Жетоны тех лет сейчас можно время от времени найти, есть любители, копающие места крупных боёв Первой мировой – возле Равы-Русской, в Закарпатье, под Луцком. Копают, конечно, ради редкого оружия или наград, а довольствуются обычно болванками снарядов и жетонами. Они не очень ценны, хотя за какой-нибудь необычный экземпляр можно получить до сотни долларов.
После конца Первой мировой в стандарт жетонов ввели последнее изменение из тех, что сохраняются до сих пор: информацию (её объём снова сократили до номеров части и солдата в списке) стали набивать два раза, а посредине жетона делать перфорацию для разлома. Теперь у мёртвого солдата можно было не забирать весь жетон, оставляя труп без опознавательных знаков, а отламывать половину, оставляя вторую на теле. Нижняя, отломная половина, ехала в Берлин вместе с рапортом о числе погибших, а верхняя оставалась на теле, чаще всего навсегда – солдат хоронили вместе с их жетонами.
С 1925 года в рейхсвере ввели стандартный «еркенунгсмарке» (или ЕМ) сухопутных войск. – Я поднял жетон, показывая его Караиму. – Приблизительно такой. Длина – 70 миллиметров, высота – 50, толщина – один, сверху – две дырки для шнурка (потом снизу добавилась ещё одна, чтоб собирать отломные половины убитых), посредине – перфорация из трёх прорезей, надпись дублируется дважды, оба раза ориентация – сверху вниз, оба раза – сверху часть, снизу номер солдата. Жетоны тогда делали из цинка или латуни – она устойчивее к коррозии, но дороже. Некоторые жетоны того времени из латуни или анодированного латунью алюминия были яркого жёлтого цвета, и до сих пор находятся идиоты, которые думают, что они из золота. Впрочем, в рейхсвере ЕМ выдавали только солдатам, заступающим на боевое дежурство, в мирное время весь запас жетонов хранился на складе. На них не было данных, только надпись «Deutsches Reichsheer» – «Немецкие державные сухопутные войска». Так что на руках жетонов того времени осталось сравнительно немного, на рынке они всплывают время от времени как штучный товар.
Но это всё предыстория. Жетоны, с которыми сегодня имеют дело коллекционеры, практически все времён Второй мировой. Как и этот. – Я снова поднял жетон, показав его Караиму.
Караим одобрительно кивнул, приглашая меня продолжать.
– История жетонов Второй мировой начинается с 1935 года, когда возник вермахт и его командование приняло решение изготавливать жетоны из алюминия или алюминиевого сплава. Никто тогда не представлял себе, что война может в столь значительной степени переместиться вверх и понадобится делать тысячи самолётов, чтобы удерживать хотя бы паритет в воздухе, не говоря уже о превосходстве. Поэтому алюминий был сравнительно дёшев.
Массовая выдача жетонов началась в 1938 году, при подготовке к аншлюсу и разделу Чехословакии. Тридцать девятый и сороковой годы – это романтическое время вермахта. Германия молниеносно захватывала страну за страной, часто вообще без единого выстрела, – Дания, к примеру, была оккупирована меньше чем за сутки. Казалось, что вермахт непобедим и сопротивляться ему может лишь безумец. Жетоны того времени вполне отражают эту атмосферу – они однотипные, стандартные, с чёткими надписями, ясными сокращениями и маленькими порядковыми номерами. – Я провёл большим пальцем по лицевой стороне жетона. – Но это продолжалось недолго.
Уже в сороковом начинается первый разнобой. Выясняется, что в горящем самолёте алюминиевый ЕМ просто плавится и прочесть его затем невозможно, поэтому для ВВС вводят жетоны из жаропрочной стали. Такие же жетоны затем введут и для танкистов, но массово это будет происходить уже в сорок втором. С сорокового же на жетонах появляется группа крови. – Я присмотрелся к ЕМ у меня в руках. – Странно, что на этом её нет, если это дубликат середины войны. Одна буковка – А, В, О или две буквы – АВ. С сорок первого года группа крови красуется практически на всех жетонах. Затем, ближе к середине войны, из-за недостатка алюминия жетоны начинают делать из чего попало – чаще всего из цинка или цинковых сплавов. Каждая воинская часть для выдачи жетонов новобранцам должна была иметь запас болванок, двадцать процентов от списочной численности, но уже в сорок первом весь запас израсходовали. В дело идут старые рейхсверовские жетоны, жетоны неправильной формы, с рукодельной перфорацией. Кроме того, меняется сам принцип набивания надписей. Теперь нижнюю половину надписи разворачивают к центру, делая сам жетон полностью симметричным, и списочный номер солдата набивают сверху – потому что он короче и его удобнее набивать в более узкой части ЕМ. Сокращённое название подразделения в узкую часть могло и не влезть, так что оно всё чаще красуется возле линии перфорации.
В некоторых частях, выполнявших диверсионные задачи, название воинской части не сокращали, а шифровали цифровым кодом, хотя это сравнительно редкие экземпляры.
Отдельная песня – история военно-морских жетонов. Там так же, как в Первую мировую, продолжали набивать на жетоне имя, был свой набор материалов изготовления, своя размерность и особенные правила носки, потому что на море жетоны чаще терялись. Но поскольку эти жетоны на рынке редки – в украинских степях корабли не плавают, я не думаю, чтобы жетоны «кригсмарине» вас заинтересовали.
– Вы правы, «кригсмарине» меня не интересует, – сказал Караим.
– Ещё один отдельный стандарт, – сказал я и снова вгляделся в данный мне жетон, – это жетоны СС. Их обычно легко датировать, потому что до апреля сорок первого на них на всех заводская штамповка – «SS-Verfügungstruppe» или «SS-V.T»., обозначающая резервные войска СС, а с апреля сорок первого – «Waffen-SS», как на этом жетоне. Приблизительно с середины войны, когда жетонов уже не хватает, пропадает и эта надпись, остаётся просто «SS» в сокращённом названии части, стандартным шрифтом или в виде рун.
Всего за время своего существования вермахт, включая Ваффен-СС, выдал восемнадцать миллионов жетонов – каждому военнослужащему, немцу или легионеру и некоторым – дубликаты после утери. Чуть больше трёх миллионов жетонов были разломлены пополам, и нижние их половины были отправлены в ВАСт – справочное бюро вермахта по учёту потерь. Ещё чуть более миллиона остались на шеях пропавших без вести бойцов. Именно эти-то жетоны сегодня откапывают, затем продают на рынке вместе с оружием, ремнями, бляхами, наградами и, конечно, касками.
– И вы тоже продавали их?
Я помолчал секунду, попытавшись поймать взгляд Караима, но он смотрел куда-то в сторону.
– Нет, я ими не торговал. Они стоят недорого, долларов двадцать штука. Можно выручить больше, если продавать их ВАСт или каким-нибудь объединениям родственников погибших, но бизнес на этом не сделаешь. Кроме того, это некрасиво.
– Некрасиво?
– Снимая с шеи мёртвого солдата опознавательный жетон, ты превращаешь его в неизвестного бойца. Он будет считаться пропавшим без вести, и родственники никогда ничего не узнают о его судьбе.
– Так это вы прикладывали фотографии к мешкам с останками?
Я улыбнулся:
– Я не знаю, какой именно случай вы имеете в виду, но я действительно, если мне приходилось забирать жетоны, фотографировал их и оставлял фото с телами. Ломать жетоны через 60 лет после войны мне казалось варварством, к тому же целые больше ценятся, а оставлять тела неопознанными нельзя.
– Подумайте, – сказал Караим и посмотрел на меня очень серьёзно, – как быстро вы сможете найти вторую половину жетона, который вы держите в руках.
– Как быстро? Я бы ставил вопрос по-другому – возможно ли это в принципе? Вторая дивизия воевала на огромном пространстве от Испании до Волги. Хозяин этого жетона может лежать под любым кустом, в любой яме, под любым зданием, построенным на всём этом пространстве с 1945 года до наших дней. Если бы жетон был сломлен другим солдатом и донесение о смерти владельца было вовремя доставлено в ВАСт, то был бы призрачный шанс найти место гибели. Но что-то мне подсказывает, – я посмотрел на Караима, – что половина жетона, которую я держу в руках, никогда не попадала в ВАСт.
– Вы абсолютно правы, – кивнул Караим.
– Тогда я весьма компетентно могу вам заявить, что вторую половину жетона найти невозможно.
– Я, видимо, неверно сформулировал свой вопрос. Давайте так: если я не найму вас, существует ли другой человек, который с большей вероятностью, чем вы, сумеет найти вторую половину жетона?
– Хм… мне кажется, я уже ответил, что жетон найти невозможно.
– Скажем, я не стремлюсь сейчас найти жетон. Мне нужно найти человека, который сумеет определить местонахождение второй половины жетона с наибольшей вероятностью. Итак, кто, если не вы? Есть такой человек?
Я задумался.
Чёрт, речь всё-таки шла не о колоколах. Там я мог прикинуться веником, сослаться на авторитеты, насоветовать литейщиков или мастеров, отослать к книгам. Но здесь я был бессилен. Приходилось признать холодную правоту его слов: если он хочет получить максимальную вероятность, то лучше меня ему никого не найти.
– Слушайте, – начал я вместо ответа, – я давно уже этим не занимаюсь…
– А по моей информации, не так уж давно. Я понимаю, все мы время от времени хотим перемен. Я сам много раз менял сферу своих занятий и области интересов, можете мне поверить. Вы сейчас занимаетесь… кажется… колоколами? Что ж, ваше дело, ваше дело. Но теперь поставьте себя на моё место. Мне нужен кто-то, кто попытается сделать нечто и у кого есть наибольшие шансы на успех. Наибольшие шансы на успех у молодого человека, который стоит сейчас напротив меня. Поэтому я и предлагаю вам деньги за то, что вы просто попробуете сделать это нечто. Разумеется, в рамках, которые определите для себя сами и с соблюдением всех необходимых формальностей, законов и правил. Я хочу вас нанять.
Он замолчал, и я вздохнул. В глубине души я уже понял, что мне не отвертеться, что меня засасывает это дело, но всё же стоило сделать последнюю попытку:
– Честно говоря, я не улавливаю никакой связи между вашей погиб… хм… дочерью и этим жетоном.