№ 191/л., гор. Серпухов
16 мая 1919 г.[554]
НАЧАЛЬНИКУ ОПЕРАТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ
Доношу, что ночью 4-го сего мая я был арестован на своей квартире в гор. Москве (Гранатный пер., д. 20) согласно ордеру Особого отдела. В квартире был произведен обыск, после чего согласно ордеру меня, арестованного, доставили в Особый отдел, а оттуда 5 мая переправили в Бутырскую тюрьму и поместили в одиночную строгую камеру.
Первый допрос был произведен мне следователем Особого отдела 6 мая, второй допрос 13 мая, после чего 14 мая я был выпущен на поруки члена Революционного военного совета Республики С.И. АРАЛОВА и с меня взяли подписку, что я буду находиться в гор. Серпухове и обязуюсь явиться по первому требованию ВЧК.
На первом дознании мне было предъявлено в письменной форме обвинение в шпионаже. Столь тяжкое и позорное обвинение, предъявленное мне, если судить только по ходу обоих допросов при следствии и по собранным и приобщенным к делу документам, не может считаться обоснованным и сколько-нибудь серьезным, а является, с одной стороны, результатом гнусной и редкой по своей наглости провокации со стороны бывшей служащей Полевого штаба Троицкой, а с другой — каким-то роковым для меня недоразумением.
Троицкая, вообще ничего общего не имевшая со мною, показала, что я знал определенно, что она состоит на службе у белогвардейцев, что однажды, встретив ее, я сказал, что «скоро конец, наша берет верх», что однажды она поехала со мною в вагоне и видела, как я вез пакет «заместителю французского консула». Далее шло обвинение, что я, будто бы имея какую-то конспиративную квартиру в Трубниковском переулке, посылал какие-то карты с курьером какому-то Семенову на Мясницкую улицу, имею связи с французами, кому-то сдал на хранение документы и еще несколько мелких вопросов.
Меня спрашивали, знаю ли я генштаба Тарасова (не знаю), Даллера и Анциферова и Теодори — и какие отношения я имею к ним.
Из вещественных доказательств приобщены к делу: 1) фотографическая карточка генштаба А.А. Незнамова, моего бывшего начальника; 2) неиспользованный пропуск в штабной вагон, взятый мною для сотрудника телеграфа (она не поехала); 3) фотографии (2) мои с моим штабом 47-й пехотной дивизии, снятой в апреле 1917 года; 4) доклад мой в 1916 году в Школе прапорщиков в Черткове (Галиция) со схемой к этому докладу; 5) карта прорыва фронта у Брзежан (Галиция) в июне 1917 года; забраны кроме того еще две-три маловажные бумажки. Таким образом, можно видеть, что все то, что мне пришлось пережить за эти 2 недели, все то, что переживаю я сейчас, получая сведения обо всех тех унижениях меня как личности, которые допускались в моем отсутствии вообще и при бывших у меня обысках в частности — все это были напрасные обвинения и оскорбления, нанесенные неумышленно, а в некоторых случаях со злою волею, мне, который с первых дней Октябрьской революции беспрерывно работал на ответственных постах, которому поручились исключительно секретные поручения (вручение лично особо секретных пакетов председателям СОВНАРКОМА[555] и Высшего военного совета)[556], который создал стройную и надежную систему связи, не считаясь с затруднениями и трениями разного вида и с разных сторон.
Все это тяжело отразилось на мне, подорвало энергию и понизило работоспособность всех видов.
Докладывая о вышеизложенном, убедительно ходатайствую о разрешении мне хотя бы в течение 10 ближайших дней отдыха, ибо к работе я совершенно физически не гожусь и мне необходимо немного успокоиться.
Кроме того, докладываю, что в ближайшие дни я буду просить Вас содействовать о предоставлении мне другой должности, если нельзя в Полевом штабе, то в другом учреждении, так как продолжать руководство столь ответственной работою связи при известных Вам обстоятельствах, усугубленных всей обстановкою, сопровождавшей мой арест, я абсолютно не могу.
Инженер, военный электрик Генерального штаба Медведев
Резолюция В.В. Даллера: «В инспекторское отделение. Хранить в делах. Даллер. 19.VI.1919»[557].
РГВА. Ф. 6. Oп. 5. Д. 66. Л. 349 с об. — 350.
Подлинник — машинописный текст с автографом.
Заявление Л.Д. Троцкого Центральному комитету РКП(б) по поводу решения о чистке Полевого штаба[558]
16 июня 1919 г.
В ЦК РКП
Уважаемые товарищи
По поводу вчерашнего решения о Ставке считаю нужным оставить письменное заявление.
Принятое решение заключает в себе элемент причуды, озорства: так оно будет воспринято обеими «заинтересованными» и их «партиями». Можно принимать какие угодно свирепые решения, но в них не должно быть павловского каприза: «хочу кролика спарить с канарейкой — и больше ничего». Комбинация будет истолкована как причуда растерянности и отчаяния. Развал и предательство среди спецов станут больше. Особенно если это будет дополнено арестом Костяева, который «не пьет, в карты не играет» (свидетельские показания Аралова) и работает 20 часов в сутки. В терроре элементы каприза ожесточают и дезорганизуют гораздо более, чем самая свирепая жестокость.
Ставка — «вертеп». Конечно, там не монастырь, полагаю. Но не сомневаюсь в чудовищности преувеличения разных кумушек. У нас штаб 13-й армии приговорили к каторжным работам за «порочное поведение» (выпивки и проч.) — а теперь все хлопочут об их помиловании, ибо работники штаба работают добросовестно, да и заменить их некем. Мы за последнее время много экспериментировали в области мобилизации. Мы потратили — несмотря на предупреждения — массу сил и времени на «властную» мобилизацию 10–20, а в результате не только упустили много времени, но и показали мужику, что если не хочешь, то и не мобилизуйся, несмотря на декреты. Это скажется на нынешней[559] мобилизации.
Теперь мы начинаем экспериментировать — с оттенком озорства — в области Ставки. Американская мудрость вообще рекомендует не пересаживаться с лошади на лошадь, когда переезжаешь через быстрый поток[560]. Мы же в самый критический момент впрягаем таких лошадей, которые тянут заведомо врозь…
Отвергнутая комбинация т. Ленина имела почти все непосредственные невыгоды принятой да, сверх того, снимала командование Восточного фронта, относительно которого (фронта) ЦК опять принял решение фактически в отмену решения Полбюро, что именно он, Восточный фронт, является важнейшим первостепенным, а не Петрофронт.
С товарищеским приветом Л. Троцкий.
16/VI.1919.
РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 160. Л. 12 с об—13. Автограф.
РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 160. Л. 14. Заверенная машинописная копия.
Печатается по тексту автографа.
Тезисы С.И. Гусева о Полевом штабе Реввоенсовета Республики[561]
Между 25 июня и 3 июля 1919 г.
1. Основное правило военной организации: чем крупнее военное соединение, тем меньшую долю работы командование его уделяет вопросам оперативным и административно-хозяйственным. Полк совершенно не имеет ни органов снабжения, ни органов формирования и положения. 99 % работы полкового командира — работа оперативная. Дивизия уже имеет органы снабжения и формирования (запасный батальон), и 50 % работы дивизионного командира посвящены этому вопросу. В армиях с широко развитыми органами снабжения и формирования на долю оперативных вопросов падает 25 % работы командарма, остальные 75 % на снабжение и формирование. Фронтовое командование на определенные вопросы уделяет не более 10 % своей работы. Наконец, на долю главкома приходится 1–2 % оперативной работы, и почти все свое рабочее время он должен посвящать вопросам снабжения и формирования.
Отсюда видно, что так называемый Полевой штаб, из ведения которого совершенно изъята работа по снабжению (ЦУС) и формированию (Всеросглавштаб), выполняет только ничтожную долю работы главного командования и Народного комиссариата по военным делам.
2. Главному командованию приходится примерно раз в 3 месяца делать директивы фронтам, и затем только внимательно следить за их выполнением и за изменением строительной’ обстановки. Как ни просты, на первый взгляд, оперативные работы Главкома, как ни коротка директива (две-три строки: активно обороняться, наступать, разбить армию противника, захватить такие-то рубежи и в них закрепиться), но для правильного решения она требует учета многочисленных фактов (численный состав своих сил и неприятельских, состояние снабжения, резерва, географические и климатические условия, политическая конъюнктура и т. д.). Полевой штаб, совершенно отрезанный от ЦУС а и Всеросглавштаба, не может произвести правильного учета и, следовательно, не может дать правильные директивы.
3. В лучшем случае, если Главком достаточно умен, чтобы понимать, что он не может дать правильные директивы, он постарается своими приказами и распоряжениями не портить работу фронтового командования и не мешать ему, для чего будет поддерживать тесную связь с фронтом и не принимать ни единого важного решения, не посовещавшись предварительно с комфронтом. В этом случае Главком не будет вреден. В худшем случае (и такой случай мы имеем в Серпухове) Главком и Полевой штаб своими самыми доброжелательными директивами чаще всего будут срывать работу фронтов, толкать на ошибки и вообще вредить делу.
4. Фронтовое командование, по сравнению с Полевым штабом, находится в несравненно более выгодных условиях, ибо оно объединяет работу оперативную, снабженческую и организационную. Следовательно, оно имеет возможность з