Любопытно, что Троцкий рассказал об этой первой встрече только в 1939 г. Он не включил ее ни в книгу своих воспоминаний, ни в свою биографию Сталина, а написал о ней в очерке под названием «Новый друг Гитлера», который увидел свет в сентябре 1939 г., вскоре после подписания между Германией и СССР Пакта о ненападении. Два диктатора разграничили сферы своих интересов в Восточной Европе, что позволило Гитлеру напасть на Польшу и начать тем самым Вторую мировую войну. К 1939 г. взаимная ненависть Троцкого и Сталина, а также кровавые репрессии последнего против сыновей Троцкого и других членов его семьи, без сомнения, развязали Троцкому язык. Он никогда не любил объяснять исторические события личными качествами основных участников – это противоречило его марксистским убеждениям. Вероятно, он не хотел связывать и личные особенности Сталина – его хамство и угрюмость, его физические недостатки – с трагической судьбой революции.
28 июня 1914 г. молодой боснийский серб Гаврило Принцип застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника престола Австро-Венгерской империи. Шесть недель спустя в Европе, опутанной системой альянсов, в которой Италия, Германия и Австро-Венгрия оказались противопоставлены России, Франции и Англии, разразилась война. Весть о ее начале настигла Троцкого 3 августа в Вене. Троцкий бродил по центральным улицам города, с ужасом наблюдая за толпами людей, готовых с патриотическим энтузиазмом броситься «в работу своего взаимоистребления». Их настроения напомнили ему обстановку в Санкт-Петербурге во время всеобщей стачки 1905 г. «Недаром же война часто является в истории матерью революции», – писал он в «Моей жизни». Другие новости были столь же удручающими: в конце июля в одном из парижских кафе французским националистом был убит Жан Жорес. Жорес – пламенный защитник Дрейфуса, ведущий интеллектуал французского социализма, основатель газеты L’Humanité и убежденный антимилитарист – всеми силами стремился предотвратить войну, пытаясь организовать забастовки в Германии и во Франции, чтобы помешать развитию конфликта. Троцкий знал и глубоко уважал Жореса. Теперь его голос умолк.
У Троцкого не было времени скорбеть. Как российский подданный, проживающий в Австрии, он считался гражданином враждебного государства. Предупрежденный о вероятности ареста, он с семьей через три часа бежал в нейтральную Швейцарию, в Цюрих; «позади оставались семилетние связи, книги, архив и начатые работы». На следующий день Троцкого ждало еще одно потрясение. При голосовании в рейхстаге немецкие социал-демократы отказались выступить против войны. Их былая приверженность миру и интернационализму закончилась. Троцкий вовсе не преувеличивал, когда писал, что капитуляция германской социал-демократии стала «одним из самых трагических переживаний моей жизни». Это событие во многом задало тон его последующим мыслям и действиям, настроив его против так называемых социал-патриотов, выступавших в поддержку правительств собственных стран в войне. Многие из них были давними соратниками по социалистическим партиям Европы. Троцкий и на этот раз не побоялся остаться в одиночестве.
Он пробыл в Швейцарии два месяца. Эта страна стала естественным убежищем для российских революционеров. Сюда же перебрались Николай Бухарин и Ленин; в Цюрихе Троцкий впервые столкнулся и с немецким коммунистом Карлом Радеком, которого изгнали из Германии за резко антимилитаристские взгляды. Яркое впечатление на Троцкого произвел сам Цюрих, где швейцарские социалисты с восторгом отнеслись к его критике других европейских социалистов, которые теперь поддерживали ту или иную воюющую сторону. Здесь Троцкий написал свою влиятельную брошюру «Война и интернационал».
Будучи нетерпим ко всем социал-демократам, поддержавшим войну, Троцкий с особенным презрением относился к немецкой партии. Он не выносил их ликующий шовинизм и выдвигаемый ими в самооправдание довод о том, что Германия, сражаясь с Россией, якобы взяла на себя прогрессивную историческую миссию. «В нашей борьбе с царизмом, – настаивал Троцкий, – в которой мы не знаем “национального” перемирия, мы не искали и не ищем помощи со стороны, габсбургского или гогенцоллернского милитаризма». Необходимо было бороться с «внесением империалистической отравы в немецкий и австрийский пролетариат». Социалистам следовало выступать за мир, но не за мир ради сохранения статус-кво и не за тот, который позволит противоборствующим альянсам капиталистических государств и империй выработать новый баланс сил, пройдя по трупам солдат и рабочих. Троцкий призывал к демократическому миру, который исключит аннексии и обеспечит самоопределение малых народов, находящихся в плену империалистических монархий. В своих воспоминаниях Троцкий не без удовольствия отмечает, что три года спустя, после большевистской революции 1917 г., один американский издатель опубликовал этот его текст в английском переводе. Брошюра привлекла внимание президента Вудро Вильсона, который в это время работал над своими «Четырнадцатью пунктами». По словам Троцкого, Вильсон был поражен тем, что революционер-марксист смог предвосхитить многие из принципов, заложенных в его собственный план послевоенного устройства Европы.
Но дальше рассуждения Троцкого шли в направлении, которое Вильсон никогда бы не одобрил. В «Войне и интернационале» Троцкий предрекал, что конфликт приведет к крушению капиталистической системы и национальных государств в том виде, в котором они были известны. «Мы, революционные социалисты, не хотели войны, – писал Троцкий. – Но мы и не пугаемся ее». Расставшись в результате войны и вызванных ею разрушений со всяческими иллюзиями, международный пролетариат встанет на путь социалистической революции ради создания «нового более могущественного и устойчивого отечества – республиканских Соединенных Штатов Европы, как перехода к соединенным штатам мира».
Именно тут взгляды Троцкого и Ленина, пусть и неуверенно, но начали сближаться. Как и Троцкий, Ленин предвидел, что война вызовет глубокие сдвиги и, возможно, ускорит наступление революции. И, как и настаивал ранее Троцкий, Ленин соглашался, что вследствие «неравномерности экономического и политического развития» революционный переворот в России может состояться раньше, чем он охватит Европу. Они также разделяли уверенность в том, что для успеха такой революции – в стране, которая едва преодолела стадию феодализма, – потребуется поддержка революционных партий, которые с неизбежностью возьмут власть на остальном континенте.
В первые месяцы войны эту дискуссию, казалось, можно было просто игнорировать как ропот никому не известных деятелей, находившихся на обочине великих событий. Но Троцкий и Ленин осознали, что эта война навсегда изменит Европу, задолго до того, как гигантский масштаб кровопролития стал очевиден всем. Многие – от дипломатов до их бывших союзников-социалистов – испытывали оптимизм, беззаботно предсказывая, что война закончится через несколько месяцев. Троцкий и Ленин гораздо лучше понимали суть дела. Для них эта война всегда была бессмысленной бойней.
В ноябре Троцкий уехал из Швейцарии во Францию, став военным корреспондентом «Киевской мысли». Его семья перебралась к нему в мае 1915 г., и они поселились на западной окраине Парижа. Какое-то время Троцкий одновременно занимался написанием статей для «Киевской мысли» и работал в «Голосе» – ежедневной газете российских эмигрантов, которую издавал лидер меньшевиков Юлий Мартов. «Голос» разделял антивоенную позицию Троцкого. Даже Ленин отмечал отказ газеты мириться с социал-патриотизмом других социал-демократов. Видя, что Ленин и Мартов тут заодно и что оба они настроены против Георгия Плеханова (который поддержал Россию в войне с Германией, заявив, что истинными врагами демократического прогресса и социализма являются монархи Германии и Австро-Венгрии), Троцкий надеялся, что в рядах российских социал-демократов наконец воцарится единство. Но, как оказалось, одной антивоенной позиции было недостаточно, чтобы сплотить большевиков и меньшевиков. Мартов, в частности, не разделял идеи Ленина, что социалистам нужно требовать поражения собственных стран. Ленин призывал к гражданской войне, Мартов надеялся на мир. В начале января 1915 г., в самый разгар этой дискуссии, «Голос» закрылся, но уже через две недели был возрожден под названием «Наше слово». На этот раз соредакторами газеты стали Мартов и Троцкий.
На первый взгляд «Наше слово» не производило впечатления внушительности. Редко выходя больше чем на четырех листах, на которых то и дело попадались белые пятна (следы работы французских военных цензоров), газета тем не менее имела непропорционально большое влияние. Троцкий и Мартов давали в ней голос людям, которые вскоре сыграют значительную роль в судьбе России. Основателем газеты считался Владимир Антонов-Овсеенко, который в октябре 1917 г. будет руководить штурмом Зимнего дворца и арестом членов Временного правительства. Соломон Лозовский в 1920-е гг. возглавит советское профсоюзное движение, а во время Второй мировой войны будет работать заместителем наркома иностранных дел. Анатолий Луначарский станет первым советским наркомом просвещения, Александра Коллонтай – наркомом общественного презрения (социального обеспечения), а Иван Майский сделает выдающуюся дипломатическую карьеру и будет советским послом в Лондоне в самые горячие годы Второй мировой войны. (После прихода к власти Сталина некоторые из этих людей, независимо от своей принадлежности к большевикам или меньшевикам, будут арестованы и уничтожены.) Это были сильные личности, и теперь они спорили о том, как им, социалистам, следует реагировать на мировой конфликт. Троцкий приглашал их высказывать свои мнения, обдумывал собственный выбор и постепенно обнаружил, что его все больше привлекает последовательно антимилитаристская позиция Ленина. Он не вступил в ряды большевиков, но не мог внутренне отрицать тот факт, что большевики лучше всех выражают его собственные взгляды.
Война шла уже целый год, а социалисты все еще спорили о том, какие антивоенные шаги им следует предпринять. В начале сентября 1915 г. 38 делегатов из 11 европейских стран собрались в небольшой швейцарской деревушке Циммервальд, неподалеку от Берна, на первую с начала войны Международную социалистическую конференцию. Швейцарские власти запрещали гражданам воюющих государств контактировать друг с другом, поэтому для организации этой встречи требовалась определенная доля смелости. И Троцкий, и Ленин участвовали в работе конференции, и каждый из них сыграл там свою важную роль. Ленин ожидаемо настаивал на том, что социалистам следует призывать к поражению своих правительств и бороться за то, чтобы превратить империалистическую войну в войну гражданскую, в которой должен победить пролетариат. Троцкий вновь обнаружил, что все больше склоняется к точке зрения Ленина. Дискутирующие делегаты обратились к Троцкому, чтобы он резюмировал их выводы. Однако в итоге позиция Ленина оказалась в меньшинстве, и Циммервальдский манифест, составленный Троцким, отразил сохранявшиеся у него расхождения с лидером большевиков. Например, там не было призывов к гражданской войне. Но зато этот манифест призывал рабочих по всей Европе прекратить поддержку правительств своих стран и приступить к борьбе за мир «без аннексий и контрибуций». Словами Троцкого манифест провозглашал: