[144]. Кстати, Зборовский доносил из Парижа, что в осторожном разговоре с Седовым удалось установить, что со дня своего отъезда из Советского Союза Троцкий никогда с Пятаковым не разговаривал[145]. А ведь именно эти обвинения против Пятакова в Москве были едва ли не основными! Но для правосудия Вышинского и Ульриха превыше всего было указание самого вождя.
Вся стенограмма процесса пестрит словами: "Троцкий", "троцкисты", "троцкистские убийцы", "диверсии троцкизма" и т. д. Главным обвиняемым был Троцкий.
Но особенно тягостное впечатление на мировую общественность произвел так называемый "процесс 21-го", среди которых были Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, Н.Н.Крестинский, Х.Г.Раковский, А.П.Розенгольц и другие жертвы сталинского произвола. Это был уже "правотроцкистский блок".
С помощью этого грандиозного судилища-спектакля Сталин хотел нанести еще один смертельный удар по Троцкому и его сторонникам. Он пытался заклеймить своего главного оппонента перед всем миром как "террориста", "шпиона", "убийцу", по сути, как "международного подонка". В Кремле надеялись, что в результате "разоблачений" не найдется ни одного государства, которое бы согласилось дать ему прибежище, и Троцкий рано или поздно будет выдан советским властям. Кроме того, Москва полагала, что после таких "разоблачений" его уничтожение за рубежом будет воспринято спокойно. Сталина мало беспокоило, что он уже давно лишил Троцкого советского гражданства, что СССР не имеет "права" на него. И в этом, как и в других московских процессах, главной идейной и политической мишенью был Троцкий. Например, в тексте обвинительного заключения по делу Г.Л.Пятакова, К.Б.Радека, Г.Я.Сокольникова и других фамилия Троцкого упоминается более 50 раз! Подобная картина и в обвинительном заключении по делу Н.И.Бухарина, А.И.Рыкова, Н.Н.Крестинского, Х.Г.Раковского, А.П.Розенгольца и их товарищей по несчастью.
Троцкий из далекой Мексики протестовал, разоблачал, высмеивал чудовищные спектакли, главный режиссер которых все время находился за кулисами.
Изгнанник заранее предвосхитил результаты процессов и их цель. Многочисленные провалы в промышленности, сельском хозяйстве и строительстве, медленный рост жизненного уровня народа требовали, по логике Сталина, выявления "вредителей". Ненормальные, форсированные темпы строительства, например, сопровождались низким качеством работы, большим количеством аварий и катастроф. Объяснение было одно: "вредительство". А руководил этим всесоюзным "вредительством" один человек… Троцкий был далеко, за океаном, а в зале суда прокурор Вышинский сыпал в его адрес и по отношению к несчастным, сидевшим на скамье подсудимых, "перлы" из лексикона сталинского правосудия: "вонючая падаль", "жалкие подонки", "проклятая гадина", "цепной пес империализма". Традиции правосудия по Вышинскому столь укрепились в последующем, что "Правда" — неиссякаемый источник Лжи — советскую юстицию именовала не иначе, как "самый демократический в мире народный суд…"[146].
На всех процессах в качестве одного из самых страшных обвинений звучало: "терроризм", "замыслы покушений на руководителей партии и правительства", намерения "убить Сталина". Но ни на одном московском процессе ни разу не приводились конкретные факты, вещественные доказательства этих намерений. И сегодня нас интересует: были ли у кого-нибудь в действительности хотя бы намерения устранить Сталина? Есть ли какие-то документальные свидетельства по этому поводу? Насколько они правдоподобны? Мне придется сделать некоторое отступление, чтобы коснуться этих вопросов.
В Советском Союзе ни печать, ни радио в июне 1938 года не упоминали имя Генриха Самойловича Люшкова. Но именно он, бывший в то время начальником Управления НКВД по Дальневосточному краю, ранним утром 13 июня 1938 года, прихватив с собой шифры радиосвязи, некоторые списки и оперативные документы, перешел советско-маньчжурскую границу и обратился за политическим убежищем к японцам. Опытный чекист, пользовавшийся доверием самого Сталина и Ежова, не без ведома первого был избран депутатом Верховного Совета СССР. Работая с 1920 года в органах ВЧК — ОГПУ — НКВД, Люшков хорошо знал порядки и нравы советской спецслужбы. Этот высокопоставленный работник органов активно участвовал в чистке государственного, партийного и военного аппарата и вовремя понял, что и над ним занесен нож гильотины, когда на Дальний Восток по указанию Сталина прибыли Мехлис и Фриновский — два близких доверенных лица советского диктатора. Его указание было лаконичным и зловещим: "разобраться с Блюхером"[147]. Люшков почувствовал, что он, не подав своевременного сигнала в Москву о "вредительской деятельности" маршала, обречен. Уж он-то знал, что подобные "промахи" в системе не прощаются. Каким-то загадочным образом накануне своего ухода за границу он сумел организовать выезд своей семьи в Финляндию. Перебежчик активно сотрудничал с японской разведкой в надежде за услуги выехать в третью страну, чего ему, однако, так и не удалось сделать. Из ряда источников, о которых стало известно из книги Е.Хияма "Планы покушения на Сталина", из других материалов можно сделать вывод, что в Японии накануне войны рассматривался план ликвидации советского лидера с помощью Г.С.Люшкова. Подтвердить или опровергнуть эту версию я не в состоянии.
Напомню еще об одном факте. В первой половине февраля 1937 года Ф.И.Дан прочел доклад перед группой меньшевиков в Париже, который, по сути дела, повторил содержание его статей в "Социалистическом вестнике", озаглавленных: "Смертный приговор большевизму" и "Кризис политики Советского Союза". В докладе он вскользь упомянул о том, что "среди меньшевиков имеются и такие, которые готовы признать в терроре положительную сторону". После доклада начались прения. Слово взял С.М.Шварц, который заявил, что он "вообще против террора, но, однако, считает, что при известных условиях террор может сыграть и положительную роль. Убийство Сталина привело бы в движение широчайшие массы, совладеть с которыми не смог бы ни Ворошилов, ни Каганович, ни кто-либо другой, кто заменит Сталина"[148].
Так докладывал в Москву присутствовавший на этом собрании агент НКВД. Нетрудно видеть, что "теоретические" рассуждения некоторых меньшевиков, не имевших абсолютно никакого влияния на процессы в СССР, могли быть использованы подозрительным Сталиным для его выводов на печально известном февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б).
Но есть еще одно свидетельство о намерениях "убрать" Сталина, связанное теперь уже с Троцким. Читатель знает о Марке Зборовском. Так вот, в архиве НКВД среди множества его донесений в Москву есть два любопытных документа. Приведу их с некоторыми сокращениями:
"22 января Л.Седов у него (Зборовского. — Д.В.) на квартире, по вопросу о 2-м московском процессе и роли в нем отдельных подсудимых (Радека, Пятакова и других) заявил: "Теперь колебаться больше нечего, Сталина нужно убить".
Для меня это было столь неожиданным, что я не успел на него никак реагировать. Л.Седов тут же перевел разговор на другие вопросы.
23 января Л.Седов в присутствии моем, а также Л.Эстрин бросил фразу такого же содержания, как и 22-го. В ответ на это заявление Л.Эстрин сказала: "Держи язык за зубами". Больше к этому вопросу не возвращались"[149].
Записка-донесение написана рукой Зборовского. Это нетрудно установить, ознакомившись с его заявлением относительно получения гражданства СССР им и его женой, находящимся в деле "Мака". Как отнестись к этому донесению? Блеф? Миф? "Запрограммированное" донесение накануне очередного московского процесса? Но почему его не использовали ни Вышинский, ни Ульрих? Побоялись разоблачить тайного сотрудника в Париже? Вопросов больше, чем ответов. Приведенный документ с 8 февраля 1937 года значится в деле М.Г.Зборовского. В конце концов Седов мог сказать фразу "Сталина нужно убить" просто в приступе бессильной ненависти к диктатору, сделавшему его семью глубоко несчастной и фактически обреченной. А может быть, он таким образом выдал конкретное намерение?
Правда, стоит напомнить, что за несколько месяцев до этого разговора начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД комиссар государственной безопасности 2-го ранга Слуцкий докладывал Ежову:
"21 июля с.г. (1936-го. — Д.В.) сын Троцкого Лев Седов предложил нашему источнику ("Маку") поехать на нелегальную работу в СССР. Л.Седов сказал источнику буквально следующее: "Мы Вам дадим поручения, деньги и паспорт. Вы поедете на два-три месяца, объедете несколько местностей по адресам, которые я Вам дам. Работа нелегкая. Там, к сожалению, нет центра, куда Вы могли бы заехать. Люди изолированы и их нужно искать…" Сроки возможного отъезда в СССР — Седов не определил"[150]. Через месяц на донесении — резолюция синим карандашом: "Не пошло". То ли Зборовский не выразил желания ехать, то ли — что более вероятно — Седов и его отец изменили решение. Во всяком случае, "поездка" не состоялась.
Другой документ, поступивший от того же Зборовского уже в феврале 1938 года, более пространен. Вот некоторые фрагменты этого донесения в Москву.
"С 1936 г. "Сынок" не вел со мной разговоров о терроре. Он начал издалека: "Терроризм не противоречит марксизму. Бывают такие положения, в которых терроризм необходим…" Во время чтения газеты он сказал: "Весь режим в СССР держится на Сталине и достаточно его убить, чтобы все развалилось". Он неоднократно возвращался и подчеркивал необходимость убийства тов. Сталина.
В связи с этим разговором "Сынок" спросил меня: боюсь ли я смерти вообще и способен ли я был бы совершить террористический акт? На мой ответ, что все это зависит от необходимости и целесообразности, "Сынок" ответил: все дело зависит от человека, способного к смерти. Как народовольцы. А мне еще сказал, что я человек слишком мягкий для такого рода дел.