[570]также благоприятное для восстания (между прочим, проверяя данную информацию о серпуховских рабочих у Костяева в эти дни, я от последнего получил, наоборот, самые успокоительные сведения, что рабочие на стороне Советской власти, а Главкома, между прочим, они очень не любят, что в свою очередь подтверждали и Исаев, и Кузнецов). Все эти подготовления были лишь в области разговоров и, как бы то ни было, шагов к проведению плана в жизнь совершенно не делалось, только (да и то ручаться не могу) что будто бы в Москву ими услана какая-то незначительная латышская часть или же в Москве уже есть давно некоторая часть 5-го латышского полка. В самом Серпухове же оплотом восстания должен был служить 5-й латполк, который, по словам Исаева и Кузнецова, «деда» (Главкома) любит «страшно», чего, я думаю, в действительности совершенно нет (мои личные наблюдения да нюхом в конце концов)[571], когда разговоры об этом прекратились, и сам Исаев сознался, что 5-й латполк не так уж любит «деда», как это предполагалось[572]. В Тулу в губвоенком или еще на какую-нибудь должность должно было назначить «своего» человека, но кого именно и намечено не было. Наконец Исаев настолько внушил Вацетису свою мысль, что Главком наконец однажды ему заявил, что он согласен тряхнуть Москвой (подлинных выражений не помню), просил его не бросать, плакал на плече Исаева (по выражению Исаева). Но, когда Главком протрезвился, то он разговора об этом не поднимал. Я, не выяснив вопроса о своем новом назначении, уехал в Курск в отпуск, причем перед отъездом просил Костяева назначить меня к Склянскому управляющим делами или же в округ; в академию я не хотел проситься, т. к. боялся, что меня оттуда могут очень быстро назначить на фронт (я, между прочим, Костяеву сказал, что в Москве я был у Склянского, что последний будто бы спрашивал мое мнение о Костяеве и что лично меня в тыл убирать нельзя, т. к. я нужен фронту. У Склянского я, конечно, не был). Костяев обещал переговорить со Склянским о моем к Склянскому назначении. В разговоре с Малышевым, Кузнецовым и Исаевым мы перебирали места, куда я мог быть назначен: от Московского военного округа я отказался, в восточные не хотел, в Орловском нужно было сместить начальника штаба, от чего туда я тоже отказался. Оставались лишь южные украинские города, куда бы я пошел с удовольствием, особенно в Харьков и Одессу. Кузнецов предложил Одессу, т. к. там можно было установить связь с Щербачевым (который находится в Париже вместе с Головиным, о чем Кузнецов знал из подпольных кругов Москвы) через имеющихся, по всей видимости, в Одессе родственников Щербачева и еще через какого-то полковника, фамилию коего не помню, бывшего адъютанта Щербачева, кажется Мельчакова (?), который тоже мог быть в Одессе. Говорили о том, что хорошо было бы Семашке быть окружным Одесским комиссаром, т. к. если Семашко и не полностью свой человек, то, во всяком случае, при нем легко работать; сам же Семашко (я это знал) хлопотал о переводе на Украину и даже просил меня, если представится возможность, замолвить о нем в Москве словечко. 13 июня я получаю от Костяева телеграмму о том, что я назначен командармом. Предварительно я переговорил по аппарату с Малышевым — какую именно узнал — в 15-ю (латышскую), причем по аппарату обругал его за это назначение. Числа 8–9 июня, узнав в Курске в доме ужаснейшую в смысле жизни обстановку родителей, жены (мы были вынуждены жить в вагоне за неимением места дома), я написал Костяеву письмо с просьбой о скорейшем своем назначении «куда угодно». Мое назначение Костяев объяснил так, что это место для меня подходящее: «он постарался мое назначение провести при себе, т. к. он уходит к Склянскому». Исаев, Малышев и Кузнецов были мной недовольны, т. к. мое назначение было и для них неожиданно. У нас произошел довольно бурный разговор, где они меня упрекали, что сильно дружу с Костяевым и, быть может, передаю ему все наши разговоры, но я их успокоил. Тогда мысли Исаева приняли такой ход: 15-я армия, командарм коей свой человек и в которой за Главкомом солдаты и вообще латыши пойдут куда угодно, может для переворота оказать ценную услугу — только туда нужно назначить и члена РВС армии такого, который бы действовал в известном направлении. Таким человеком, по словам Исаева, являлся Эрнест Вацетис, который любит отличную квартиру, вино и женщин. В связи с уходом Костяева и полной шаткостью положения Главкома, Исаев решил уйти военруком в Москву, т. к. там «военрук делает доклады непосредственно Ленину» (какова цель этого ухода, для меня туманна, просто Исаев хотел быть на виду и проводить через Ленина в люди выпуск 1917 г.)[573].
На другой день после этого разговора я был вызван в кабинет начштаба, где находились Главком, Костяев, Гусев и затем Акулов. Главком поблагодарил меня за службу в штазапе, а потом заявил, что меня, как энергичного человека, назначили в Латармию для приведения ее в порядок, что армия до того реорганизована, что будто бы 2 и 3 латышские полки (красные) сами взяли Ригу. Остальные разбежались по домам, побросали и сдали почти всю артиллерию. Вообще нужно разогнать всю «шатию» (выражение это, помню, было). Затем, обращаясь к Гусеву, Главком сказал, что «хорошо бы членом РВС 15-й армии назначить Эрнеста Вацетиса — коммуниста, старого партийного работника». Гусев обещал переговорить с Троцким. Перед отъездом Малышев просился, что, если его будет выгонять Бонч-Бруевич, то он приедет в 15-ю армию. В 15-й армии я воочию убедился, насколько там любят «деда» и как там все за ним пойдут, — кроме бранных отборных слов со стороны членов РВС (Данишевского, Берзина, Ленсмана)[574] по адресу Главкома ничего не слышал, а, когда я сказал, что членом РВС армии может быть назначен Вацетис, то Данишевский крикнул: «Так это правда! Да ведь это же предательство». 15-я армия была действительно в самом ужасном состоянии. 28–29 июня я снова был в Серпухове, будучи освобожден от должности командарма, где рассказал Исаеву и Кузнецову об отношениях Латвии к Вацетису: Исаев ответил, что Главком «идиот и дурак», с которым нельзя сказать ни одного слова — он, кажется, рассказал все всем, а латыши[575] (Дылан, комендант поезда, мог это сделать) сообщили и в армию — «от такого дурака надо держаться дальше, иначе из-за разговоров погубишь свои головы», добавил Исаев…
На этом и кончаются разговоры о перевороте, после которых Исаев выдвинул сейчас же на сцену вопрос «о создании скелета Генерального штаба с тем, чтобы поставить выпуск 1917 г. в такое положение, чтобы с ним считалась всякая власть» (вопрос этот разобран в п. а общей схемы организации)[576].
8/VII. Доможиров.
Некоторые выражения Исаева: «Главком шляпа, старая калоша, отъявленный трус, винная бочка, боящийся каждого „с мандатом“» — «он приехал с большими полномочиями», — говорит Главком про всякого, кто приезжает с какими-нибудь поручениями и приказаниями.
8/VII.1919 г. Доможиров
РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 61. Л. 3–6 об. Автограф карандашом.
Интервью начальника Политического управления и члена РВСР большевика И.Т. Смилги корреспонденту газеты «Правда» о смене Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики, обновлении состава Реввоенсовета Республики и аресте ряда сотрудников Полевого штаба РВСР
9 июля 1919 г.
Вчера наш сотрудник беседовал с т. Смилга о переменах в нашем высшем командовании.
— Каковы причины отставки Главкома Вацетиса?
— Крупные разногласия стратегического характера между Главкомом Вацетисом и командующим Восточным фронтом Каменевым. Вацетис был решительным противником наступления на востоке.
Жизнь показала, что прав был Каменев, что остановка нашего продвижения на востоке свела бы на-нет все успехи, достигнутые на Волге. Кроме того, в ставке в последнее время водворились нравы, не отвечающие ее высокому положению. Там свили себе гнездо всякого рода шкурники и проходимцы.
— Верно ли, что ставка переносится в другое место?
— Да. Все негодное оттуда будет удалено. Перенесение Ставки поможет наладить работу Реввоенсовета Республики, в составе которого тоже произошли некоторые изменения.
— Можете ли вы сообщить состав Реввоенсовета?
— Председатель — Троцкий, его заместитель — Склянский, Главком — Каменев, комиссар Полевого штаба — Гусев, начальник Политического управления — Смилга и объединяющий в своих руках все военное снабжение — Рыков.
— Что вы можете сказать о Каменеве?
— Я знаю Каменева по совместной работе на Восточном фронте. Он офицер Генерального штаба, бывший полковник. Службу в старой армии кончил начальником штаба 3-й армии, на каковую должность был назначен при Советской власти. После демобилизации старой армии немедленно вступил в Красную армию, где занимал должности военного руководителя Невельского участка, начальника дивизии и затем командующего Восточным фронтом. Командуя фронтом, Каменев показал себя с лучшей стороны. Способный, работоспособный человек. Добросовестно изучал способы ведения Гражданской войны. Со стороны политической зарекомендовал себя, как совершенно лояльный по отношению к Советской власти и честный человек. Уверен, что назначение его на пост Главкома будет шагом вперед в деле строительства нашей армии.
«Правда». 1919. 10 июля.
Доклад 1-го заместителя председателя Особого отдела ВЧК И.П. Павлуновского В.И. Ленину по делу о белогвардейской организации в Полевом штабе[577]
Не ранее 23 июля 1919 г.
ДОКЛАД ПО ДЕЛУ О БЕЛОГВАРДЕЙСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ В ПОЛЕВОМ ШТАБЕ РЕВОЛЮЦИОННОГО ВОЕННОГО СОВЕТА РЕСПУБЛИКИ