Большая часть кататонических симптомов пропала или заметно поубавилась уже через несколько дней. Проявлявшаяся в начале метаморфопсия тоже пошла на убыль. Я было начал подозревать, что они были вызваны воздействием внешних агентов – например, что больной пережил сильный удар током. Но мы провели целый ряд обследований, и эта версия не подтвердилась.
Больше двух месяцев ушло на то, чтобы больной окончательно успокоился и начал нормально отвечать на все вопросы. Мышление у него было вполне сохранено, однако отчётливо наблюдался парафренный бред, проявлявший удивительную устойчивость. Несмотря на то что уже длительное время за больным никто не приходил, он продолжал утверждать, что рано или поздно за ним придут.
– Кто придёт? – спросил я.
– Удивительно точный вопрос, молодой человек. Именно его я задавал больному несколько сотен раз, и получал в ответ только аффективную реакцию. Но через год пребывания в клинике больной сообщил, кто его преследователи. Он назвал их корректорами.
– Корректорами?
– Именно так. Корректоры конвоировали его откуда-то куда-то, потеряли его и обязательно вернутся за ним в будущем. Я процитирую вам, если вы не против… – Клочко открыл лежащую на столе папку и стал перелистывать исписанные мелким почерком страницы. – Так… где же это… а, вот! «В» здесь означает «врач», «П» – «пациент».
В.: А откуда и куда вас конвоировали?
П.: Нет слов.
В.: Нет слов в вашем словарном запасе? Вы же сумели в конце концов найти слово, чтобы сказать, кто именно вас конвоировал?
П.: Нет, слов нет. Их нет в вашем языке. Я не сумел найти слова. Я просто выбрал самое близкое из тех, что были.
В.: «Корректор» – это самое близкое слово из тех, что есть в нашем языке?
П.: Да.
В.: Ну тогда, может быть, вы найдёте слова для того, чтобы сказать, откуда и куда вас конвоировали? Подберите самое близкое слово?
П.: (После некоторой паузы.) Из одного мира в другой мир.
В.: Что вы подразумеваете под словом «мир»?
П.: Я ничего не подразумеваю.
В.: Вы же только что сказали «из одного мира в другой мир»?
П.: Я сказал это потому, что вы просили подобрать самое близкое слово из тех, что есть в языке. Я подобрал. Но я ничего не подразумеваю. Потому что это слово не совпадает с тем, что я имею в виду. Это просто самое близкое слово из тех, что есть в вашем языке.
В.: Почему вы всё время говорите «в вашем языке»? Это же и ваш язык тоже?
П.: Нет, это не мой язык.
В.: Но вы на нём разговариваете. И хорошо разговариваете! Вы говорите на этом языке так, как будто это ваш родной язык.
П.: Нет, это не мой родной язык.
В.: А какой язык ваш родной?
П.: Нет слов.
В.: Нет слов, чтобы сказать, какой язык – ваш родной?
П.: (Очень разборчиво, медленно, как будто объясняя что-то человеку с плохим слухом или глупому человеку.) В вашем языке для этого языка нет названия. Я не могу его назвать по этой причине.
В.: Хорошо, вернёмся к вопросу о том, откуда и куда вас конвоировали. Вы говорите «из одного мира в другой мир». Мы с вами сейчас тоже находимся в мире?
П.: (После некоторых раздумий.) Да. Хотя это слово не совпадает с тем, что я хочу сказать. Это просто самое близкое слово в вашем языке.
В.: Мы с вами сейчас находимся в мире, из которого вас конвоировали, или в мире, в который вас конвоировали?
П.: Нет. Мы не находимся.
В.: Что означает ваш ответ? Вы же согласились, что мы находимся в мире?
П.: (Качает головой.) Вы спросили, мы находимся тут или там. Мы ни тут, ни там. Вы спросили так, что я не могу ответить.
В.: Вы хотите сказать, что мир, в котором мы находимся, это не тот мир, из которого вас конвоировали, и не тот мир, в который вас конвоировали?
П.: Да.
В.: То есть вас конвоировали из одного мира в другой мир через третий мир?
П.: (После некоторого размышления.) Да. Через этот мир. И через другие. Через много миров.
В.: Вас конвоировали из одного мира в другой мир через много других миров?
П.: Да.
В.: И вас потеряли?
П.: Да.
В.: Почему это случилось?
П.: (После очень долгого раздумья, несколько минут молчания.) Нет слов.
В.: Вы были причиной того, что вас потеряли? Вы так сделали?
П.: Нет, не я. Причина тут. В этом мире. Но я не могу сказать. Нет слов.
В.: Скажите, а зачем вас конвоировали?
П.: (После раздумий.) Чтобы наказать. Покарать? Наказать. Какое слово правильное?
В.: Оба правильные. А за что вас наказывать? Вы совершили что-то плохое?
П.: Да. Нет. Я не знаю. Что такое «плохое»? Я совершил то, что нельзя.
В.: Вы нарушили какие-то правила?
П.: Да.
В.: А что вы совершили?
П.: Нет слов.
В.: А что за правила вы нарушили?
П. (После раздумий.) Нет слов.
В.: А кто придумал и установил эти правила?
П.: Нет слов.
В.: Так. Ну, хорошо. Вернемся к тому, для чего мы уже нашли слова. Вы сказали, что вас конвоировали корректоры. Вы сказали, что это самое близкое слово, какое вы нашли. Так?
П.: Да.
В.: Но если «корректор» – самое близкое слово, значит, эти люди что-то корректируют? Так?
П.: Ммм… ммм… Нет. Да.
В.: Что это значит?
П.: Вы всё время задаёте вопросы так, что на них нет ответа. Вы спросили «эти люди что-то корректируют», так? Они корректируют, так. Но это не люди.
В.: То есть корректоры – это не люди?
П.: Да.
В.: А кто? Хотя подождите, я знаю ответ. «Нет слов», да?
П.: Нет слов. Да.
В.: А вы – человек?
П.: Нет.
В.: Если я спрошу «кто вы», то вы ответите, что нет слов, да?
П.: Нет слов. Да.
В.: Но вы выглядите как человек! Вы говорите на человеческом языке.
П.: Я в теле человека. И этот человек знал язык. И теперь язык знаю я. Но я – не этот человек.
В.: То есть вы находитесь в чужом теле?
П.: Да.
В.: А чьё это тело?
П.: Я не знаю. Я оказался здесь, когда меня потеряли…
Так… тут сейчас долгий такой диалог, он неинтересный… – Доктор зашелестел бумагами, перелистнул несколько страниц и остановился:
– Да, вот отсюда. Здесь продолжение.
В.: А что они корректируют?
П.: (После раздумий.) Судьбу.
В.: Судьбу?
П.: (После раздумий.) Я не уверен, что это правильное слово. То, как должно быть? То, как потом будет?
В.: Вероятно, это правильное слово. Оно означает человеческую жизнь. Или жизнь вообще, необязательно человеческую. Жизнь во времени – от начала до конца.
П.: Всё равно не то. Это не то слово. Нет слов, чтобы сказать.
В.: Но это близкое по смыслу слово, да?
П.: Да. Самое близкое, что есть в вашем языке. Они корректируют то, как должно быть. Когда что-то идёт не так. Они появляются. Они корректируют. И исчезают.
И так далее. В общем, мы с ним долго общались, – сказал Клочко и отложил папку в сторону. – Он утверждал, что эти люди… или, вернее, не люди, эти корректоры – некие существа, которые восстанавливают правильный ход судьбы, если тот нарушается. Они транспортировали его после совершения им какого-то правонарушения и по какой-то причине потеряли здесь. Поначалу он очень переживал и ждал их практически каждый день. А потом вдруг неожиданно успокоился и сказал, что он здесь… я не помню дословно, надо искать… ну, что он здесь, в своей палате, находится в безопасности. Я спросил, значит ли это, что корректоры за ним не придут, но он ответил, что они в любом случае придут и что это только вопрос времени. Просто здесь они его не видят и по этой причине могут прийти не скоро.
Помимо корректоров и этих… «миров»… в его бреде прослеживались ещё два устойчивых элемента.
Первый – «анфилада». Время от времени у пациента наблюдалось онейроидное помрачение сознания… это… будто «сны наяву»… больной в такие периоды обычно просто сидел на месте, часто с открытыми глазами, но совершенно не реагировал ни на какие посторонние раздражители. Это могло продолжаться от нескольких минут до нескольких часов, один раз длилось почти сутки. По окончании онейроида я пытался выяснить содержание иллюзий и переживаний больного, однако он крайне скупо отвечал на мои вопросы. Его ответы сводились к тому, что он был в «анфиладе» и что он что-то или кого-то там искал. Иногда, по его словам, он встречался там с другими, но он отказывался говорить, с кем и зачем он там встречался.
Второй устойчивый элемент его бреда – «тростниковые волки». Время от времени он вдруг начинал интересоваться снами – чужими снами. Он спрашивал у меня или у кого-то из больных в клинике, не снятся ли нам заросли тростника. Никому из тех, с кем он общался, они не снились, и, узнавая об этом, он успокаивался. Однажды я спросил его, зачем ему знать чужие сны. Он ответил, что если к кому-то рядом с ним придут «тростниковые волки», то это может значить, что его всё-таки обнаружили. Но поскольку они ни разу «не приходили», я поначалу не придал им большого значения. До одного события. – Доктор отложил первую папку в сторону, повернулся, взял с антресолей другую папку, положил её на стол перед собой и начал листать, не переставая говорить: – Прошло уже, наверное, семь или восемь лет с тех пор, как этот пациент попал в нашу клинику. Его так и не смогли опознать, и мы так и не узнали его имени. Пациент по-прежнему демонстрировал сохранность почти всех психических процессов, при таком же устойчивом парафренном синдроме. Поскольку состояние его не улучшалось и не ухудшалось уже несколько лет, я почти потерял к нему интерес.