– Ну… я не всегда был кампанологом. Скажем так… я в жизни разными вещами занимался.
– И в том числе?..
– В том числе поиском захоронений времён Второй мировой войны. Естественно, не в благотворительных целях.
– А, так вот что значило слово «копатель»! А я-то думаю – что за стандартную ставку ты мне собрался платить?! Я слышала про такое. «Чёрные археологи», да?
– Да, у нас их называют «чёрные археологи», в России прижилось название «чёрные следопыты». А вообще на юридическом языке работа копателей называется «разграблением объектов археологического наследия».
– И что, в тюрьму можно сесть?
– А как же! Статья двести девяносто восьмая, моя любовь, «уничтожение объектов культурного наследия или самовольное проведение поисковых работ на археологических памятниках», третья часть – от двух до пяти лет. Вот именно её-то мне и шили.
– Ух ты! Да ты – матёрый зэка!
– Ну, почти. Я два месяца просидел в ИВС, а потом отвертелся.
– А как, как отвертелся? – Она подалась всем корпусом вперёд, явно издеваясь надо мной.
– Каком кверху! – уверенно ответил я. – Если когда-нибудь будешь сидеть в ИВС в ожидании суда по этой статье, звони, я тебе помогу. А до того момента знать тебе это необязательно.
Она обиженно откинулась на спинку, секунду подумала и язвительно проговорила:
– Вижу, твой печальный опыт не отбил у тебя охоту продолжать?
– Ещё как отбил! Именно после этого я и стал кампанологом. Насовсем. Безо всяких «но». И работаю теперь только с нормальными, «белыми» заказчиками, над нормальными, «белыми» проектами.
– А это что? – Она кивнула на жетон.
Я вздохнул:
– Это страшное наследие буйной молодости. К несчастью, я остаюсь одним из немногих людей в стране, которые могут быть полезны в поиске подобных вещей. Вот Караим меня и нанял. На совершенно легальную, «белую» работу. Нам нужно найти вторую половину.
Она взяла в руки половину жетона, покрутила её, прочитала надпись и посмотрела на меня.
– А, собственно говоря, что это такое?
Я вкратце рассказал ей о солдатских жетонах, затем о Гансе Брейгеле и дивизии «Дас Райх».
– Слушай, – сказала она после некоторого размышления, – а каким образом связан этот жетон и смерть Русалки?
– Понятия не имею. Но если Караим говорит, что есть связь, вероятно, она есть. Иначе он не стал бы меня нанимать.
– Ну да, если Караим говорит, что связь есть – то она ТОЧНО есть.
– Ты знакома с Караимом?
– Смеёшься? Он совладелец издательства, в котором я работаю.
– Что, серьёзно? – удивился я.
– А чему ты удивляешься? Ему полгорода принадлежит.
– И хорошо ты его знаешь?
– Ну как… как совладельца издательства, в котором я работаю. Такой «большой босс»… ну как обычно сотрудники компаний знают своего «большого босса»? Понаслышке в основном. Я с ним не спала, если ты об этом спрашиваешь.
– Слушай, может, ты и дочь его тоже знала?
– Нет, Русалку я видела всего два раза в жизни, в ночных клубах. Я иногда захаживала потанцевать, у меня есть несколько знакомых… Рыжий вот – старая моя подружка. Ну и Русалку тоже видела… она и вправду танцевала как безумная. И Караим из своей засады за ней следил. Но нас с ней никто не знакомил, я с ней не разговаривала ни разу, не здоровалась…
– Ты фотографию её нашла, кстати?
– Ко-неч-но, босс. – Она достала из сумочки ежедневник и выудила из него чёрно-белую распечатку. С листа на меня уверенно смотрела серьёзная светловолосая девушка лет, наверное, двадцати. С другой стороны – по такой фотографии трудно было определить возраст. Да по женщинам вообще его трудно определить, даже если живьём их видишь.
– А вот такие истории, как нам Рыжий рассказал, ты когда-нибудь раньше слышала?
– Если честно, Рыжий здорово меня удивил этим рассказом. Я никогда ничего подобного не слышала. Ни от него, ни от кого другого. И ведь мы с ним общались постоянно, а и он мне никогда ни слова об этом не говорил.
– Ну да, – я вспомнил о своём «видении», о пятнах света и нитях, идущих ввысь, и подумал, что я бы тоже об этом никому не рассказывал. Даже самым лучшим своим друзьям.
– А что о них – в смысле, о Караиме и о дочери его – говорят-то вообще в городе?
– Ну что говорят… разное. Что вообще говорят о богатых людях со странностями? Что они пьют по ночам кровь христианских младенцев и так далее.
Я кивнул. Говорить действительно могли что угодно, я через такие штуки проходил, этот путь никуда не ведёт.
– Кровь христианских младенцев… – задумчиво проговорил я. – Я когда-то хотел делать вино, кагор «Кровь христианских младенцев».
– Серьёзно? А я хотела колбасу делать. Кровянку «Христианские младенцы». Но вовремя поняла, что это дурацкая шутка.
– Да, – кивнул я, – лучше выпускать минеральную воду «Братец Иванушка».
– Думаешь, будет пользоваться спросом?
– Не знаю, – я пожал плечами, – давай, пожалуй, спать ложиться, поезд рано приходит.
Посреди ночи мне вдруг невероятно захотелось пить. Я встал, нашарил на столике бутылку с чем-то жидким и жадно сделал несколько глотков. Затем услышал торопливые мелкие шажочки по крыше.
«Дети балуются», – подумал я и сделал ещё несколько глотков.
Поставил бутылку на стол.
И тут сообразил, что я еду в поезде.
«Какие, к чёрту, дети на крыше?» – Я обернулся и обнаружил, что сижу на краю огромной кровати посреди большой – метров сорок квадратных – комнаты.
«Это сон, – понял я, – это просто сон».
У изголовья моей кровати было окно, из которого комнату наполнял свет натурального серого цвета. В противоположной стене была открытая дверь, за которой начинался длинный коридор. Потолок терялся вверху в дымке – понять, как высоко он находится, было решительно невозможно.
Я встал и медленно прошёлся по комнате. Остановился в дверях. Коридор впереди шёл около полутора десятков метров и заканчивался открытой дверью ещё в одну комнату, из-за странностей серого освещения в ней ничего не было видно.
Я медленно прошёлся вперёд, только к середине коридора заметив, что я босой. Впрочем, каменный пол коридора был почему-то тёплым.
Я вошёл в другую комнату и увидел там огромный диван с высокой спинкой, повёрнутый от меня в сторону окна, из которого струился такой же серый свет. Над диваном возвышалась совершенно лысая женская голова. Когда я вошёл, голова медленно повернулась ко мне. Решительный профиль, чёрные, словно нарисованные брови и нос с горбинкой выдавали в сидящей на диване женщине уроженку Кавказа. Она посмотрела на меня несколько секунд, потом качнула головой, предлагая мне подойти.
– Мне неудобно сидеть с повёрнутой шеей, – сказала она, словно прочтя мои мысли.
Я медленно пошёл вперёд, обходя диван.
Где-то сверху опять раздались торопливые шажочки.
Я вышел в пространство между диваном и окном, прямо перед женщиной, и остановился в нерешительности. Потому что женщина кормила грудью двух здоровенных мужиков, лежавших рядом с ней на диване.
Посыпь меня сахарком
Мужики были одеты и лежали, аккуратно свернувшись калачиком справа и слева от женщины. Их лиц я не видел, но, присмотревшись, подумал, что не такие уж они и великовозрастные, как мне показалось сначала, – скорее, это были двое парней. Головы их ритмично шевелились – еле-еле, но, если смотреть на них не отрываясь, было понятно, что они не просто лежат, а сосут груди женщины.
– Чего ты? – спросила меня женщина. – Садись.
Я осмотрелся. Кроме дивана, занятого сразу тремя людьми, в комнате не было больше никакой мебели. Я аккуратно сел на пол, подложив ноги под себя.
– Я хотела тебе кое-что сказать, – сказала она, – не копай там. Ты ничего там не найдёшь.
– Совсем ничего? – спросил я.
– Совсем ничего, – ответила она.
– Почему же вы тогда просите меня не копать?
Она посмотрела мимо меня в окно и задумчиво проговорила:
– Значит, ты не хочешь меня слушать.
– Ну почему же? – спросил я. – Я просто хочу понять.
– Есть вещи, которых тебе не надо понимать, – сказала женщина и покачала головой. – Того, что ты ищешь, там нет. Ты найдёшь это совсем в другом месте. Тебе не надо там копать.
– Чего вы боитесь? – спросил я. – Почему мне нельзя копать? Что я найду там?
– Ты ничего там не найдёшь, – сказала мне женщина, – кроме, может быть, нескольких пуговиц.
Пока я пытался сообразить, при чём тут пуговицы, раздался громкий голос проводницы: «Подъезжаем!»
Комната с диваном, женщина и парни медленно растворились.
Я открыл глаза.
Мы подъезжали к дому.
– Душ прямо и направо, туалет прямо и направо, кухня прямо и направо. Вопросы есть?
– Есть. После того как прямо, потом куда?..
– Направо, – сказал я голосом мёртвого конкистадора, ожившего только для того, чтобы кого-нибудь убить. – Ты лучше не теряй времени, иди делай, что тебе нужно, потому что у меня для тебя ещё пара заданий на сегодня.
– Ладно. Тогда в душ я первая!
– Хорошо-хорошо. – Я пошёл к себе в спальню, бросил на пол сумку и включил компьютер. Проверил почту, болталки, личные сообщения. Ничего интересного.
Я снял трубку и набрал номер. Ответили почти сразу:
– Алё?
– Пап, привет, это я. Вы дома сегодня?
– А, привет, да, дома. В гости придёшь?
– На полчасика заскочу.
– А когда?
– Да прям сейчас. В течение часа, может.
– А, хорошо, ждём тебя тогда.
– Всё, давай. – Я сбросил звонок и набрал другой номер. Тут пришлось ждать ответа восемь гудков. В конце концов трубку сняли, и ещё через несколько секунд раздался сонный голос Чеги:
– Да?..
– Привет, это я, Клёст.
– Клёст? Ты знаешь, сколько времени? Блин, сегодня суббота…
– Я знаю, сколько времени, все нормальные люди встали давно. Просыпайся, давай, погода отличная, солнышко светит, удача улыбается смелым!
– Блин…
– Я, в общем, вернулся и смогу прийти. Во сколько вы собираетесь?