Я задумался.
– Ну, не знаю… «питьевой спирт». Я думаю, «питьевой спирт» может претендовать на то, чтобы называться самым красивым словосочетанием в русском языке.
Верба кивнула:
– С этим трудно спорить.
– Интересно, – задумался я, – а в украинском языке какое словосочетание было бы красивым? Как ты думаешь?
– Не знаю, как насчёт самого красивого, но мне очень нравится «вкоськався пантрувати». Вычитала в одной статье, с тех пор стараюсь использовать в речи.
– Слушай, я даже не знаю, что это значит…
– Я тоже не знаю. Ты ешь давай, остынет.
Я натолкал себе полный рот картошки, и в этот момент у меня на поясе начал вибрировать мобильный телефон. Звонил отец.
– Привет, пап, – сказал я, дожёвывая.
– Привет, сынок. Я сижу тут у волшебника. В общем, он проверил твой… жетон, определил состав, и сейчас… Что? – вопрос был явно адресован не мне, а кому-то за трубкой. – А, да… рассказывает мне разные смешные вещи. Когда, ты говоришь, сделали этот твой жетон?
– В сорок третьем году прошедшего века. Наверное.
– Так вот, волшебник говорит, что этого быть не может. Твой жетон состоит практически из чистой латуни: медь – 72, цинк – 28. А блеск, на который ты обратил внимание, – из-за отсутствия патины.
– Из-за чего?
– Отсутствия патины. Её нет. Вообще. Мы тут с микрометром сидим, вымеряем, проверили уже, не травили ли образец – нет, не травили. Просто нет её, и всё тут.
– Это точно?
– Так говорит волшебник. То есть – точнее не бывает.
– Ну тогда ладно. Привет волшебнику передавай и скажи – с меня причитается.
– Привет тебе. Говорит, с него причитается, – сказал отец кому-то за трубкой, выслушал ответ и засмеялся. – Он говорит, что с тебя уже столько причитается, что он за всю свою жизнь столько не выпьет. Ладно, пока.
– Пока, пап.
Я положил трубку и посмотрел на Вербу.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Да нет, ничего особенного. Просто металл, из которого сделана половина жетона, которую мне отдал Караим, не покрылся патиной.
– Чем?
– Оксидная плёнка. Короче, ржавчина. Она возникает практически на любом металле, это естественный процесс его старения.
– И что это значит?
– Что это очень-очень новое изделие. Ни в какую войну этот жетон сделать не могли.
Верба какое-то время помолчала, переваривая информацию, затем пожала плечами.
– Может быть, он был выдан солдату уже после войны.
– Одиннадцатому номеру штаба второй дивизии СС? СС, если ты не знала, была запрещена нюрнбергским трибуналом как преступная организация.
– Может быть, ты неправильно расшифровал надпись?
– Даже если допустить, что надпись расшифрована неправильно, жетон, выданный после войны, не мог выглядеть так же, как жетон военного времени. И в бундесвере ФРГ, и в народной армии ГДР (если допустить, что нашему образцу хотя бы двадцать лет) были совершенно другие форматы, отличавшиеся и по размеру, и по структуре.
– Ну тогда… я вижу только один вариант. Это поддельный жетон.
Ну да. Абсолютно всё говорит в пользу этой гипотезы. Караим намекал мне, что это подделка. Хаим уверен, что вольфсангеля на жетоне быть не может. Отец говорит, что это новое изделие.
Я закрыл глаза. Всю свою жизнь я учил себя доверять фактам, логическим конструкциям и научным построениям. И всю жизнь по-прежнему доверяю только и исключительно своей интуиции. Я УВЕРЕН, что жетон – настоящий. И точка.
– До конца сегодняшнего дня официально объявляю выходной, – сказал я, – предлагаю тебе воспользоваться этой возможностью, чтобы отдохнуть, потому что завтра мы отправляемся в дорогу.
– А куда едем?
– В Каменец-Подольский.
– Куда?
– В Каменец-Подольский. Районный центр Хмельницкой области.
– Я знаю, где это. А почему Каменец-Подольский? Там были какие-то бои?
– Нет. То есть да, бои там были, но мы туда едем не поэтому. Туда накануне своего исчезновения был командирован Ганс Брейгель, которого мы продолжаем искать. И которого мы найдём.
– Заказать гостиницу?
– Не надо. Сейчас не сезон, я думаю, в будние дни там должно быть свободно. Завтра, перед выездом, подыщем подходящий отель.
Я допил своё пиво и поблагодарил Вербу за обед. Затем залез в холодильник и достал из морозилки «Ardbeg».
– Будешь? – спросил я Вербу.
– А что это? Водка?
– Водка водке рознь. Одно из самых страшных открытий в моей жизни состояло в том, что у водки есть вкус и что бывает вкусная водка и невкусная водка. Когда такое понимаешь впервые, трудно сразу оправиться. Я месяц потом на спиртное смотреть не мог, но постепенно, конечно, пришел в себя. Нет, это не совсем водка.
– Ну налей, попробую.
Я достал стаканы для виски и налил себе на два пальца и ей на донышко.
– Это надо пить так, – объяснял я, – сначала вдыхаешь, потом отпиваешь немножко, даёшь жидкости растечься по нёбу и после этого плавно выдыхаешь воздух через нос.
Верба понюхала виски, засунув нос в стакан.
– Слушай, я и так уже чувствую по запаху, что я это пить не буду.
– Так ты ничего не почувствуешь. Сделай, как я сказал, и ты всё поймёшь.
Верба вдохнула, глотнула, подождала и выдохнула через нос, затем закашлялась.
– Всё. Я всё поняла. Я это ТОЧНО пить не буду.
– Отлично, – кивнул я, – именно на такую реакцию я и рассчитываю, когда даю попробовать. Никто не будет пить мой «Ardbeg», он мне достанется весь. Никто не нарушит нашего тет-а-тет. Никто не заберёт мою прелесть. Иди ко мне, мой маленький…
– Придётся допивать живое пиво, – тоскливо сказала Верба, – стану толстая и некрасивая.
– Как будто ты от виски станешь стройная и красивая. Ешь лучше овощи. Помидоры, брокколи и салат.
Верба скривилась и налила себе пива:
– Я лучше оккупирую ванную. Последую твоему совету и как следует отдохну.
– Вперёд, – сказал я, взял бутылку и пошёл к себе в комнату. – Подъём завтра в восемь ноль-ноль. Тачанка никого не ждёт.
– Как будто это ты меня будил сегодня утром! – крикнула мне Верба вдогонку.
В комнате я остановился перед шкафом и задумчиво оглядел ряды книг на полках.
Каменец-Подольский.
Рейхскомиссариат Украина.
Что у меня вообще есть по рейхскомиссариату? Похоже, немногое. В Советском Союзе не было выпущено ни одной книги на эту тему – ни одной! Какие-то обрывки есть в немецких и англоязычных источниках, но, как правило, они касаются Третьего рейха вообще, со списочным перечислением его сателлитов и доминионов, их структуры и организации. В новейшей истории Украины на эту тему тоже не пишут, есть масса более интересных вещей, трипольская культура и политический цирк.
Я перебрал два десятка книг, но почти ничего нового не узнал, лишь с нескольких страниц снял копии. Затем порылся в Интернете. Нашёл ещё меньше. Чёрт с ним, возьму то, что есть, а там на месте поищу какие-нибудь библиотеки и архивы. Я написал короткую записку Хаиму о том, что завтра к вечеру буду в Каменце, и сложил все книги назад на полки.
Потом сел в кресло, откинулся на спинку, положил ногу на ногу, закрыл глаза и сделал большой глоток «Ардбега».
Пока Верба паковала свои вещи, я вынес и закинул в машину свой дежурный походный набор: четыре лопаты, две большие и две складные сапёрные, большой лом и маленький лом, щуп, свой «Minelab», ножовку, маленькую двухместную палатку и два спальных мешка, два ручных фонарика, фонарь на шапку и большую ручную фару, перчатки, пинцет, щётки разных размеров, метр, соль, спички, две зажигалки, свою обычную сумку с минимумом одежды, полевым ноутбуком и несколькими справочниками по униформе, наградам, отличительным знакам и оружию. Затем, подумав, завернул в холст и аккуратно уложил под двойное дно старое отцовское ружьё, которое папа подарил мне в прошлом году вместе с патронами и приспособлениями для чистки. Пусть лежит на всякий случай, разрешение у меня с собой. Все остальное, что могло понадобиться, лежало в машине постоянно.
Ещё раз всё проверив и убедившись, что ничего не забыл, я поднялся за Вербой.
– Смотри, какое смешное у гостиницы название, – сказал она. – Отель «Заблудившийся единорог». Кстати, номера, судя по фото, симпатичные, иди посмотри.
Я подошёл к монитору.
– Да, ничего. Вай-фай у них там есть?
– Пишут, что есть.
– Подходит. Запиши их телефон и адрес.
– Да я и номера нам сейчас забронирую.
– Сейчас ты выключишь компьютер и пойдёшь в машину. Нам ехать надо. По дороге можно кому хочешь позвонить и что хочешь забронировать, времени у нас вагон, путь неблизкий.
Я взял сумку Вербы, спустился и поставил её в багажник, затем снова поднялся, чтобы проверить, что всё выключено. Потом запер дверь и глубоко вдохнул. Где-то под диафрагмой дрожала мышца, названия которой я не знал, так было всегда, когда я бросал всё на несколько недель и уезжал на коп в глухую волынскую чащу.
«Это всего на пару дней. Никакого криминала, никаких разборок, просто съездить в Каменец и обратно», – сказал я себе, выдохнул и спустился к машине.
Отец приоткрыл дверь и просунул сонный глаз в щель.
– А? А, это ты. Сейчас.
Он закрыл дверь, снял цепочку и снова открыл её.
– А ты чего не позвонил, что приедешь?
– Я не приехал, я на секунду зашёл, за жетоном.
– А, сейчас принесу. – Отец зашаркал по коридору к себе в комнату. – А если бы меня дома не было? Если бы я на работу пошёл?
– На какую работу ты в такую рань можешь пойти, пап?
– Ну мало ли. – Он возвращался назад, зажав в руке половину жетона Ганса Брейгеля. – И что за спешка такая? Зачем он тебе вдруг утром в понедельник понадобился?
– Я уезжаю на пару дней, и он мне будет нужен.
– Куда, куда уезжаешь?
– Недалеко. – Я взял жетон и обнял отца. – Всё, пап, давай, я скоро вернусь, звоните, если что.
Верба позвонила в гостиницу и забронировала нам два одноместных номера, после чего на выезде из города задремала, а затем и вовсе провалилась в глубокий сон. Она продрала глаза уже на объездной дороге Кировограда и стала изумлённо оглядываться по сторонам: