! Каково,. Хиросэ-сан? Это вам подарок от той, которая свела вас с ума! Велено передать в знак благодарности за вчерашний пирог!
Читать модный французский роман у Хиросэ не было ни малейшей охоты. Он не питал никакого интереса к литературе. Бросив книгу на столик у изголовья, он молча смотрел на букет осенних астр. Оттого ли, что цветы эти живо передавали печальную прелесть осени, или оттого, что букет без слов говорил о смятенном сердце приславшей его женщины, но Хиросэ молча натянул на голову одеяло и лежал тихо, роняя слезы на подушку. Ему казалось, будто эти слезы очищают душу, смывая всю грязь его прошлой жизни. Любовь сделала его сентиментальным.
Под вечер Дзюдзиро решил написать Иоко письмо. Он поудобнее уселся на койке и достал вечное перо.
Но, положив перед собой лист бумаги, он никак не мог придумать, что и как следует написать. Ни разу в жизни ему не приходилось писать любовные послания. «Привет!» — начал он и остановился: дальнейшие фразы никак не хотели ложиться на бумагу. Письмо затрудняло его, и он отдавал себе отчет — почему. Никогда еще не случалось ему испытывать подлинную, искреннюю любовь к женщине.